Габриэль Маркес - Сборник рассказов
- Дьявольщина! - сказал он, вернувшись к Ане.
Ана стала что-то вполголоса напевать. Дамасо, пытаясь заглушить в себе беспокойство, придвинул стул вплотную к стене. Три месяца назад, когда ему исполнилось двадцать лет, тонкие усики, за которыми он ухаживал не только со свойственной ему бессознательной склонностью к страданию, но даже с некоторой нежностью, придали немного мужественности его скованному следами оспы лицу. С тех пор он стал чувствовать себя взрослым, но этим утром, когда воспоминания прошлой ночи тонули в трясине головной боли, он не находил себе места.
Кончив гладить, Ана разделила белье на две равные стопки и собралась уходить.
- Возвращайся скорее, - сказал Дамасо.
- Как всегда.
Он последовал за ней в комнату.
- Вот клетчатая рубашка, - сказала Ана. - Во фланелевой тебе показываться теперь не стоит. - И, заглянув в его прозрачные кошачьи глаза, объяснила: - Мы не знаем - вдруг кто-нибудь тебя видел.
Дамасо вытер потные ладони о брюки.
- Никто меня не видел.
- Мы не знаем, - повторила Ана, подхватывая под ту и другую руку по стопке белья. - И лучше тебе сейчас не выходить. Сперва пойду я и покручусь там немножко. Я не покажу вида, что мне это интересно.
Ничего определенного никто в городке не знал. Ане пришлось выслушать несколько раз - все по-разному - подробности одного и того же события. Закончив разносить белье, она, вместо того чтобы, как всегда по субботам, отправиться на рынок, пошла на площадь.
Она увидела перед бильярдной меньше народу, чем ожидала. Несколько человек стояли и разговаривали в тени миндальных деревьев. Сирийцы с цветными платками на головах обедали, и, казалось, будто их лавки дремлют под своими брезентовыми навесами. В вестибюле гостиницы, развалясь в кресле-качалке, раскрыв рот и разбросав в стороны руки и ноги, спал человек. Все было парализовано полуденным зноем.
Она прошла на некотором расстоянии от бильярдной. На пустыре перед входом стояли люди. И тогда она вспомнила то, что слышала от Дамасо и что знали все, но помнили только завсегдатаи: задняя дверь бильярдной выходит на пустырь. Через минуту, прикрывая живот руками, она уже стояла в толпе и смотрела на взломанную дверь. Висячий замок остался целым, но одна из петель была вырвана. Какое-то время Ана созерцала плоды скромного труда одиночки, а потом с жалостью подумала о Дамасо.
- Кто это сделал? - спросила она, ни на кого не глядя.
- Неизвестно, - ответил чей-то голос. - Говорят, какой-то приезжий.
- Да уж конечно, - сказала женщина за ее спиной. - У нас в городке воров нет. Все друг друга знают.
Ана повернулась к ней и сказала улыбаясь:
- Правильно.
По ее телу струился пот. Рядом стоял дряхлый старик с глубокими морщинами на облысевшем затылке.
- Много унесли? - спросила она.
- Двести песо и еще бильярдные шары, - ответил старик, до странности пристально ее разглядывая. - Скоро будем спать не закрывая глаз.
Ана отвернулась.
- Правильно, - снова сказала она.
Покрыв голову платком, она пошла прочь. Ей казалось, что старик провожает ее взглядом.
В течение четверти часа люди на пустыре стояли тихо, как будто за взломанной дверью лежал покойник. А потом народ зашевелился, все повернулись, и толпа вытекла на площадь.
Хозяин бильярдной стоял в дверях вместе с алькальдом и двумя полицейскими. Он был маленький и круглый, в брюках, которые, если бы не его большой живот, наверняка бы с него свалились, и в очках, похожих на те, которые делают дети. От него исходило подавляющее всех чувство оскорбленного достоинства.
Его окружили. Ана, прислонившись к стене, стала слушать, что он рассказывает, и слушала до тех пор, пока толпа нс начала редеть. Тогда с головой, отяжелевшей от жары, она отправилась домой и, миновав соседей, оживленно обсуждавших происшедшее, вошла в свою комнату.
Дамасо, провалявшийся все это время на кровати, снова и снова с удивлением думал, как это Ана, дожидаясь его прошлой ночью, могла не курить. Увидев, как она входит, улыбающаяся, и снимает с головы мокрый от пота платок, он раздавил едва начатую сигарету на земляном полу, густо усыпанном окурками, и с замиранием сердца спросил:
- Ну?
Ана опустилась перед кроватью на колени.
- Так ты, оказывается, не только вор, а еще и обманщик.
- Почему?
- Почему?
- Ты сказал мне, что в ящике ничего не было.
Дамасо сдвинул брови.
