Джеймс Планкетт - Один зеленый цвет
- Да ваши прихожане о ней и знать не знают. Они не читали либретто. А большинство и слыхом не слыхали о Гилберте и Салливене. Им внушили, что оперетта безнравственная и что вы того же мнения.
- Мне представляется сомнительным характер Рут. Женщина одна-одинешенька в пиратской шайке - кое-кому из моих прихожан это кажется подозрительным.
- А как насчет характера учителя, выбравшего "Пиратов" для постановки, он что, тоже кажется подозрительным?
Отец Финнеган пронзил Перселла взглядом и понял, что тот говорит искренне. Он отвел глаза.
- Вообще-то мне либретто не кажется безнравственным, - сказал он, чуть замешкался и с таким видом, словно его только что осенило, добавил: - Раз уж вы пришли, воспользуюсь случаем и упомяну еще об одном деле. Мне сообщили, что вы проводите много времени с магуайровской дочкой.
- Ну а что подозрительного находят тут? - сказал Перселл так вызывающе, что отец Финнеган поднял брови.
- Думаю, что ничего. Просто сплетничают.
- Зловредно сплетничают. И я знаю, кто этим занимается.
- Я понимаю, что к чему, - сказал отец Финнеган уже совсем иным тоном. - Как я уже говорил, вы можете не сомневаться - я самым решительным образом пресеку клевету, от кого бы она ни исходила. Я просто хотел вас предупредить. Вы ведь не первый встречный-поперечный. Вы - учитель. И это в корне меняет дело. Вы начинаете озлобляться и против общественных установлений, и против меня. Вы ожесточаете свое сердце. Это пагубно.
Впервые за все их встречи разговор пошел по-человечески. Перселл был тронут тем, что священник сам так его повернул.
Он утихомирился.
- Вы ошибаетесь, отец мой, я вовсе не озлобляюсь. Просто я по-своему смотрю на вещи, но это не идет вразрез с установлениями церкви и общества. Я не делал ничего дурного.
- Этим кичился и фарисей.
- Фарисей кичился своей праведностью, я же вынужден защищаться, я не возношусь, а оправдываюсь.
- Я не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов, - сказал отец Финнеган. И улыбнулся. - Иначе я бы прямо так об этом и сказал.
Перселл улыбнулся в ответ.
- Боже сохрани, отец мой. Надеюсь, до этого не дойдет.
- Боже сохрани.
Отношения начинали налаживаться - отношения, взаимно уважительные, и Перселл взбодрился. Впервые за много месяцев перед, ним забрезжила надежда.
IV
Суини вскрывал только что прибывшие ящики, с костюмами и вынимал; оттуда один костюм за другим. Перселл сверялся со списком ролей. В классной царило с трудом сдерживаемое возбуждение. Пришел кое-кто из актеров, за пианино сидел неизменный любитель и, напевая фальшивым басом, подбирал одним пальцем популярную мелодию. Не было только тех, кто работал на фабрике: их после чая неожиданно оставили на сверхурочную. За последнее время фабричная администрация сорвала таким образом несколько репетиций. Перселл уговаривал ребят подчиниться указаниям администрации и не отказываться от сверхурочной. При мысли о том, к каким беспорядкам могут привести увольнения, Перселл цепенел от ужаса. И тем не менее сегодня, как доложил ему Суини, фабричные решили уйти с фабрики ровно в восемь.
- А их никак нельзя удержать? - спросил Перселл.
- Разве с молодежью сговоришься, когда им что втемяшится, - отвечал Суини. - Одна надежда: господь не допустит, чтобы меня из-за их продерзостей лишили пенсии.
- Флаг, вожак пиратов, - сказал Перселл, машинально ставя в списке галочку. - Вот вроде и все, теперь остались только костюмы для оркестрантов. Что вы для них заказали?
В четверть девятого явились почти все фабричные. Они бросили работу. Перселл рассердился и так и сказал Суини.
- Теперь неприятностей не оберешься, - заявил Суини. - Ручаюсь, по городу уже пошли разговоры.
Объясняться с виновниками не имело смысла. Еще когда они распаковывали костюмы и переодевались, Перселл почувствовал, как они возбуждены, и понял, что они и с ним не посчитаются. Молодежь затеяла буйную возню, и ему не сразу удалось построить хор, которым открываются "Пираты", и начать репетицию. Репетиция далась ему нелегко, и тем не менее прошла она хорошо. Закончили они чуть не в полночь.
Когда хор разошелся, Перселл, ликуя, заявил Суини, что уж теперь-то спектакль на следующей неделе состоится и ничто не сможет этому помешать.
- Что будем делать с костюмами? - спросил он, окидывая взглядом класс, где были разбросаны ящики и корзинки, из которых в беспорядке торчали костюмы.
- Уже поздно, я и без вас приберусь, - уговаривал его Суини. - А вы идите отдохнуть.
От школы они с Салли Магуайр пошли вверх по взгорку. Знойная тьма охватила их, после бурной репетиции тихий ветерок успокаивающе обвевал лица.
- Я рада, что Суини остался в школе, - сказала Салли.
- Не пойму, чем вам не угодил Суини.
- Да я ничего не имею против Суини, просто хочется побыть вдвоем.
