Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим
Для женщины с таким простым и верным сердцем служение иному государю, кроме одного, законного, было немыслимым делом. Переход на сторону короля Вильгельма в корыстных целях показался бы ей чудовищным лицемерием и вероломством. Ее взыскательная совесть так же мало могла примириться с этим, как с воровством, подлогом или иным низким поступком. Лорда Каслвуда без особого труда можно было бы перетянуть на противную сторону, но жену его никогда, и он препоручил ей свою совесть в этом случае, как и во многих других, если только соблазн был не слишком велик. Что же до Эсмонда, то именно в чувстве любви и благодарности к миледи, в той беззаветной преданности ей, которая красной нитью прошла через его юные годы, следует искать причину, заставившую молодого человека принять и этот и многие другие символы веры, преподанные ему его благодетельницей. Будь она вигом, он стал бы вигом тоже; последуй она учению мистера Фокса и сделайся квакершей, он, без сомнения, отказался бы от парика и кружевных манжет и предал проклятию шпагу, узорный камзол и чулки с золотым шитьем. В повседневных университетских спорах, где весьма сказывались партийные распри, Эсмонд сразу прослыл якобитом, и столько же из тщеславия, сколько из искреннего чувства отдал свои симпатии тому, чью сторону держало его семейство.
Почти все духовенство страны и более половины прочего ее населения держало эту сторону. Нет в мире народа, у которого верноподданнические чувства были бы развиты сильнее, чем у нас; мы чтим своих королей и сохраняем верность им даже после того, как они давно уже нас предали. Всякий, кто проследит историю Стюартов, диву дастся, видя, как они сами швырялись короной, как упускали случай за случаем, какие сокровища преданности растрачивали попусту и с каким роковым упорством добивались собственной гибели. Никто не имел более верных слуг, чем они; никто менее их не умел пользоваться благоприятной минутой и не было у них врагов опаснее, нежели они сами {*}.
{* Странно, как смертные люди за все
нас, богов, обвиняют!
Зло от нас, утверждают они; но не слишком
ли часто
Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают
безумством?}
Когда на престол взошла принцесса Анна, усталый народ облегченно вздохнул, радуясь передышке после всех войн, распрей и заговоров и возможности в лице принцессы королевской крови примирить интересы партий, между которыми была поделена страна. Тори могли служить ей с чистой совестью; и в то же время, сама принадлежа к тори, она представляла торжество стремлений вигов. Английскому народу, требовавшему от своих государей привязанности к родному семейству, приятно было думать, что принцесса верна своему; и вплоть до последнего дня и часа ее царствования можно было надеяться, что британская корона перейдет к королю Иакову Третьему, как оно и было бы, если б не роковая незадачливость, унаследованная им от предков вместе с притязаниями на эту корону. Но он никогда не умел ни выждать благоприятного случая, ни воспользоваться им, если он представлялся. Он шел напролом, когда нужно было соблюдать осторожность, и был осторожен, когда следовало рискнуть всем. Его бездарность хоть кого может привести в бешенство даже и теперь, при воспоминании о его печальной истории. Не распоряжается ли судьба участью королей по-иному, нежели участью простых смертных? Похоже, что так, если судить по истории этого королевского рода, ради которого так беззаветно и так бесплодно пролито было столько крови, выказано столько верности и отваги.
Итак, тотчас же после смерти короля по всему городу, от Вестминстера до Лэдгет-Хилла затрубили герольды, среди всенародного ликования провозглашая восшествие на престол Анны (дочки уродины Анны Хайд - так называла ее вдовствующая виконтесса).
На следующей неделе лорд Мальборо получил орден Подвязки и чин главнокомандующего всеми военными силами ее величества королевы английской. Это назначение крайне взбесило вдову или, выражаясь ее словами, оскорбило ее верноподданнические чувства к законному государю. "Принцесса - игрушка в руках этой отвратительной фурии, которая у меня же в доме осыпала меня оскорблениями. Что станется со страной, отданной во власть подобной женщины? - восклицала виконтесса. - А уж этот прожженный плут и изменник милорд Мальборо кого хочешь продаст, кроме разве своей ведьмы-жены, которой до смерти боится. Да, когда страна попала в лапы к подобным тварям, хорошего ждать не приходится".
