Бен Шервуд - Человек, который съел «Боинг-747»
Стрекозы молниями носились над ручьем.
Когда Вилла заговорила, стало понятно, что внешнее спокойствие дается ей нелегко.
— Ты лучше иди, — произнесла она.
Джей-Джей в последний раз посмотрел на нее, чтобы запомнить ее лицо, ее глаза, ее развевающиеся на ветру волосы.
— Я никогда не забуду те прекрасные мгновения, когда мы были с тобой вместе, — сказал он.
Ему хотелось поцеловать ее, но она, словно почувствовав это, отвернулась и стала старательно искать в воде очередной плоский камешек. Всем своим видом Вилла давала понять, что этот человек для нее больше не существует. Ему хотелось плакать, нет, даже не плакать, а умереть прямо здесь, на этом самом месте.
— Прости меня, — повторил Джей-Джей.
После этого, не дожидаясь ответа, он вскарабкался вверх по отлогому берегу и пошел прочь по вившейся в поле тропинке.
_____Она просидела на берегу реки до вечера. Это место было ее тайным убежищем и хранилищем ее самых сокровенных воспоминаний. Здесь когда-то они с отцом удили рыбу, здесь же купались и катались на надутых автомобильных камерах с друзьями и подружками. Теперь к этим воспоминаниям добавился образ Джей-Джея: вот он, с повязкой, с синяками на распухшем лице, говорит ей, что уезжает и при этом никогда ее не забудет. Как складно у него получается: уедет, забудет… Счастливо оставаться.
Вилла спустилась с поваленного ствола и зашла в воду поглубже, чтобы умыться. Чуть поодаль она увидела, как к самой поверхности всплыл карп, которого заинтересовала упавшая с дерева пушистая сережка. Умыв лицо, Вилла вытерлась футболкой с логотипом Книги рекордов, которую ей подарил Джей-Джей.
«Ладно, — подумала она, — упрекать мне себя, пожалуй, не в чем. Да, вскружил он мне голову, да, я откликнулась на его ухаживания. Но ведь надо признать, что устоять против такого парня было бы трудно». Он действительно очарователен, действительно интересно рассказывал о тех странах, где ему довелось побывать… Чего стоила только его занятная привычка при каждом затруднении в разговоре приводить данные о каком-нибудь подходящем по теме рекорде. Казалось, будто за этими цифрами и фактами он пытался скрыть свои чувства. Были у него и другие, пусть и не столь заметные, очаровательные черты. Например, когда он ел кукурузу с початка, у него смешно и умилительно двигались уши. Что-то беззащитное и милое было даже в его потрепанных воротничках. А как он смотрел на нее, как менялось его лицо, когда он произносил ее имя… Ощущение было такое, будто он не хотел, чтобы это слово слетало с его губ, не хотел расставаться с ним.
И все же… Вилла сердилась на него, даже ненавидела его за то, что он обманул ее, фактически подбил на предательство, нарушил данное слово и принес столько зла ее родному городу, поверившему его обещаниям. Нельзя было сдаваться так легко, нельзя было быть такой мягкотелой, нельзя было допускать, чтобы в ее душе по отношению к чужаку появилась нежность.
Джей-Джей был прав. Уолли строил в ее честь настоящий Тадж-Махал. Ни один мужчина из тех, которых она знала, не был на такое способен. Пожалуй, никто и никогда больше не будет готов совершить для нее пусть и безумный, но все же подвиг. Вилла вдруг поняла, что должна делать.
ГЛАВА 18
Облако пыли над дорогой было видно издалека. Еще до того, как машину удалось разглядеть, Уолли узнал этот пикап по надрывно усталому завыванию старенького мотора. «Давно нужно было предложить ей подрегулировать и подремонтировать „форд“, пока он совсем не развалился», — подумал Уолли. Впрочем, увидев Виллу, он привычно потерял дар речи и предложение о ремонте машины так и осталось неозвученным. Он так и застыл на месте с кружкой пива, в которое было добавлено изрядное количество алюминиевой стружки.
Вилла выбралась из машины и энергично захлопнула за собой дверцу. Ее мокрые волосы были распущены, на ней была белая блузка, простая прямая юбка и кроссовки.
— Привет, — сказала она Арфу. Тот завилял хвостом, сбежал по ступенькам крыльца и лизнул гостье руку. — Здравствуй-здравствуй, хороший песик!
— Добрый вечер, — проговорил Уолли. — Вот уж не ожидал тебя здесь снова увидеть.
— Извини. Наверное, я должна была сначала позвонить.
— Нет, я не об этом. Я всегда рад тебя видеть.
На самом деле Уолли никак не мог понять, зачем Вилла пожаловала к нему именно сегодня. При этом он все равно был счастлив, что ему предстало это нежданное и прекрасное видение.
