Робер Мерль - Смерть - мое ремесло
Хагеман просунул толстый, мясистый палец за воротничок рубашки и посмотрел в сторону окна.
- До меня дошло... конечно, господин штурмбанфюрер, я не позволил себе без вашего разрешения произвести какое бы то ни было расследование... Зецлер не у меня в подчинении... И все же, я должен сказать, что лично у меня... у меня нет никаких сомнений. Короче говоря, - выпалил вдруг он, - вот факт. Когда партия заключенных раздевается... Зецлер... конечно, присутствует там по долгу службы... Против этого ничего не скажешь... И вот он отводит в сторону... еврейскую девушку... обычно самую красивую... и когда все заключенные покидают раздевалку... уводит ее... Обратите внимание, девушка нагая... что уже совсем нехорошо... Он затаскивает ее в отдельную комнату... и там... - он снова просунул палец под воротничок рубашки, - и там он привязывает ее... за кисти рук к веревкам, которые велел прикрепить к потолку... Я сам видел эти веревки, господин штурмбанфюрер... И вот девушка - голая, с привязанными веревками руками и... Зецлер стреляет в нее из револьвера... Конечно, все эсэсовцы знают об этом... - Он вздохнул с оскорбленным и несчастным видом. - Они слышат крики девушки и выстрелы. А Зецлер, так сказать, не торопится... - Хагеман снова вздохнул. - Если бы такое делал простой эсэсовец, это куда ни шло...
Я нажал на кнопку коммутатора, снял трубку и сказал:
- Это вы, Зецлер? Мне надо с вами поговорить.
Хагеман подскочил, лицо его выразило глубокое удивление.
- Господин штурмбанфюрер, неужели я должен... перед ним...
Я мягко произнес:
- Вы свободны, Хагеман.
Он поспешно вскинул правую руку и вышел. Через минуту раздался стук в дверь. Я крикнул: "Войдите!" Зецлер вошел, закрыл за собой дверь и приветствовал меня. Я пристально посмотрел на него, его лысый череп залился краской.
- Послушайте, Зецлер, - сказал я сухо, - я не стану вас упрекать и не требую никаких объяснений, но прошу вас при исполнении служебных обязанностей, за исключением случаев мятежа, не применять оружие.
Зецлер побледнел.
- Господин штурмбанфюрер...
- Повторяю, я не требую от вас объяснений, Зецлер. Я лишь считаю ваши действия недостойными звания офицера и приказываю вам прекратить Это, вот и все.
Зецлер провел своей тонкой рукой по голому черепу и глухо проговорил:
- Я это делаю, чтобы не слышать вопли других.
Он потупил голову и стыдливо добавил:
- Я больше не могу.
Я встал. Я не знал, что и думать.
- А главное, этот ужасный запах горелого мяса, - продолжал Зецлер, - он постоянно преследует меня. Даже ночью, когда я просыпаюсь, мне кажется, что моя подушка вся пропитана им... Конечно, это только так кажется...
Он поднял голову, и голос его внезапно зазвенел:
- А эти крики... когда забрасывают кристаллы... а удары в стены!.. Я не мог выдержать это... Я должен был что-то делать...
Я посмотрел на Зецлера. Я не понимал его. На мой взгляд, его поведение было весьма противоречиво.
Я терпеливо попытался ему растолковать:
- Послушайте, Зецлер, будь вы простым эсэсовцем, тогда другое дело. Но поймите, вы же офицер. Это недопустимо. Люди, наверное, говорят...
Я отвернулся и смущенно добавил:
- ...Если бы еще девушка была одета...
Его голос внезапно возвысился до крика:
- Но вы не понимаете, господин штурмбанфюрер, я просто не могу стоять без дела и слушать их вопли...
Я сухо отрезал:
- Понимать тут нечего. Вы просто не должны этого делать.
Зецлер подтянулся и уже более спокойно спросил:
- Это приказ, господин штурмбанфюрер?
- Да, конечно.
Наступило молчание. Зецлер стоял, вытянувшись в струнку, плотно сжав губы.
- Господин штурмбанфюрер, - произнес он официальным тоном, соблаговолите передать рейхсфюреру мой рапорт об отчислении меня на фронт.
Я был поражен. Не глядя на него, я сел, взял перо и вывел несколько крестиков в своем блокноте. После небольшой паузы я поднял голову и пристально посмотрел на Зецлера.
- Имеется какая-либо связь между моим приказом и рапортом об отчислении на фронт, который вы собираетесь мне представить?
Взгляд его скользнул по мне и остановился на лампе, стоящей на моем письменном столе.
- Да, - тихо сказал он.
Я отложил ручку.
- Нечего и говорить, мой приказ остается в силе. - Я взглянул на Зецлера. - Что касается вашего рапорта, то мой долг передать его по назначению. Но не скрою от вас, я перешлю его со своей отрицательной резолюцией.
