Александр Фёдоров-Давыдов - Бабушкин карлик
Я сделала очень печальное лицо и сказала:
— Ну, за что же вы хотите гнать Великана Иваныча?..
— Видеть его не могу!.. Вот что!.. Надоел он мне, да и дурак!..
— Дедушка, — решилась я, наконец, высказать свою мысль, — уж если мне куклы нет, — сделайте мне хоть одно одолжение…
— Какое там?..
— Отпустите к нам Великана Иваныча, только не отсылайте его далеко…
— Ну, это мать твою надо спросить, захочет ли она такое сокровище в дом принять!..
— Захочет, захочет, я знаю, — обрадовалась я… Неслух он, норовистый… Ни в чем угодить не хочет… А вечор — вовсе взбунтовался… Уж виноват, так возмездие принимай безропотно… А он и этим пренебрег! Ну, еще того хуже ему будет. Он меня узнает…
Тут уж я не выдержала.
— Дедушка, — горячо сказала я, — он не виноват, видит Бог… это… я… я сделала… Вот и Саша подтвердит!..
Дедушка недоуменно посмотрел на меня…
— Ты?.. А ты-то тут причем, егоза?..
— Я его выпустила… Он не хотел итти, упирался… А мы с Сашей его чуть не силой увели из бани!.. А Ни он, ни Марья Ильинишна здесь fie при чем…
Дедушка несколько минут молча смотрел то на меня, то на Сашу; наконец, сухо сказал:
— Яйца, выходит, курицу учат… Не по нраву это мне, внученка… Не след не в свое дело вмешиваться…
Мне стало как-то не по себе, холодно и жутко. Я как-то вся ушла в себя. Дедушка, видимо, это сразу заметил и быстро переменил тон:
— Ну, ну, ладно, не дуйся на меня. Вперед только этого не делай… А то вон я и Ильинишну свою разобидел из-за тебя!.. Да!..
— Дедушка, — обрадовалась я его перемене, — так отпустите к нам Великана Иваныча? Не будете его ссылать?.. Вместо куклы-то порадуйте меня хоть этим…
— Говорю, — мать спросить надо, прежде.
— Да уж я это улажу, дедушка.
— Ну, ладно, ладно!.. Мне он надоел порядком, да и неверный человек стал… Я таких не люблю…
— Так можно?.. Да?.. — взвизгнула я, бросаясь к нему. — Можно?..
— Мать спроси, мать раньше спроси, егоза!.. — усмехался дедушка. — А то ты больно много воли что-то над нами забрать хочешь!..
— Спасибо, дедушка. Вот вы какой хороший. А на Марью Ильинишну не сердитесь, она не виновата. И я ей сейчас об этом скажу, и вы помиритесь… Да?.. Хорошо?..
— Ах, торопыга, торопыга!.. — вздохнул дедушка с усмешкой и махнул рукой. — Что мне с тобой делать?..
XVI
Я вне себя от радости бросилась сообщить о своей радости маменьке, умоляя ее не отказываться от того, чтобы Великан Иваныч переехал жить к нам.
— Да, да? Вы позволите, маменька? — спрашивала я, не переставая ее целовать.
— Ах, Господи, — отбивалась она от меня, — да пусти меня, ты меня задушишь…
— Нет, вы скажите, — сделаете это для меня?
— Да еще, может-быть, папенька раздумает.
— Не раздумает, не раздумает. Вы-то только согласие дайте…
— Да я, что ж, я рада буду. Все-таки свой человек, — нерешительно сказала маменька…
— Ну, и благодарствую…
Я повернулась и убежала. Ворвалась к Марье Ильинишне, успокоила ее; потом бросилась искать Великана Иваныча.
Он сидел на кухне, такой жалкий, робкий, встревоженный, ожидая, что его вот-вот позовут к дедушке на расправу.
Я вызвала его в комнату Марьи Ильинишны и скороговоркой сказала ему:
— Ну, Великан Иваныч, собирайтесь в дорогу, — вы переезжаете с нами. Я просила дедушку, и он согласился отпустить вас. А вы хотите жить у нас?.. Вы будете совсем, совсем свободны, делайте, что хотите и что знаете. У нас дом большой, хороший, и вам хорошо будет…
Великан Иваныч долго не мог понять, в чем дело. А когда, наконец, понял, — то даже прослезился.
— Попросите маменьку, барышня, за меня, — сказал он, — тяжело мне жить здесь. Не любят меня — и управляющий, и дворовые за то, что близок я был к старому барину. Рады в грязь меня втоптать и с грязью смешать!.. А уж я вам заслужу, барышня милая, видит Бог, по всей моей силе-возможности!..
