Ян Папп - Братья
Рудо!
Бог мой, как он умел применяться к местности, как умел действовать с автоматом! И как спокойно, безропотно переносил все тяготы партизанства, как заразительно смеялся.
Антон! Рудо! Братья мои!
Грнко пальцами прочесал густую кудрявую бороду, боли не почувствовал, хотя длинные волосы слиплись, свалялись. Сильные пальцы продирались сквозь них, причиняя боль, но эта боль была мертвой. Что еще? Нет Винцо Грнко. Воистину нет, и не вспомнить ему имена Антоновых и Рудовых детей. Семеро и четверо — одиннадцать. И еще своих четверо. Боже милостивый!
Он шел нога за ногу.
Неужели охотничий замок так далеко?
Охотничий?
Партизанский!
Самый младший — сопляк. Сосунок. Птенец неоперившийся. Этот-то что! Здесь — я, Винцо. Я умер, чтобы жить иной жизнью, жизнью братьев. То есть продолжать их жизнь, потому что моя — мертва. Только сумею ли я жить по их воле? Вот в чем дело.
Он выпрямился, перескакивая через две ступеньки, влетел в двойные двери коридора.
Зеркала, зеркала, зеркала! — услышал он.
Люди метались, собирали маленькие зеркальца.
Доктор говорит, в помещении темно, сказал ему кто-то на бегу.
Другой остановил его и сказал в свой черед так:
Больше лампочек у нас нету. Мачуга вмонтировал все четыре, но и их не хватает, принесли мы несколько свечек, но и этого мало.
Зеркала! Нужны отражатели света! Больше свету!
К Грнко подошел бывший графский слуга.
Ведь это твой брат. Говорят мне, что он хороший. Этого могли мне и не говорить. Я знаю его с самого начала. Он не смеялся надо мной, не обзывал графом. Помогал, защищал меня. Иной раз его и не просишь, а он придет и поможет. Больше сделать для него ничего не могу: я включил генератор и вмонтировал еще две лампочки. Последний запас. Рад бы помочь еще чем-нибудь, да не знаю чем. Боже мой, боже мой, почему мороз опаляет плодоносные деревья самыми первыми? Какой это был хороший человек!
Какой это был хороший человек, повторил Винцо.
Был? Его уже нет?
Даже слуга не верит.
Грнко не произносил слов вслух, только губы у него шевелились. Погруженный в себя, он и не заметил, когда Мачуга отошел.
Рудо Грнко или Винцо Грнко, Антон или Людо, шептал он... все мы были или все мы есть хорошие. Так как же: были или есть?
Голос его замирал где-то между колен, когда он поднял голову, слуги действительно не было, а остальные смотрели на него и молчали, недоуменно или участливо качая головами. Никто этому не верит. Никто. Чему? Что его нет? Ерунда какая!
Из-за двери вырвался пронзительный крик, потом другой, последующие не походили на предыдущие, это были какие-то хрипы, искаженные болью.
Все сжали кулаки. Что еще они могли сделать? Кто-то тихо заплакал. Винцо не мог вынести эти громкие вздохи, он представил его себе и страдал вместе с ним. Мысль: жив! — обрадовала его. Но другая, давящая, была по меньшей мере такой же упорной и отзывалась нестерпимой болью. Винцо не знал, как унять ее. Наверное, достаточно было бы небольшого усилия, и он сумел бы. Но он не хотел. Ведь Рудо был ему брат. Опять: был.
Коридор очнулся от мертвенной тишины, откуда-то долетал тихий гул.
«Хейнкель»!
Винцо вздрогнул. Остальные не шелохнулись.
Тьма, равномерный гул, по доскам окна барабанит дождь, хриплые вздохи, как удары, застывшие в ожидании люди. В бездну сверхчеловеческой муки влетел тихий голос, он отражался от стен и проникал прямо в уши Грнко: Там в долине тысячи людей... взрывной волной разорванные легкие... пузатая черепаха несет лавину смерти... фонтаны крови, боли, криков... ты единственный можешь их вывести... ты единственный... ты...
Я?
Люди наклоняются к Винцо и подымают его. Он открыл глаза, но долго не замечал их, не осознавал их присутствия.
Я? — спросил он.
Лихорадка лопнула, по губе стекала сукровица.
Ничего, ничего, сказал кто-то, это пройдет, ты не выспался, устал, выбился из сил, смертельно измучен, а тут еще это, чему удивляться, кто знает, что ждет нас.
Он сказал им:
В роду Грнко никто никогда не уставал, не выбивался из сил и не был смертельно измучен. Никогда. В роду Грнко — никто. И никто не умер. Грнко не вошь, чтобы его раздавил какой-то гитлеришка.
Он держался за чью-то теплую руку, наконец отпустил ее, собрался с силами и спросил:
А «хейнкель»?
