Йозеф Томан - Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры
- Мы - прах на ветру, - говорит ему на ухо старуха. - Воды горстью не зачерпнешь. Утекает сквозь пальцы...
- Готовься в путь, Каталинон, - резко приказывает Мигель.
Бандит посмотрел на лошадей.
- Добрые кони у вашей милости... Да, нет у вас, верно, ни в чем недостатка. Ни в золоте, ни в женщинах.
- И золотых-то у вас, поди, полный кошель, - подхватывает Эксела.
- Да, - задумчиво отвечает Мигель, - только я не знаю, на что они мне...
У старого корсара Ламанчской равнины загорелись глаза.
- Нельзя признаваться при разбойнике, что у вас есть деньги! испуганно шепчет Мигелю Каталинон.
Но глаза бандита приняли уже свое обычное, усталое и сонное выражение.
- Мы прах на ветру! - вздохнув, повторила его возлюбленная.
Мигелю уже невыносимо смотреть на одряхлевшего хищника. Вот - облезлый орел, скорее похожий на мокрую курицу...
- В путь! - повторяет он, протягивая пастуху несколько реалов за завтрак.
- Если вам незнакома местность, я могу проводить вас, - сказал бандит. - Как бы с вами не приключилось недоброе...
- Местность знакома мне.
- За небольшую мзду Рамон доведет вас до самого Сиудад Реаля или до толедских гор, - вкрадчиво произносит Эксела.
Мигель вынул золотой дублон.
- Дон Рамон, примете ли вы от меня на память это изображение его величества?
- Бери! Бери! - засуетилась Эксела.
Бандит борется с гордостью, а глаза его не в силах оторваться от монеты.
- Вы предложили мне его с таким благородством, дон Мигель, что гордость моя не вправе отказать вашему высокородию, - напыщенно проговорил он наконец и ловко сгреб дублон с ладони Мигеля. - Я просверлю его и повешу на цепочке на шею моей подруги - на память о вас. Благодарю, ваша милость.
- Ты слышал, Антонио? - старуха схватила пастуха за руку. - Он сказал, что даст золотой мне! Ты будешь свидетелем, если он потом отопрется от своих слов!
Мигель с Каталиноном вскочили на коней и поскакали на север. Свежим, ароматным утром мчались они галопом, а трава вокруг них искрилась мириадами росинок.
* * *
Серраниа-де-Куэнка осталась с левой стороны, с правой - гора Хаваламбре, и всадники, проехав под Гударом, спустились в расцветшую весну, где воздух мягок от света и запахов. Переночевали в Морелле.
До рассвета седлает коней Каталинон; хозяин гостиницы приносит счет.
- Так много? Два дублона за одну ночь? - удивляется Мигель.
- Живодер! - подхватывает Каталинон.
Хозяин, с фонарем в руке, распаляется:
- Это - много?! Боже милостивый, ты все видишь, скажи, до чего дешево я беру! Поставил ли я в счет вашей милости учтивую встречу и приятное обхождение? Не обращался ли я с вами как с рыцарями и князьями? Или я учел, что вы сидели на бархате, на котором сидят у меня только герцоги и выше? Или я прошу отдельно уплатить за то, что ваша милость спала на кровати, на которой почивал сам блаженной памяти дон Мигель де Сервантес Сааведра? А что еды было мало, как говорите вы, сеньор слуга, что вы не наелись досыта, так разве же, о господи, благородные сеньоры обращают на это внимание?
- Хватит! - обрывает его Мигель. - Вот тебе то, что ты просишь, и скройся.
Они выехали затемно.
Солнце еще не взошло. В туманах рождается утренняя заря, в ее лучах распускается день. Месяц бледнеет на западе. Величествен лик природы, спокойно ее дыхание.
И понял Мигель всю ничтожность человека перед необъятной ширью земли.
И перед его духовным взором пронеслась вся его жизнь.
Путь мой отмечен слезами и кровью.
Соледад - Мария - Изабелла - Флавио - Эстер...
Три жизни я отнял. Замолкли три голоса, погасли три пары глаз. От моей руки. По моей вине. Я - трижды убийца. Но почему так случилось? Ведь я не хотел смерти никого из этих троих! Но убил. Отчего так жестоко мое сердце? Это у меня-то, которого мать предназначала в священники! Я, в душе которого Трифон сеял ненависть к женщинам, гублю их на каждом шагу!
Скрипит зубами Мигель. Что же такое посеяли вы во мне, если плоды столь ужасны?!
