Ионел Теодоряну - Меделень
В тиши комнаты слышалось только хриплое и свистящее дыхание деда Георге. Смерть своей пилой губила мирный дуб.
Госпожа Деляну тихо плакала.
Оцэлянка истово молилась.
* * *
Когда господин Деляну что-нибудь рассказывал или выступал в суде, его обуревал поистине южный темперамент, который не давал ему ни отдыху, ни сроку. Однажды, в Суде присяжных, разгоряченный своей собственной речью и посторонними репликами, он незаметно для себя покинул свое адвокатское место и двинулся вперед... Он дошел до середины зала и очутился между обвиняемым и присяжными.
Он подходил все ближе к столу судьи, пока, наконец, председатель не зазвонил в колокольчик:
- Господин адвокат, позвольте пригласить сюда служителя, чтобы он переставил стол... так, чтобы и у вас было место!
- Извините меня, господин председатель, - отвечал господин Деляну, останавливаясь. - Правда заставляет нас идти вперед на штурм справедливости. Благодарю уважаемый суд за то, что он вовремя вернул меня назад.
На сей раз сюжет повествования находился в полнейшем соответствии с темпераментом рассказчика. Приключения "трех мушкетеров" изображались в лицах, подкреплялись жестом и мимикой. Непобедимая шпага "д'Артаньяна", уменьшенная до размеров разрезного ножика с письменного стола, сразила стольких гвардейцев кардинала Ришелье, что господин Деляну, расхаживая по кабинету, отбрасывал ногой воображаемые тела убитых. На ножике не оставалось ни пылинки: после каждой дуэли господин Деляну тщательно стирал с него кровь своего противника.
Лежащий на ковре абажур красноречиво свидетельствовал о том, что его использовали в качестве шляпы для церемонных поклонов, которыми обменивались доблестные Атос, Портос, Арамис и четвертый в этой троице - гасконец д'Артаньян.
Кофейная чашка была запачкана изнутри темной гущей, потому что, хотя она и опустела в середине повествования, господин Деляну, как и полагалось настоящему мушкетеру, то и дело залпом пил из нее воображаемое вино, которое вознаграждало его героев за ратные подвиги.
Моника и Ольгуца сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу, словно две ласточки, и внимательно следили за стремительными движениями рассказчика по просторному кабинету.
- ...Портос их замечает, но что ему четверо, пятеро и даже шестеро гвардейцев этого плута кардинала! Одним махом он опрокидывает лошадь со всадником...
Стул упал с грохотом.
- ...Поражает всадника...
Наиболее подходящим для изображения всадника предметом была небольшая статуя богини правосудия с весьма плохо уравновешенными чашами весов. Господин Деляну пронзил шпагой бронзовую богиню.
- ...и вступает в схватку с остальными противниками; три гвардейца падают замертво, двое ранены, несколько человек спасаются бегством.
Последний гвардеец - Правосудие - тяжело рухнул на ковер под аплодисменты Ольгуцы. Сострадательная Моника подняла богиню правосудия и поставила на письменный стол.
* * *
Словно "Христос воскресе", провозглашенное священником и подхваченное множеством голосов, закатное солнце озарило красным одно за другим облака и следом за ними все небо.
Двор дома деда Георге мало-помалу наполнился крестьянами. Они пришли узнать о здоровье самого старого и самого доброго среди них. Одни сидели прямо на земле, другие - на завалинке, третьи стояли молча и торжественно, словно умирал воевода.
Дед Георге открыл глаза: они были мутные. Глаза снова закрылись. В тиши комнаты шла бесплотная борьба... Дед Георге вновь открыл глаза. Его мысли были тяжелы, как занесенные снегом телеги в студеную пору.
Доктор пощупал его пульс. Увидев незнакомое лицо, дед Георге отвел глаза в сторону. Он оглядел комнату... узнал ее... и начал искать кого-то... Глаза госпожи Деляну встретились со взглядом умирающего.
Госпожа Деляну провела рукой по лбу: она совсем забыла...
- Ступай в дом, - шепнула она Оцэлянке, сделав ей знак подойти, - и приведи Ольгуцу.
С великим трудом дед Георге повернул голову и поцеловал руку госпоже Деляну.
Александр Дюма описал подвиги трех мушкетеров, господин Деляну рассказал о них. Исходя, вероятно, из юридической сентенции: "La plume est serve, la parole est libre"*, он увеличил романтизм писателя до фантастических размеров. Господин Деляну уже не был адвокатом Йоргу Деляну, он превратился в пятого мушкетера, в доблестного рыцаря слова Тартарена из Тараскона.
______________
* Перо - это раб, слово - свободный человек (фр.).