- Да, ничего.
- Там было двести песо, - сказала Ана.
- Вранье! - Дамасо повысил голос.
Он приподнялся, сел и снова полушепотом продолжал:
- Всего двадцать пять сентаво.
Она поверила.
- Старый разбойник, - сказал Дамасо, сжимая кулаки. - Хочет, чтобы ему рожу разукрасили.
Ана весело рассмеялась.
- Не болтай глупостей.
Он не выдержал и тоже расхохотался. Пока он брился, жена рассказала, что ей удалось узнать.
- Полиция ищет приезжего. Говорят, он приехал в четверг, а вчера вечером видели, как он крутится у двери, - сказала она. - Говорят, его до сих пор не нашли.
Дамасо подумал о чужаке, которого никогда не видел, и на какой-то миг ему показалось, будто тот и в самом деле виновник происшедшего.
- Может, он уехал, - сказала Ана.
Как всегда, Дамасо понадобилось три часа, чтобы привести себя в порядок. Сперва тщательное подравнивание усов. Потом умывание в фонтане патио. Со страстью, которую за время, прошедшее с их первого вечера, так ничто и не могло потушить, Ана наблюдала от начала до конца всю долгую процедуру его причесывания. Когда она увидела, как он, в красной клетчатой рубашке, перед тем, как выйти из дому, смотрится в зеркало, она показалась себе постаревшей и неряшливой. Дамасо с легкостью профессионального боксера стал перед ней в боевую позицию. Она схватила его за руки.
- Деньги у тебя есть?
- Я богач, - улыбаясь, ответил он, - ведь у меня двести песо.
Ана отвернулась к стене, достала из-под корсажа скатанные в трубочку деньги и, вынув одно песо, протянула мужу:
- Возьми, Хорхе Негрете.
Вечером Дамасо оказался о друзьями на площади. Люди, прибывавшие на базар из соседних деревень, устраивались на ночлег прямо среди ларьков со снедью и лотерейных столиков, и едва наступила темнота, как уже отовсюду доносился их храп. Друзей Дамасо, судя по всему, интересовало не столько ограбление бильярдной, сколько передача по радио бейсбольного чемпионата, которую они не могли слушать из-за того, что заведение было закрыто. За горячими спорами о чемпионате друзья не заметили, как они, не сговариваясь и не поинтересовавшись даже, что показывают, вошли в кино.
Шел фильм с Кантинфласом. Дамасо сидел в первом ряду балкона и весело хохотал, не испытывая никаких угрызений совести. Он чувствовал, что выздоравливает от своих переживаний. Была прекрасная июньская ночь, и в паузы между диалогами, когда слышен был только стрекот проектора - будто моросил мелкий дождик, - над открытым кинотеатром нависало тяжелое молчание звезд.
Вдруг изображение на экране побледнело, и из глубины партера послышался шум. Вспыхнул свет, и Дамасо показалось, будто его обнаружили и все на него смотрят. Он вскочил было, но увидел, что все словно приросли к своим местам, а полицейский, намотав на руку ремень, яростно хлещет кого-то большой медной пряжкой. Хлестал он ею огромного негра. Закричали женщины, и полицейский тоже закричал, перекрывая их голоса:
- Сволочь! Сволочь!
Негр покатился между рядами, преследуемый двумя другими полицейскими, бившими его по спине. Наконец им удалось схватить его; тот, который хлестал пряжкой, своим ремнем скрутил ему руки за спиной, и все трое, толкая, погнали его к двери. Все произошло так быстро, что Дамасо понял случившееся, только когда негр прошел мимо него. Рубашка на негре была разорвана, лицо вымазано пылью, потом и кровью. Он повторял рыдая:
- Убийцы! Убийцы!
Свет погас, и снова стали показывать фильм. Дамасо больше ни разу не засмеялся. Он курил сигарету за сигаретой и, глядя на экран, видел какие-то несвязные куски. Наконец снова загорелся свет, и зрители теперь переглядывались, словно напуганные явью.
- Вот здорово! - воскликнул кто-то с ним рядом.
- Кантинфлас хорош, - не взглянув на говорившего, сказал Дамасо.
Людской поток вынес его к двери. Торговки снедью, нагруженные своим имуществом, расходились по домам. Хотя шел двенадцатый час, на улице было много народу - дожидались зрителей, чтобы узнать от них, как поймали негра.
На этот раз Дамасо прокрался в комнату так тихо, что, когда Ана в полусне почувствовала его присутствие, он, лежа на спине, докуривал уже вторую сигарету.
- Ужин на плите, - сказала она.
- Я не хочу есть, - ответил Дамасо.
Ана вздохнула.
- Мне приснилось, будто Нора лепит из масла фигурки мальчиков, сказала она, еще не совсем проснувшись.