Такими приветствиями встретила перемену власти Эсмондова родственница, однако с возвышением упомянутых знаменитых особ, всегда покровительствовавших людям более скромным, если те имели счастье снискать их расположение, настали лучшие дни и для одного известного нам семейства, давно уже в том нуждавшегося. Еще в августе месяце, когда мистер Эсмонд находился со своим полком в Портсмуте, перед тем как покинуть Англию, и занят был военными учениями, постигая тайны владения мушкетом и копьем, он узнал, что для той, кого он некогда называл своей любимой госпожой, исхлопотали пенсион по ведомству гербовых сборов, а для юной госпожи Беатрисы - обещание взять ее ко двору. Вот те плоды, которые принесло наконец пребывание бедной вдовы в Лондоне, - не отмщение врагам ее покойного мужа, но примирение со старыми друзьями, которые сочувствовали и, по-видимому, склонны были помочь ей. Что же до товарищей по недавнему несчастью и тюремному заключению Эсмонда, то полковник Уэстбери находился с главнокомандующим в Голландии; капитан Макартни отбыл недавно в Портсмут, где стоял его стрелковый полк в числе других войск, по слухам, готовившихся к отправке в Испанию под командой его светлости герцога Ормонда; милорд Уорик воротился домой; а лорд Мохэн, вместо того чтобы понести наказание за убийство, столько горестей и перемен вызвавшее в семействе Эсмонд, отправился с блистательным посольством лорда Мэнсфильда ко двору курфюрста Ганноверского, чтобы передать его высочеству орден Подвязки и любезное письмо от королевы.
Глава IV
Обозрение предыдущего
Те проблески света, которым озарил его туманное прошлое несвязный рассказ бедного лорда, мучимого раскаянием и изнемогающего в предсмертных муках, позволили мистеру Эсмонду заключить, что мать его давно умерла и потому вопрос о ней, о защите ее чести, поруганной бросившим ее супругом, не мог влиять на решение сына отстаивать или скрыть от мира свои законные права. Из торопливых признаний милорда явствовало, что истинные обстоятельства дела стали ему известны лишь два года назад, когда мистер Холт приехал к нему в Каслвуд и пытался вовлечь его в один из тех бесчисленных заговоров, которые составлялись тайными вождями якобитов с целью лишить принца Оранского жизни или трона; заговоров, столь похожих на сговор простых убийц, столь подлых в выборе средств и преступных по цели, что поистине наш народ с полным правом отступился от злополучного рода, не умевшего защитить свои права иначе, как с помощью предательства, с помощью темных интриг и недостойных пособников. Против короля Вильгельма замышлялись действия не более почтенные, нежели разбойничьи засады на большой дороге. Позорно сознавать, что великий монарх, наследник великих и священных прав и защитник великого дела, погряз в мерзости измен и покушений, о чем свидетельствуют грамоты и правомочия за собственноручной подписью злосчастного короля Иакова, раздававшиеся его сторонниками в Англии. Что на их языке называлось подготовкой к войне, было на самом деле не более, как подстрекательством к убийству. Благородный Оранский принц одним величественным движением разрывал слабые сети заговоров, которыми пытались опутать его враги; казалось; их подлые кинжалы ломаются о его бесстрашную решимость. После смерти короля Иакова королева и ее друзья в Сен-Жермене большею частью священники и женщины - продолжали интриговать, теперь уже в пользу молодого принца Иакова Третьего, как его звали во Франции и в кругах английских приверженцев (этот принц, или, иначе, шевалье де Сен-Жорж, родился в один год с питомцем Эсмонда, Фрэнком, сыном милорда виконта), и делам принца, которыми заправляли священники и женщины, присуще было все то, чего можно ожидать от священников и женщин: коварство, жестокость, беспомощность и заведомая обреченность на неуспех. Из истории иезуитов можно вывести поучительнейшую, на мой взгляд, мораль: с величайшим умом, хитростью, трудолюбием и проворством возводят они здание интриг, но час настает, и взрыв народного гнева разрушает непрочную постройку, и трусливый враг бежит со всех ног. Мистер Свифт отлично описал эту страсть к интригам, эту любовь к скрытничанью, лжи и клевете, которая свойственна слабым человечкам, прихлебателям слабых владык. В их природе - ненавидеть сильных и завидовать им, а завидуя, составлять против них заговоры; и дела у заговорщиков идут хорошо, и все сулит гибель намеченной жертве; но в один прекрасный день Гулливер встает на ноги, стряхивает облепившую его злобную мелюзгу и невредимый уходит прочь. Да, ирландские солдаты вправе были сказать после Войны: "Поменяемся королями и тогда посмотрим, кто кого". В самом деле, то была неравная борьба. Где было слабому, маленькому человечку, пляшущему под дудку священников и женщин, при том оружии и тех жалких союзниках, выбор которых подсказан был его ничтожной природой, - где было ему устоять против стратегии, мудрости, военного искусства и мужества истинного героя?
