Элизабет Гоудж - Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны
Мебели в комнате было очень мало, пара комодиков из серебристого дуба для одежды, маленькое круглое зеркало, висящее над одним из них, и табурет с серебряным кувшином и тазиком для умывания. Но Марии показалось, что больше и не нужно. Тяжелая мебель, такая, как в комнате мисс Гелиотроп, разрушила бы прелесть этой маленькой комнатки. Она не возражала, что и камин был маленький, самый маленький из всех, что она видала, глубоко упрятанный в стене. Он был достаточно велик для того, чтобы горящие в нем сосновые и яблоневые поленья наполняли комнату теплом.
Но когда Мария начала осматривать комнату более пристально, она обнаружила, что та не лишена роскоши. Над камином была полка, а на ней стояла голубая деревянная коробочка, наполненная легкими бисквитами, украшенными сахарными цветами, на случай, если ей вдруг захочется есть. У камина стояла корзина, полная поленьев и сосновых шишек — чтобы их хватило на всю ночь.
Все было замечательно. Если бы Мария сама была мастером, она бы сделала себе именно такую комнату. Сколько нужно знаний и умения, чтобы сделать такую красоту, она понимала. Отличные ремесленники создавали месяц и звезды, выделывали мебель, а замечательные швеи шили лоскутное одеяло и расшивали занавеси.
Она обошла всю комнату, положила пелеринку, шляпку и муфту в один из комодиков, пригладила волосы перед зеркалом, вымыла руки в воде, которую налила из серебряного кувшина в серебряный тазик, погладила все эти прекрасные вещи кончиками пальцев, как будто лаская их, говоря от всего сердца спасибо тем людям, которые их сделали, и тем — кто бы они ни были — кто принес их сюда. Был ли это сэр Бенджамин? Не похоже, ведь он бы не мог пройти в эту дверь.
Стук в дверь и встревоженный голос мисс Гелиотроп напомнили ей о гувернантке, которая с ее комплекцией и кринолином не могла пройти в дверь, и несмотря на всю любовь к мисс Гелиотроп ей внезапно стало очень весело… Эта комната будет ее собственной… Когда она открыла дверь, на ее щеке появилась озорная ямочка, которой там раньше не было.
«О, моя дорогая!» — причитала мисс Гелиотроп, снявшая свое уличное одеяние и нацепившая чепец и черную шаль, связанную концами на груди, — «Какая ужасно маленькая дверь. Я не могу попасть в твою комнату!»
«Ага!» — хихикнула Мария.
«Но что же мы будем делать, когда ты заболеешь?» — спросила бедная мисс Гелиотроп.
«Я ни за что не заболею», — ответила Мария, — «особенно здесь», «Да, мне тоже кажется, что воздух здесь здоровый», — согласилась мисс Гелиотроп, а потом заглянув внутрь комнаты, пришла в ужас: — «Какая маленькая комнатка! И до чего странная! Моя бедняжка! Как же ты будешь спать в таком месте? Это похоже на склеп!»
«А мне нравится», — заявила Мария.
Мисс Гелиотроп, глядя на порозовевшие щечки Марии, ее сияющие глаза и совершенно новую ямочку, могла не сомневаться, что та говорит правду. Более внимательно оглядев эту странную маленькую комнату, она поняла, как та подходит Марии. Когда Мария стояла посреди комнаты в своем великолепном и строгом сером наряде, то сама комната казалась цветочным венчиком вокруг сердцевинки, так они дополняли друг друга.
«Ну, хорошо», — сказала мисс Гелиотроп. — «Пока тебе тут нравится, оставайся. А теперь, я думаю, пора спуститься к ужину».
Неся свои свечи и сопровождаемые Виггинсом, они сошли вниз по винтовой лестнице.
«Не понимаю», — сказала мисс Гелиотроп, — «кто работает в этом доме? Нет никаких признаков наличия служанки, а вместе с тем все тщательно вымыто и вычищено. Как ты без сомненья могла заметить, везде нужна иголка с ниткой, но кроме этого, я ни в чем не могу придраться к здешней домашней прислуге… Только вот где они все?»
«Может быть, они ждут нас с ужином?» — сказала Мария.
Но прислуги не оказалось и ждал их только роскошный ужин. Хлеб домашней выпечки, горячий луковый суп, прекрасное жаркое из кролика, печеные яблоки на серебряном блюде, мед, масло густого желтого цвета, большой голубой кувшин подогретого кларета, горячие жареные каштаны, накрытые салфеткой.
Мисс Гелиотроп разрешила себе съесть хлеба с маслом и выпить капельку кларета, но с удивлением обнаружила, что у нее проснулся аппетит. Мария съела все, что можно было съесть, очень изящно, как всегда, но с отменным аппетитом, удивительным для такого эфирного создания. Ее дядюшка с одобрительным смешком отметил ее аппетит. «Переварит ржавые гвозди, как все Мерривезеры», — одобрил он ее. — «Да и собачка, как я вижу, едок неплохой».