Мушкетеры сражались уже с целым войском, которое им, естественно, ничего не стоило победить. На полном скаку Портос с корнями вырывал гигантские дубы и другие столь же крепкие деревья и швырял ими в преследователей, при этом его конь - самой романтической породы - даже не чувствовал их тяжести.
Д'Артаньян проходил через вражеские ряды с той же легкостью, что Иисус Христос по морским волнам, лихо орудуя шпагой и румынскими восклицаниями.
Когда четверо мушкетеров сражались вместе, ветер от их шпаг валил деревья в лесу. Если бы у плута Ришелье была хоть капля благоразумия, он относился бы с должным уважением к патриотизму мушкетеров, вместо того чтобы их преследовать. И мушкетеры - flamberge au vent* - сражались бы с утра до вечера, а галльский ветер их шпаг надувал паруса французских кораблей и носил их по всем морям и океанам...
______________
* Обнажив шпаги (фр.).
Отныне и впредь отечественные гайдуки приобрели серьезных соперников в глазах Ольгуцы.
Аника уже не один раз стучалась в дверь. Не получив ответа, вошла в кабинет.
- ...Выпад влево: банг! Противник его отражает...
Ольгуца напряженно слушала: она очень волновалась.
- ...Выпад вправо... Что тебе? - спросил д'Артаньян, встретившись взглядом с Аникой.
- Не мешай! - крикнула Ольгуца. - Продолжай, папа.
- А противником был сам Атос!
- Эге!
Аника не сводила глаз с господина Деляну, который с увлечением продолжал свой рассказ. Видя, что на нее не обращают внимания, она подошла ближе к письменному столу.
- Барыня послала за барышней Ольгуцей.
- ...Противником Портоса был сам Арамис!
- Ааа!
- Деду Георге совсем плохо, - громко сказала Аника.
- Что? - встрепенулась Ольгуца.
Аника убежала. Наморщив лоб, Ольгуца посмотрела на господина Деляну.
- Что она сказала, папа?
- ...
Господин Деляну, очнувшись от своего рассказа, крепко обнял ладонями головку Ольгуцы и поцеловал ее в лоб. Глаза у Ольгуцы сверкнули, она вырвалась, распахнула дверь и помчалась со всех ног.
* * *
При виде Ольгуцы крестьяне во дворе у деда Георге встали и сняли шапки. Ольгуца промчалась мимо них.
- Дед Георге! - крикнула она, задыхаясь, из-под навеса.
Оцэлянка вошла в комнату следом за ней. Госпожа Деляну и доктор встали. Ольгуца смотрела то на одного, то на другого, не получая ответа.
Тихо ступая, вошли господин Деляну, Моника и Аника. Под навесом собралось много народу. Все молчали.
Щеки у Ольгуцы побледнели. Она подошла к лавке, со страхом и недоверием глядя на деда Георге. Дед Георге уже не мог ни говорить, ни улыбаться. Судя по туманному его взгляду, он едва узнал Ольгуцу.
- Дед Георге, ты не раскуришь трубку? - тихо спросила Ольгуца, наклоняясь над ним - так, чтобы никто ее не слышал.
Веки старика едва заметно дрогнули. Ольгуца взяла трубку на столе со старыми книгами. Все старались не мешать ей. Она вложила трубку в руку деда Георге, задержав свою холодную ладонь в его ледяных и бескровных пальцах.
Снова подошла к столу с книгами, взяла коробок спичек и вернулась к лавке. Зажгла спичку. Трубка выпала из неподвижных пальцев... Спичка горела в дрожащей детской руке.
Оцэлянка протянула свечку и зажгла ее от угасавшей спички, потушив огонь, который подбирался к пальчикам Ольгуцы.
- Господи прости и помилуй!
- За что? - с пронзительной нежностью спросила Ольгуца и перекрестилась.
Вместо ответа все опустили головы.
Иконы в углу комнаты хранили суровое молчание.
* * *
Холодный день, небо покрыто серыми облаками.
Над деревней разносится колокольный звон, напоминая далекому небу, что еще одного человека собираются предать земле. На главной улице и у калиток не видно ни души; только совсем маленькие дети беседуют с букашками, ссорятся с воробьями и сердятся на деревья. Деревня, судя по всему, принадлежит детям...
Жители деревни стояли с опущенными головами на кладбище и слушали печальный звон колокола.
Во время службы у самой могилы Ольгуца стояла с непокрытой головой. Черные кудри развевались по ветру рядом с седыми прядями стариков и колеблющимися огоньками свечей.
Священник был очень стар. На кладбище царил покой. Слова заупокойной службы напоминали о том, что было написано в старых книгах опустевшего домика.
"Дед Георге, где ты теперь?"
- Пусть будет земля ему пухом.
Крестьяне установили над могилой дубовый крест.
