Андрей Иванов - Славное море. Первая волна
— До сигнала прошу не трогать, — сказал он.
— В честь чего же такая пышность сегодня? — спросил Сергей.
— Сейчас узнаешь...
В это время дверь кубрика открылась, и кок в новом белоснежном халате и колпаке торжественно внес на большом подносе румяный пирог. Интригуя команду, он прошел с ним вокруг стола и только после этого с пок лоном поставил пирог перед Геннадием.
Его соседи громко прочитали витиевато выведенную кремом на пироге надпись: «Серову 19 лет».
Все дружно зааплодировали. Геннадий смутился до слез.
Разлили вино. Капитан поднялся со стаканом в руке:
— Товарищи, — начал он тихо, — сегодня мы отме чаем день рождения нашего товарища, матроса Северного флота Геннадия Серова. Он не готовился во флот и поэтому нелегко ему было освоиться в первое время Но в нашем трудном походе он стал надежным членом коллектива, и мы благодарны ему за это.
Капитан с большим чувством говорил о море, о тяжелом и почетном труде моряка, о большой морской дружбе.
Ему горячо аплодировали. Потом каждый член команды поздравлял Геннадия. И наконец поднялся радист.
— В адрес именинника получены поздравительные радиограммы, — сказал он и, театрально тряхнув черными кудряшками, начал читать их одну за другой.
«Дорогой наш Гена. Душевно поздравляем тебя днем рождения. Желаем здоровья успехов работе. Ждем твоего возвращения. Мама, Надя».
«Сердечно поздравляю днем рождения. Верю, что всегда будешь уважать труд. Выбирай трудные дороги, тогда легкие ровной скатертью лягут перед тобой сами. Пиши маме. Антонина Петровна».
«Прими дружеские поздравления в день твоего рождения. Завидую тебе, много говорим о полярниках. Приятно иметь друга моряка. Митя».
Каждая радиограмма встречалась дружными аплодисментами.
Геннадий не мог справиться с переполнившим его чувством благодарности. Он встал, отодвинул свой нетронутый стакан и, волнуясь, заговорил:
— У нас в семье не было заведено отмечать день рождения. И это мои первые именины в жизни. Я попал на теплоход по нужде и мало думал о море. Но то, что мой день рождения отмечается не где-нибудь, а в полярном море, поворачивает мою жизнь навсегда к морю. Я уже полюбил море и твердо решил навсегда остаться с вами...
— Спасибо, Гена! Спасибо, племянничек, — сказал захмелевший Иван Демидович. — Рад я, что полюбилось тебе наше морское дело. Но это не все.
Иван Демидович предостерегающе покачал узловатым указательным пальцем.
— Теперь старайся, чтобы наше дело тебя полюбило.
Потом матросы запели «Варяга». А за «Варягом» одна за другой понеслись над волнами морские песни. От них тепло становилось на сердце молодого матроса.
После ужина Геннадию захотелось побыть одному. Он ушел на палубу и укрылся за надстройками на корме. Но и здесь нашла его песня. Это была хорошая, созвучная с его настроением песня:
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря, Как море мертво без меня...
Теперь Геннадий смотрел на море по-новому. Оно расстилалось необъятное, спокойное и манящее...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Уже несколько дней в море тихо. Чистое небо поднялось высоко, и кажется, что большое золотистое солнце свободно ходит под необозримо высоким куполом. Морские дали тоже раздвинулись. Далеко видно, но море по-прежнему пустынно, до самой голубой линии горизонта ни дымка, ни паруса.
Забирая круто на юго-запад, «Полярный» возвращается в Северный порт. Машины работают ровно, без перенапряжения. Море спокойно, и теплоход идет не качаясь, будто утюг скользит по мягкому зеленому бархату. Только за кормой от двух винтов остается вся в осколках солнца широкая длинная дорога.
В одной полосатой тельняшке с высоко засученными рукавами Геннадий размашисто драит палубу юта. Теперь он не рулевой, а снова палубный матрос.
В первый день было обидно.
— Когда худо, так к штурвалу, — сказал он боцману, — а как на корабле стало легче, так опять на палубу.
Боцману не понравилась заносчивость Геннадия, и он не очень любезно ответил:
— Тебя к штурвалу поставили не за твои заслуги, а за выносливость твоего организма. Не болеешь ты в море. Раньше даже палубный матрос становился хорошим моряком только на третью навигацию. Вы теперь все грамотные, можете стать и раньше, но не в первый же рейс.
Раздумывать об этом пока было некогда, и Серов успокоился. Корабль шел в порт. Теперь это его корабль, и ему хочется, чтобы «Полярный» вернулся с рейса красивым и чистым.