Зецлер сделал движение, но я поднял руку.
- Зецлер, вы со мной с самого начала. После меня только вы обладаете необходимым опытом, чтобы руководить работой временной установки. Если вы уйдете, мне придется лично вводить в курс дела другого офицера, учить его... - Помолчав, я с силой произнес: - Мне некогда. До июля я должен полностью отдаться стройке. - Я поднялся. - До этих пор вы мне необходимы. В июле, если война еще не кончится, что, впрочем, мне кажется невероятным, вы можете представить мне свой рапорт. Я поддержу вас.
Я замолчал. Зецлер не шелохнулся, он стоял передо мной с каменным выражением лица. Выждав немного, я закончил:
- Вот и все.
Он холодно попрощался, повернулся но уставу и вышел.
Через несколько минут, тяжело дыша, весь красный, появился Хагеман. Он протянул мне бумаги на подпись. Это не были срочные дела. Я взял ручку и сказал:
- Он не отрицал.
Хагеман посмотрел на меня, и лицо его расплылось в улыбку.
- Ну, конечно... это такой честный человек... такой порядочный...
- Но он принял это очень близко к сердцу.
- Неужели? - удивленно проговорил он. - Неужели? Да, да, ведь он музыкант... Возможно, в этом все дело... - Он посмотрел на меня, отдуваясь. - Если мне будет разрешено высказать предположение... господин штурмбанфюрер... Конечно, он музыкант - этим все и объясняется... - Он сделал умильное, огорченное лицо. - Кто бы мог подумать! Ведь он офицер, господин штурмбанфюрер! И придет же в голову прихоть! Конечно, все дело в том, что он музыкант... И обратите внимание, господин штурмбанфюрер, продолжал он, с торжеством вскидывая свои жирные руки. - Он близко принял это к сердцу... как вы очень метко изволили выразиться...
Я отложил ручку.
- Это должно остаться между нами. Я рассчитываю на вас, Хагеман.
- Да, да, конечно.
Я встал, взял фуражку и поехал на стройку.
Навстречу мне вышел оберштурмфюрер Пик. Это был невысокого роста брюнет, сдержанный и спокойный.
Я ответил на его приветствие.
- Ну как, выяснили вы, что думают заключенные?
- Так точно, господин штурмбанфюрер. Все именно так, как вы и предполагали. Им и в голову не приходит, для чего предназначаются сооружения.
- А эсэсовцы?
- Они думают, что это бомбоубежища, и окрестили их "бункерами". А еще, поскольку сооружения одинаковые, их называют "бункерами-близнецами".
- Очень хорошая мысль! Так и будем впредь называть их.
Помолчав немного, Пик сказал:
- Маленькая неприятность, господин штурмбанфюрер. По плану четыре лифта, подымающие людей из "душевой", будут доставлять их в большой зал будущий зал печей... И зал этот, конечно, не имеет выхода. Один из архитекторов удивился. Ясно, он же не знает, что в этом помещении будут установлены печи и что через них-то... - Пик криво усмехнулся, - люди и будут выходить.
- А что вы ответили ему? - спросил я.
- Что я тоже не понимаю, в чем дело, но таковы указания, полученные нами.
Я кивнул, бросил на Пика многозначительный взгляд и сказал:
- Если этот архитектор снова начнет задавать вопросы, не забудьте мне доложить.
Пик понимающе взглянул на меня. Я направился на строительную площадку. Там в это время как раз формовали из бетона трубы, предназначенные для соединения подземных газовых камер с поверхностью земли.
Эти трубы должны были выходить на внутренний двор и закрываться герметической крышкой. Вот как, по моей мысли, все будет происходить: как только заключенные войдут в газовую камеру, их там закроют, несколько эсэсовцев с коробками кристаллов зайдут во двор, наденут противогазы, откроют трубы, засыплют в них кристаллы и снова завинтят на трубах герметические крышки. После этого эсэсовцам останется лишь снять маски и закурить, если они того пожелают.
- Плохо то, - сказал Пик, - что кристаллы рассыплются прямо по полу камеры. Вы ведь помните, конечно, что Зецлер как раз указывал на это неудобство во временной установке.
- Да, да, помню.
- Дело в том, что люди, падая, накрывают собой кристаллы, и газ тогда выделяется значительно хуже.
- Верно.
После паузы Пик немного подтянулся и сказал:
- Господин штурмбанфюрер, разрешите внести предложение?
- Разумеется.
- Можно было бы продолжить трубы до самого пола камеры полыми колоннами из листового железа и в них просверлить отверстия. Тогда кристаллы, заброшенные в трубы, останутся внутри колонн и газ будет поступать в камеры через эти отверстия. И, следовательно, трупы не будут мешать выделению газа. Я вижу при таком способе два преимущества: во-первых, экономия времени, во-вторых, экономия кристаллов.
