Назир Сафаров - День проклятий и день надежд
В моей голове родились противоречивые мысли: почему царь сам русский, а русских не любил? И почему, свергнув царя, люди продолжают мучаться? Все эти вопросы я, конечно, задал бы дяде, если не в дороге, то в чайхане, куда уже подходили мы, но зрелище, которое предстало перед нашими глазами, сразу исключило это намерение.
На супе, где обычно пьют чай посетители, сидел полицейский Юлдаш и лил слезы. Сам по себе этот факт мог поразить любого джизакца. Плачущий полицейский! Но это было еще не все. Лицо Юлдаша, его мундир свидетельствовали о каких-то страшных событиях, пережитых им. Огромные синие рубцы лежали на лбу и щеках, из носу и ушей текла кровь. Не в лучшем состоянии были и руки — их чем-то исполосовали. Двумя распухшими кочерыжками полицейский утирал слезы. Утирал и хныкал:
— Из любви к вам, джизакцы, я так страдаю. Удары, предназначенные другим, попадают на мою голову…
Мы с дядей еще не знали, что здесь произошло, и поэтому недоуменно поглядывали то на Юлдаша, то на чайханщика Урдушмата.
Читатель, наверное, помнит и того и другого. Юлдаш-полицейский был в свое время грозой нашей махалли. Его камчу хорошо знали все мальчишки, да и не только мальчишки. Блюститель порядка появлялся неожиданно из-за угла и опускал плетку на голову зазевавшегося джизакца. Особенно неистовствовал он около домов богатеев, а сад Хафизбая оберегал пуще собственного глаза — в этом саду отдыхал уездный начальник Рукин. Перед самым восстанием, почуяв грозу, Юлдаш покинул пост полицейского, снял мундир и подался куда-то. С приходом к власти Временного правительства Юлдаш снова вернулся к своей должности, которая теперь именовалась «народный полицейский». Новое название ничего не изменило ни в поведении, ни в облике Юлдаша. По-прежнему он расхаживал по улицам в синем кителе, обшитом пуговицами с изображением двуглавого орла, по-прежнему грозил всем камчой.
Главной заботой Юлдаша стала чайхана Урдушмата. Он постоянно околачивался здесь и совал нос в разговоры. Нетрудно было догадаться, почему так интересует полицейского бедная чайхана. Всякое скопление джизакцев вызывало беспокойство уездных властей и прежде всего нового мингбаши Анварбека, давнего слуги господ эксплуататоров. А под крышей чайханы Урдушмата народ толпился постоянно. И толпился не случайно: тут можно было узнать новости, отвести душу откровенным разговором, получить совет от хозяина. Хозяин-то был не простой. Один из зачинщиков бунта в Джизаке, ярый противник царя, жертва расправы. Февральская революция спасла его от казни. Читатель помнит, что именно Урдушмат в числе первых помчался к канцелярии главного мингбаши. Это он согнал с седла моего отца и захватил лошадь, чтобы быстрее учинить расправу над мучителями народа. Смелый, решительный и мужественный человек продолжал оставаться врагом богатеев, опасным врагом. Вокруг него всегда были люди, впитывавшие в себя крамольные идеи Урдушмата.
Беспокойство властей все усиливалось. В один из дней, когда посетители чайханы вели себя особенно шумно, Анварбек послал полицейского Юлдаша закрыть пристанище голодных и босоногих. Приказ поступил за несколько часов до нашего появления здесь. Юлдаш подошел к Урдушмату и объявил ему волю начальства.
— Братишечка, — сказал он робко: теперь Юлдаш остерегался джизакцев, — не сердись на меня, но чайхану надо закрыть… Хоть на неделю…
— Даже на один день не закрою, — ответил Урдушмат-ака.
— Вай! — всплеснул руками Юлдаш. — Зачем так? Скажи, подумаешь, дашь ответ завтра.
— Не хочу тебя еще раз утруждать приходом. У тебя другое дело есть — лизать миски хозяйской собаки. Беги во двор Анварбека, там, кажется, бросили кость!
— Не насмехайся над Юлдашем. Я человек подневольный, войди в мое положение. Ну что тебе стоит закрыть чайхану на недельку?
Тут вмешался народ:
— Не вздумай послушаться его, Урдушмат! Чайхана принадлежит джизакцам, и джизакцы не простят тебе этого.
А Курбанбай, здоровенный детина, способный одним ударом свалить быка, подошел к Юлдашу и сказал:
— Если ты не понимаешь, когда объясняют языком, то мы растолкуем тебе руками…
— Что ты, братишечка! — залебезил полицейский. — Я все понял, но и вы меня поймите…
— Ну коли понял, так о чем разговор? Проваливай! И не называй нас братишечками, твои братья — дворовые псы Анварбека. Вот мы приделаем тебе хвост, и ты ничем не будешь отличаться от них.
Поощряемый смехом и возгласами джизакцев «правильно, правильно!», Курбанбай поднял веник, лежавший возле самовара.