У Геннадия стало больше сноровки и сил. Почти небрежным жестом он бросает ведро за борт и одним рывком выхватывает его на палубу, широко разливает воду-и старательно трет палубу шваброй.
Снизу поднялся боцман, подошел к матросу.
— Стараемся, Иван Демидович, — весело крикнул Геннадий.
Боцман прошел по вымытой палубе и как там, на реке, два раза повернулся на месте. На палубе остались лишь тонкие узоры из завитков чистой воды.
— Понял, как надо? — подмигнув Геннадию, сказал боцман.
— С вами поймешь. Сколько раз в пот вгоняли.
— Не вижу, чтоб мокрый был.
— Так привык же, Иван Демидович.
— То-то. Трудно, когда не знаешь, а если знаешь — какой труд. Садись, отдохни.
— Ничего, я постою.
— И то правда. Молодой, рано уставать. Потом — естественное положение человека стоять, а сидеть — это он сам придумал.
Боцман достал линьки и заставил матроса вязать морские узлы, сказав, что это ему сейчас нужно. Геннадий завязал прямой узел.
— Это на малую тягу, — сказал боцман н отложил в сторону. — При сильной тяге его потом трудно развязать.
— Ну, тогда рифовый. — И Геннадий легко связал вторую пару линьков.
Тут один конец линька заделывается так, что потом, когда приходила надобность, можно было потянуть и развязать узел.
Разохотившийся Геннадий приготовил две удавки, шкотовый и брамшкотовый узлы. Боцман довольно покрякивал. Но когда Геннадий сдал вахту и ушел обедать, Иван Демидович развязал все узлы. Они ему были не нужны. Это он незаметно тренировал Геннадия.
На следующий день к полудню над кораблем появились чайки, а вскоре впереди с моря поднялись изломанные очертания берега.
В порт пришли в сумерки. Это были первые дни с летними сумерками. После сплошного полярного дня казалось, что это не солнце закатилось за низкий морской горизонт, а легкая тень Столовой горы легла на бухту.
На кораблях, на причалах, в домах поселка вспыхнули и ярко отразились в бухте электрические огни. И сразу все ясно услышали, как на берегу, попыхивая дымком в побледневшее небо, гулко работала электростанция. Осветился огнями и «Полярный».
То, что теперь отчетливо прояснилась граница дня и ночи, всех успокаивало. Начиналась нормальная жизнь с ее устойчивым порядком.
У причалов собралось много народу. Все в порту еще были под впечатлением спасения команды шхуны «Заря». И спасенные, и их родственники, и все свободные от дела жители Северного порта вышли встречать и приветствовать команду теплохода.
В свете электрических фонарей зоркий Юсуп разглядел девушку в светлом плаще.
— Гляди-ка, она!
Геннадий догадался, о ком идет речь, но почему-то, совсем не думая, механически спросил:
— Кто?
— Да Зоя же наша.
Геннадию пришлось два раза перебрать взглядом всю толпу на причале, пока не увидел ее. Не в форменной одежде, а в легком незастегнутом плаще, из-под которого виднелось белое платье, она казалась совсем тоненькой девочкой-подростком.
— Ах, хорош левушка, — сказал восхищенный Юсуп. — Такой храбрый человек.
И, окинув друга теплым, немного погрустневшим взглядом, добавил:
— Счастливый ты, Генка. Думаешь, она корабль встречает? Не-е. Тебя встретить пришла.
Не отвечая Юсупу, Серов широко замахал фуражкой. На берегу заметили. В руке Зои заколыхался белый платочек. В руках ее соседей тоже замелькали платки.
Однако ни Серов, ни кто другой не сошли на берег. Была хоть и короткая, но все же ночь.
Порт постепенно затихал. Сумерки сгустились. Люди понемногу разошлись с причалов. В посиневшем небе замелькали редкие, еще бледные арктические звезды.
На палубе посвежело. Геннадий плотней запахнул бушлат.
— Холоднеет. Вот и лето прошло. Скоро домой,— сказал он вслух, хотя знал, что рядом с ним никого нет. И неожиданно был удивлен, почти испуган, услыхав позади:
— Ты что это, сам с собой разговариваешь?
Увидев подошедшего из сумрака надстроек Сергея Алферова, он успокоился.
— Ты тут с собой про конец навигации и возвращение домой говорил. Радуешься?
— Конечно, — ответил Геннадий. — А ты нет?
— А я нет. Зима, корабли на приколе, а я не наплавался, не надышался морем. Не хочу я на прикол.
— Опять о Кейптауне размечтался?
Сергей ответил не сразу. Прежде пристально посмотрел па черневшую громаду Столовой горы, может, такой же самой, как и в том далеком южноафриканском портовом городе.