Он не различал ясно их лица, скорее чувствовал их замешательство. Наконец кто-то сказал:
Ах, вот что, Винцо, ты имеешь в виду генератор. Он сбил тебя с толку. Мы велели Мачуге оставить двери открытыми, чтобы знать наверняка, что генератор работает и со светом все в порядке.
А он?
Винцо принял протянутую флягу с водой, влил себе в рот, проглотил, снова влил, зажал флягу между колен, изо рта выпустил струйку воды на руки, ополоснул лицо.
А он?
Не бойся, будет в порядке.
Чиркнула спичка, все увидели, как по густой бороде стекает вода, увидели и другое: твердый, решительный взгляд.
Грнко быстро пошел по коридору, никто не мешал ему. Он спустился в подвал и без дальних слов прямо спросил графского слугу:
Местность хорошо знаешь?
Я-то? Ясное дело, знаю, ответил слуга.
Разбирается еще кто в этом ворохе железа?
Это ты про генератор? Разбирается. Есть один электрик. Вацулькой зовут. Помогал мне, сейчас ждет в коридоре.
Я пришлю его сюда, Мачуга. Схожу наверх и пришлю его. Ты пойдешь со мной, Мачуга, конечно, если захочешь, но я знаю, ты захочешь, потому что ты уже не слуга, Мачуга, ты такой же, как мы, как я. Потому и говорю, что пойдешь. Не забудь взять с собой воды и автомат, Мачуга. Буду ждать тебя на сторожевом посту у оврага.
У оврага сошлось их пятнадцать. Чуть дождило, потом задул ветер. Ребята стали под деревьями, под защиту еловых веток. Никаких резиновых плащей, предупреждал их капитан, они шуршат; все лишнее сбросить с себя. Его послушались. Теперь прячутся от ветра.
Грнко пошел Мачуге навстречу. Мачуга решил, что должен приветствовать его по всей форме: поднес руку ко лбу, пальцами коснулся облезлой бараньей шапки.
Явился по приказанию, Мачуга старался рапортовать по-военному. Прозвучало это смешно, но никто не засмеялся.
Грнко протянул ему руку, Мачуга присоединился к отряду. Со стороны реки подходил человек. Направляясь к нему, Грнко сказал:
Мы договорились, капитан. Не забудь про телефонную линию. Перережь ее точно в назначенное время; ни раньше, ни позже. Жди нас у Ворот и не давай им опомниться. Начинай, как только «хейнкель» сбросит первую бомбу. А будешь в настроении, передай привет тому, в черепахе. Сдается мне, что после налета ему будет не до смеха.
Капитан улыбнулся. Обсудили все до мельчайших подробностей.
Грнко без умолку говорил, ребята таким его не знавали. Он способен был молчать долгими часами с видом оскорбленной невинности. Сегодня вечером он действительно разговорился! В голове у него рождались невероятные планы, он весь светился вдохновением и бодростью. После ухода капитана он стал отдавать приказания так умело, будто был прирожденным командиром.
Худшим оказалось начало, потому что в самом начале он сказал:
Чтобы было ясно, ребята, в этих местах нет никаких подземных ходов, пещер, коридоров и чего там еще, на что вы надеялись.
Они были до крайности ошеломлены. Капитан тоже.
Столь же удивились они, когда Грнко открыл им свой план. План освобождения солдат был не бог весть каким совершенным, но на то с ними был капитан. Он обдумал план, дополнил, кое-где изменил. Окончательный приказ гласил: небольшие группы под командой Грнко и Мачуги, хорошо знающих местность, незаметно проскользнут сквозь кольцо немецких войск. Немцев все-таки не может быть столько, чтобы держаться за руки. И потом, Грнко с Мачугой здесь дома, кто может знать лучше их эти тропы, укромные уголки, ущелья и самые безопасные проходы?
Под вечер снова упало несколько капель, Мачуга встретил их такими словами:
Дождя не будет.
Он послюнявил палец, подставил ветру и утвердительно кивнул:
Быть сухой грозе, этот ветер я знаю. Самые крепкие деревья и те с трудом устоят.
Ребята вздохнули с облегчением, разговорились — этот ветер с попутным шумом леса будет на их стороне.
К трем часам утра они вывели свыше трехсот солдат.
Плохо дело, капитан, и Грнко злобно выругался, «хейнкель» тут здорово поработал, это верно, только пострадали-то больше нервы и дух наших. Потери невелики. Хуже то, капитан, что солдаты в ожидании очередной бомбежки разбежались по всей долине. Все врассыпную.
Голос в трубке Грнко слышал плохо.
Говори громче, капитан, грохот такой, что уши закладывает, сам себя не слышу!
Я сказал, не бросить ли это дело?
А как же остальные, капитан? А раненые? Я обещал им вернуться. Не в моей привычке не держать слова.
Рад это слышать, Винцо, это я сказал просто так.
Не время шутить, капитан, этот бой — наше дело, в этом бою мы можем потерять все, но только не доверие людей.