— Братцы! — взмолился полицейский, i— Не совершайте греха!
— Ишь ты, — усмехнулся Курбанбай. — Оказывается, полицейские отличают грех от воздаяния. Твой друг Сабир получил по заслугам, камней на него не пожалели.
Курбанбай намекал на расправу с полицейскими в день восстания.
— Э-э, зачем дергать за ногу покойника? — испуганно пролепетал Юлдаш. — Я не Сабир…
— Тогда поступи, как Камил!
Лицо Юлдаша оживилось, на нем заиграло что-то похожее на улыбку.
— Камила спасла лошадь. Каждый мусульманин должен иметь хорошего коня. Я всегда об этом говорил…
— На пути к Пятиречью конь его спас, — согласился Курбанбай. — Но от расплаты не избавил. Совесть заставила Камила перекинуть через сук веревку и пристроить в петлю свою голову.
— Оббо! — снова захныкал полицейский. — Ты хочешь, чтобы Юлдаш повесился?
Тут вставил свое слово Урдушмат-ака:
— Разве в наших желаниях дело? Мертвый должен лежать на кладбище, а не ходить среди людей и помахивать камчой.
— Я — мертвый… — в ужасе раскрыл глаза Юлдаш. — Бог тому свидетель, что я живой и забочусь о живых. Кого я тронул? Кого?
— Попробовал бы тронуть нас, — заметил Курбанбай. — Мы с тебя и с твоего хозяина Анварбека шкуру бы сняли да натянули на барабан. На весь Джизак гремел бы!
— Вяжи! Вяжи ему хвост! — весело закричали джизакцы.
Понимая, что дело оборачивается довольно нежелательно для него, Юлдаш подобрал полы своего кителя и кинулся наутек. Полицейский действительно напоминал побитого пса. Вслед ему неслись крики:
— Не забудь про Камила!
Известно, побитая собака далеко не уходит. Побродив около чайханы, Юлдаш заметил на пустыре мальчишек, игравших в кости.
— Эй, джигиты, примите меня в игру! — сунулся к ним полицейский.
— А вы умеете играть? — смехом ответили мальчишки.
— А как же! В любую: хоть в ашички, хоть в орехи, хоть в «кулок чузма».
— Нет, нет, не верим! — продолжали веселиться ребята.
— Сейчас поверите… — Юлдаш, лукаво подмигивая, стал неторопливо вытягивать из кармана ашичку. — Во! Сыграем?
Он ловко подбросил кость и, пока она совершала замысловатый полет до земли, хлопнул ладонью по голенищу сапога, как обычно делают азартные игроки.
— Алчи! — удивились мальчишки. — С таким «ашичником» было рискованно состязаться.
— Ну, что? — торжествующе спросил Юлдаш. — Бросайте вы!
Ребята растерянно переглянулись.
— Боитесь?! — усмехнулся полицейский. — И правильно делаете. Эта ашичка заколдованная. Она не проигрывает…
— Ну?! — Десяток глаз впился в волшебную кость и почти столько же рук готовы были пощупать ашичку или хотя бы дотронуться до нее, если, конечно, разрешит это сделать хозяин.
— Выиграть ее невозможно, — пояснил Юлдаш. — Но смелому джигиту я могу ее подарить… Кто из вас самый смелый?
Странный вопрос. Лучше бы полицейский спросил, кто самый несмелый. Не было такого!
Каждый молча смотрел в глаза Юлдашу и этим хотел показать, что именно он достоин награды.
— Между прочим, — мягко сказал полицейский, — как у вас идут дела дома? Все ли в порядке?
— Все, все в порядке! — заторопились отделаться от ненужного вопроса ребята.
— Это хорошо. Мир и спокойствие не самое ли дорогое в жизни?.. А вот не хотят люди пребывать в тишине. Мутят воду, сбивают с пути истинного джизакцев. Вы, наверное, замечали таких — ведь целый день на улице, у чайханы. Перед вашими глазами вся махалля. Кто мне такого смутьяна покажет, тому сразу отдам эту ашичку. Да что ашичку! Кусок бязи на штаны и рубаху. Нужна небось бязь? А? Вон как оборвались, все срамные места видны…
Кусок бязи! Это соблазнительно. Но кто видел смутьяна? Какой он?
Юлдаш-полицейский угадал вопрос и тут же растолковал мальчишкам:
— Всякий недовольный войной и Временным правительством — смутьян…
Временным правительством недовольны были многие, войной — все. Но это свои, джизакцы, отцы и братья. Если они смутьяны, значит, их надо предать? Так предлагает Юлдаш-полицейский. Предать за эту ашичку, пусть даже заколдованную, за кусок бязи. И он называет это смелостью!
— Я смелый, — вдруг объявляет Мирза-слепой. Слепой по прозвищу. На самом деле Мирза видел лучше других. Это отец его был безглазым. — Дайте ашичку!