Чем-то ее слова взволновали Перселла. Он вдруг остро почувствовал и ее близость, и то, что они совсем одни под бурым покрывалом неба, и теплое дыхание ветра на их лицах, несущего с собой запах трав и цветов. И сказал участливо:
- Салли, а вам не устроят головомойку за сегодняшнее?
- Нам это нипочем, - сказала она бесшабашно. - Разве вы не понимаете, как мы дорожим хором и какая тощища была здесь, пока вы нас не собрали? Она продела свою руку в его. - Тут от скуки помереть можно было - всю неделю не знаешь, куда себя девать. А вы приехали и не сробели потягаться с Мерфи и его шайкой. И перед отцом Финнеганом и прочими шишками тоже не спасовали. Теперь нам есть куда приложить силы, у нас есть свое дело, и они не могут ни прибрать его к рукам, ни изгадить. Нет, мы не дадим им встать нам поперек дороги.
- Одного не пойму - почему бы им самим не затеять здесь какого-нибудь дела? Неужели у вас на фабрике совсем нет ничего интересного?
- Куда там! Разве что мальчишки по дороге пристанут - вот и все наши развлечения.
- Это неизбежная плата за красоту, - галантно сказал он.
- Так, по-вашему, я красивая? - спросила она напрямик.
- Еще бы! - сказал он. Почувствовал, что его ответ что-то неуловимо изменил в их отношениях, и тут же пошел на попятный. - Наш хор, - добавил он, - прославит Балликонлан своей красотой. - И мгновенно спохватился, что его занесло куда-то не туда. Еще минут десять они шли молча, но стоило им остановиться, как Салли выдернула у него руку и побежала к лестнице через изгородь, от которой лесная тропка вела прямиком к ее дому, хотя до сих пор они всегда ходили кружным путем. Простилась она с ним довольно небрежно, бросив через плечо "пока".
- Пойду напрямик, - сказала она. - Спешу.
- Поспешишь - людей насмешишь, - крикнул он ей вслед, но она не отозвалась. Он замер в растерянности, как вдруг послышался крик, звук падения. Перселл окликнул Салли и очертя голову кинулся к лестнице. Из-под высоченных деревьев не доносилось ни звука. Перселл встревожился. Салли все не откликалась, и он стал шарить в темноте под деревьями. - Салли, Салли, где вы? - снова и снова выкрикивал он, пока ее голос чуть не у самого его уха произнес:
- Я здесь.
- Бог ты мой, да вы небось ушиблись? - спросил он, наклоняясь над ней. Из темноты сначала выступили бледные контуры ее лица, затем вся ее хрупкая фигурка. Он обнял Салли за плечи. Она потянулась к нему.
- Хотите меня поцеловать? - нежно спросила она. Перселл было рассердился. Но тут на него как дурнота накатило желание. Он нащупал ее губы и надолго забыл обо всем, кроме их влажной податливости. Когда же наконец он разжал руки, Салли первая вскочила на ноги и, не говоря ни слова, припустила по тропинке.
- Салли! - позвал он, на этот раз совсем тихо. Но желание, которое она в нем пробудила, хоть он и тут совладал с собой, не угасло. Ее "до свиданья" еле слышно донеслось до него сквозь тихий шепот листвы.
Два часа спустя он уже лежал в постели, но ему не спалось: он прислушивался к шуму дождя, неустанно колотившего по крыше, когда его всполошил стук в дверь. Он прошел через теплую, освещенную топящейся печкой кухню и открыл дверь. Сквозь пленку дождя он не смог разглядеть, кто пришел, но, когда различил Салли, у него чуть не оборвалось сердце.
- Что случилось, Салли? - спросил он. Отодвинул промокшую одежду чтобы просушить ее, Джозеф, собственно, и затопил печь - и усадил Салли. На свету он заметил, что по щеке ее расползся синяк. Она рассказала, что дома ей устроили выволочку - нечего, мол, было самовольничать и уходить с работы. Отец ее поджидал. Увидел, что у нее пальто перемазано в грязи, ну и сделал свои выводы, справедливость которых Перселл, как он ни был взбешен, не мог не признать.
- Папаша задал мне трепку, а когда я в ответ двинула его разок, вышвырнул на улицу, - сказала она. Потом, будто отвечая на вопрос, добавила: - К кому еще мне было идти?
Перселл растолкал Джозефа, который отнесся к случившемуся как к должному. За ужином решили, что он отдаст Салли свою кровать, а к утру придумает, как ей выбраться отсюда. Она хотела уехать в Дублин. Вынужденное решение, долгий путь под дождем настолько вымотали ее, что она покорно слушала его и безучастно соглашалась на все, что бы он ни предлагал. Салли уже давно легла, а Перселл все еще ворочался с боку на бок на раскладушке в комнате Джозефа. В жизни не попадал он в такое рискованное положение, и все же думал он по преимуществу о другом. Мыслями он вновь и вновь возвращался к Салли - ведь совсем недавно она явно пыталась его соблазнить, а сейчас она лежит всего в нескольких шагах от него в темной комнате за стеной. И вот теперь в душе его смута, она же, наоборот, безразлична и сейчас, во всяком случае, спит безмятежным сном. Он вспоминал ее голос, ее бледное лицо и то, как пленительно вдруг загорались озорством ее глаза. Пусть себе спит. Сам он почти не спал.