— Да и просить нечего, — маменька согласна, и дедушка тоже… Вот завтра вместе и уедем с вами, к нам, в Криуши. Ах, как я рада!..
XVII
Три дня праздников пролетели незаметно, в каком-то угаре. И на третий день многие стали раз'езжаться. Мы с маменькой тоже должны были уехать этим вечером. Наши вещи были уже уложены. И маменька, и няня порядком уже соскучились в гостях и только и думали о том, как — бы скорее добраться до Криушей.
Я волновалась ужасно. Дело в том, что я не знала, как мне заикнуться дедушке о Великане Иваныче, а сам он будто нарочно не поднимал об этом разговора. Я посоветовалась с маменькой. А та и говорит:
— Неловко будет, Наташа, сейчас об этом говорить. Потом, при случае, лучше. А то дедушка обидится…
— Да ведь дедушка согласился, маменька, — только сказал: если вы согласны будете!..
— Ну, да… А может, ему сейчас неудобно отпустить Великана Иваныча.
— Так, может, он и раздумал вовсе?.. — с отчаянием воскликнула я, готовая расплакаться.
И я не задержала все-таки. Когда мы прощались с дедушкой, и он уже благословил меня и обнял, — я вдруг выпалила, к ужасу маменьки:
— Дедушка, а как же Великан Иваныч?
Дедушка засмеялся.
— Ведь ишь ты, память у тебя какая! А я думал, ты забыла?.. Ну, ну, ладно, на днях его пришлю.
— Ты не забудь, дедушка, — сказала я.
— Наташа, да полно тебе, — остановила меня маменька, — сказала, и довольно.
— Пришлю, пришлю, егоза, если он сам захочет, — успокоил меня дедушка. — Ну, идите с Богом.
Возок стоял уже у крыльца. Было темно, и свет исходил только от снега.
— Ну, садись, Наташа, скорее, — сказала маменька, входя в возок. За ней впрыгнула и я и забралась рядом с ней на задок сиденья, а за мной следом влезла няня, кряхтя и охая, и захлопнула дверцу.
— Ах, батюшки-светы!.. — воскликнула она вдруг. — Да что же это такое!.. Да кто тут такой!..
И вдруг мы услышали тоненький голосок:
— Ничего-с, ничего-с… Это я… Великан Иваныч, нянюшка… Я уж давно тут сижу… Боялся, как бы без меня вы не уехали.
— Великан Иваныч!.. — взвизгнула я от радости. — Голубчик!..
Возок уже тронулся, и за скрипом его полозьев я едва слышала, как Великан Иваныч смущенно лепетал маменьке:
— Уж простите, Бога ради, матушка-барыня, что осмелился я без спросу к вам в экипаж забраться. Боязно мне было, что забудете вы обо мне. До меня ли вам!.. А там день за днем забыли бы обо мне, и не выбраться бы мне отсюда… Уж вы меня не оставьте, — а я заслужу, — по силе-возможности служить буду…
Маменька сначала, было, перепугалась, а потом стала смеяться. А няня сказала:
— И хитер же ты, Великан Иваныч, какую штуку удумал!.. А мы будто краденого тебя с собой увезли!..
Мы узнали потом, что дедушка сначала был очень недоволен хитростью Великана Иваныча и на другой же день хотел послать за ним нарочного, чтобы привезти его обратно. Но потом раздумал и махнул рукой.
Так Великан Иваныч и остался жить у нас. Вот и вся моя история, — только разве о кукле досказать надо… Вот это та самая кукла, из-за которой Великан Иваныч впал в немилость у дедушки, и попал к нам.
Уже весной нашли мужики при дороге, в канаве большой ящик и привезли к дедушке, — а в ящике оказалось потерянная, было, заграничная куколка.
Дедушка на другой же день прислал ее мне с нарочным и велел спросить, как же быть теперь с Великаном Иванычем, который был у нас в роде заложника? Я чуть, было, в отчаяние не пришла, — мне уж и кукла была не мила. Но посланный меня успокоил:
— Барин изволили так сказать: ежели карла наш не больно вам прискучил, — так пущай у вас и живет!.. Так как изволите передать барину?..
— Передай папеньке, Федор, — сказала матушка, — что Великан Иваныч нам всем по душе пришелся, и я его от себя не отпущу!..
Я благодарно взглянула на матушку.
— Слушаю-с, — сказал Федор, — так и доложу. Счастливо оставаться!..
Так и остался у нас Великан Иваныч и до того привязался к нам, что мы его за родного считали. А когда в том же году матушка выхлопотала ему «вольную» и передала ему бумагу о том, — он упал в ноги, закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок…
Но от нас он не ушел и жил до самой смерти, — и более преданного, верного и любящего человека, чем он, я в жизнь свою никогда А видела…