Виггинс управился с целой миской жаркого, и был этим полностью удовлетворен. Он улегся перед камином вместе с Рольвом, который, хоть и не выказывал особенной приязни, но и вражды к нему не проявлял. И он, и Рольв, казалось, решили просто не замечать друг друга… У огромного очага хватало места для обоих.
«Я всегда слышала, что на западном побережье женщины — прекрасные кухарки», — с оттенком вопроса в голосе сказала мисс Гелиотроп.
«Вы и Мария — первые особы женского пола, переступившие порог этого дома за последние тридцать лет», — объявил ей сэр Бенджамин.
«Но почему, сэр?» — спросила Мария, не донеся до рта серебряную ложку. — «Вы не любите женщин?»
«Во всяком правиле есть исключения», — ответил сэр Бенджамин, а затем галантно поклонился сначала мисс Гелиотроп, а потом Марии. — «Нарушать правила всегда особенно приятно».
Он сказал это так искренне, что ни у мисс Гелиотроп, ни у Марии не закралась мысль, что они попали в дом к холостяку-женоненавистнику. Они переглянулись в изумлении. Трудно было поверить, что мужчина может приготовить такой прекрасный суп и такое отменное жаркое.
Но больше они не задавали вопросов, потому что в этот момент Виггинс совершил выпад. От жадности он расплескал то, что было у него в миске, и маленький кусочек моркови отлетел прямо Рольву в нос. Это уже было слишком и для Рольва. Оскорбленный, он поднялся и медленно, размеренной поступью покинул комнату, повернув носом ручку передней двери. Так величественен был его уход, так несравненно его достоинство, что больше всего это напоминало королевский выход, от которого невозможно оторвать глаз.
От этого мгновенного происшествия прервались и беседа, и жевание, и когда Рольв поднялся, Мария первый раз смогла разглядеть его целиком. Собака? Хотя это сказал сэр Бенджамин, она не могла поверить в то, что он — собака. Она никогда не видела собак с такой громадной головой и массивной грудной клеткой, сочетающихся с такой великолепной талией и с такой роскошной льющейся собольей гривой. На кончике хвоста была странная кисточка, тоже непохожая на собачью, а его походка, а…
«Ты хорошая наездница, Мария?» — внезапно спросил сэр Бенджамин, и это заставило ее снова обратить внимание на хозяина.
«Я люблю лошадей, но я не умею ездить верхом, сэр», — ответила она.
«Не умеешь ездить верхом!» — в ужасе вскричал сэр Бенджамин. — «О чем думал твой отец? Ни один Мерривезер, будь то мужчина или женщина, не может быть счастлив, когда он не в седле».
«Мой отец мало бывал дома», — объяснила Мария.
«Мария этого не умеет», — испугалась мисс Гелиотроп, потому что представила себе, как ее драгоценная Мария скачет галопом на лошадиной спине, внушавшей ей ужас.
«Это не так важно», — улыбнулся сэр Бенджамин. — «Важно то, что у меня есть пони как раз подходящего для нее размера».
Побледневшее было личико Марии снова порозовело, а глаза заблестели. «А он белый?» — спросила она с необыкновенным волнением.
Сэр Бенджамин удивленно взглянул на нее. «Белый? Нет. Серый в яблоках. Или ты почему-нибудь особенно предпочитаешь белую масть?»
«Не-е-ет», — не вполне искренне протянула Мария. — «Только… Мне показалось, что я видела маленькую белую лошадку в парке, когда мы подъезжали».
Если ранее она удивила своего родственника, то теперь она его просто ошеломила. Он внезапно выпустил из рук стакан с вином, пролив немного прекрасного кларета, и уставился на нее со страннейшим выражением на лице, со смесью удивления, облегчения и огромной нежности, от чего Мария сразу почувствовала себя как-то странно. Она обрадовалась, когда он отвел взгляд, допил вино и поднялся из-за стола. «Двум усталым путешественникам — вернее, трем, если считать эту собачонку — должно быть уже хочется лечь в постель», — сказал он.
Хотя разговор прервался на полуслове, мисс Гелиотроп и Мария отправились в постель без всякого чувства обиды, потому что поняли, что только такого странного поведения и можно ожидать от человека, который двадцать лет был лишен цивилизованного влияния женской руки… Вот он и пугается.
«Ты должна быть внимательной, чтобы не пугать его так, дорогая», — сказала мисс Гелиотроп, когда они снова поднимались по ступенькам своей башни со свечами в руках и с Виггинсом позади. — «Он уже немолодой человек, и у него есть свои привычки, и его организму совсем не полезно испытывать постоянный шок».