— Что-нибудь выпьешь?
— С удовольствием, — ответила Вилла.
— Сок, пиво? Могу немного пудры от стабилизатора подсыпать.
— Немного пива было бы замечательно. И пожалуйста, без добавок.
Уолли скрылся за дверью в прохладном полумраке дома. Он не знал, что и думать. Что она здесь делает? Заметила ли она, что от «боинга» почти ничего не осталось, кроме нескольких железяк, валявшихся на заднем дворе, словно груда обглоданных костей? По пути на кухню Уолли заглянул в зеркало. Да уж, ну и видок. Волосы грязные и взъерошенные, весь подбородок усыпан крошками. Конечно, перед Виллой он хотел бы предстать в более приличном виде. В конце концов, она ведь впервые заехала к нему в гости, если, конечно, не считать тех случаев, когда она приезжала выразить ему соболезнования в связи со смертью его родителей. Он попытался пригладить ладонью волосы и заодно стряхнул крошки с подбородка. Оставалось только надеяться на то, что выглядит он вполне человекообразно, несмотря на категорически несимметричное лицо.
Он стер остатки алюминиевой крошки со дна и стенок стоявшего на столе большого стакана, налил в него пива и вернулся на крыльцо. Вилла сидела на ступеньках, прислонившись спиной к столбу, подпиравшему крышу. Она успела подтащить поближе мешок с какими-то семенами и положила на него ноги, как на подушку.
— Ну что, как у тебя дела? — спросила Вилла.
— Нормально, — ответил Уолли. — Надеюсь, урожай будет хороший. Тьфу-тьфу, только б не сглазить.
Вилла помолчала и, окинув взглядом окрестные поля, сказала:
— Хорошо у тебя тут. Тихо.
— И не говори. От всех этих журналистов было столько шума… Ни сосредоточиться ни на чем, ни поспать нормально не удавалось.
— Рад, что они разъехались?
— Конечно. Все как раньше. Я и Арф. Все как нам нравится. — Уолли сделал глоток пива и осторожно спросил: — Интересно, чего это ты вдруг решила за город выбраться?
Было заметно, что Вилла подыскивает нужные слова. Она внимательно посмотрела на хвост «боинга», выглядывавший из-за дома. Больше от самолета ничего не осталось. Все остальные части, все шпангоуты и нервюры, вся обшивка — все было съедено этим человеком, пытавшимся таким образом утолить голод своей ненасытной любви.
Наконец она решилась:
— Я бы хотела, чтобы ты перестал… перестал есть этот самолет.
Уолли в свою очередь помолчал, переваривая услышанное и обдумывая ответ.
— Вилла, но ведь я уже почти доел его. Осталось всего ничего.
— Перестань, к чему это? Никакого рекорда не будет. Нет смысла доедать эту груду металла.
— Как это нет смысла? — искренне удивился Уолли. — Мне до рекорда не было никакого дела. Ты прекрасно знаешь, зачем я это затеял, и прекрасно понимаешь, что нужно мне было лишь одно — привлечь твое внимание.
Вилла посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
— Привлечь меня тебе удалось. Я вся внимание.
Разговор по-прежнему продолжался с большими паузами. Уолли не сразу понимал смысл сказанного, и ответные формулировки давались ему не без труда.
— Я как-то не был уверен, что ты меня вообще замечаешь, не говоря уже о моей затее.
— Разве такое не заметишь? Конечно, я была в курсе.
Вилла рассмеялась, и Уолли заржал вслед за нею — быть может, излишне громко и грубо. Порыв ветра взъерошил росший рядом с домом старый клен. Поддавшись общему веселью, Арф заливисто залаял. На мгновение на ферме Уолли Чабба установились полная гармония и взаимопонимание. Хозяину оставалось только надеяться, что это прекрасное мгновение продлится хотя бы еще немного. Ничего не нужно было никому доказывать, ни к чему не нужно было стремиться.
— Останешься поужинать? — предложил он. — Кусок ветчины у меня найдется.
— С удовольствием, — ответила Вилла.
Она села, поджав ноги, на его старом диване. Уолли нравилось глядеть на нее, нравилось, как аккуратно стоят ее кроссовки на уголке старого-престарого персидского ковра, принадлежавшего еще его дедушке и бабушке. Их старые черно-белые фотографии стояли в рамочках на низеньком прикроватном столике. Всегда серьезные и даже как будто осуждающие внука, в тот вечер старики словно улыбались.
— Ну ладно, давай рассказывай — что навело тебя на мысль попробовать съесть самолет? — спросила Вилла после ужина, когда они вдвоем убрали со стола и вымыли всю посуду.