А Грегорио? Нет, он был другим, совсем другим. Говорил - дарить любовь всегда и везде... Ах, падре Грегорио, почему не умею я стать таким, каким вы хотели меня видеть? Почему я хочу только брать, а давать не умею?
Нет! Вы плебей, а я господин! У меня есть право... но на что, боже милосердный, на что?! На то, чтоб убивать? Нет, нет! Право на счастье, на необъятное счастье! Никто не может отказать мне в этом праве, И я должен его найти! Должен! Не стану я прозябать в пресвитериях кафедральных соборов, ни перед кем не смирюсь, я буду стремиться к счастью любой ценой!
Себялюбие, говорили вы, падре? Быть может. Да. Стократ да! Но не могу я быть иным - и не хочу! Только не убивать - о, только не это!..
О ты там, в небесах, почему не даешь ты мне хоть небольшой, но постоянной радости, как даешь ты другим? Почему же ты пригнетаешь меня к земле вечными разочарованиями? Зачем вкладываешь в руку мне шпагу, а в уста - жестокие слова, которые убивают? Злоба твоя ко мне только ожесточает меня. Есть во мне гордость - и я не умею отступать...
Выплыло солнце, подобное сияющему божьему лику, и сиянье его затопило горы и долы.
И Мигель смиренно склоняет голову.
Господи, я верил тебе, верил в тебя. Не хочу больше убивать! Примирись со мною, боже! Дай мне счастье, которого я так жажду! Я поверю в тебя на веки вечные. Буду чтить тебя...
Великолепное солнце разом смело утренний туман и запылало в полную силу.
Свет твой - доброе предзнаменование, господи. Верую. Да, я пойду дальше и найду свое счастье. А ты, господи, держи надо мною десницу свою!
* * *
Имя твое, Торредембарро, легче выбить на барабане, чем выговорить языком. Имя, гремящее, как цепи позорного столба. Хрустит оно, как щетка из рисовой соломы, когда ею трут сухую доску, скрипит, как ключ в заржавленном замке, как песок на зубах, но все ж прекрасна ты, Торредембарро, прекрасна, как очи каталонских детей, свежа, как их щечки.
С высоты Иленских холмов рыбачья деревня Торредембарро кажется зернами риса, разбросанными в траве, или отарой белых овец на пастбище, - наполовину она зарылась в прибрежный песок, наполовину взбегает по склону холма, греясь на солнцепеке, как курочка.
Но сегодня - слезы на милом лице Торредембарро, ибо напали на оливы жуки, и не истребить их ни окуриванием, ни молитвами.
На лужайке посреди сливовой рощи стоит белая часовенка, и рыдает перед ней вся коленопреклоненная деревня.
Деревенский юродивый Дааро возглавляет молящихся. Он так худ, что, на ребрах его можно сыграть песню, ноги его обмотаны тряпками, голова повязана цветастым платком. Голос его - как крик попугая или обезьяны. Но народ его любит.
Поодаль от молящихся, в тени оливы, молодая красавица чинит рыбацкую сеть. Но сейчас и она, не сходя с места, опустилась на колени, сложив молитвенно руки.
Солнце раскалено добела.
Отец молодой рыбачки стоит на коленях рядом с Дааро, причитая за всю деревню:
- Чем провинились мы, что ты так наказываешь нас, боже! Рыба будет у нас, будет вино, но не будет олив... Ооо!
Деревня стонет с ним вместе.
В это время, спускаясь с холма, медленно приближался к селенью незнакомый человек.
- Смилуйся, пречистая дева! Спаси наши оливы!
- Сжальтесь, святые угодники! Мы пожертвуем вам полный невод рыбы и бочонок вина...
Языческое солнце, словно камнями, побивает землю своим пламенем.
Дааро бьется лбом об стену часовни. Потом встает и, воздев к небу руки, возглашает:
- Наши святые - из камня, пречистая дева - из дерева, божий дом - из кирпича. Не могут они нас спасти! Я один могу вам помочь! Только я!
- Не кощунствуй, блаженный!
- Я - влага, я - ливень и дождь. Я - тот, кто благословлен изгнать жуков из олив!
Тем временем незнакомец подошел уже к девушке и замер, восхищенный ее пленительной свежестью.
Вот творение природы! Она прекраснее всех знатных дев Испании! Травами благоухает она, морем и травами, цветет яблоней, сияет, как этот солнечный день, розовеет, как дозревающий персик, она крепка и вся налита весенними соками. Женщина - воплощение сливовой рощи, дева-земля! Вот женщина, которая нужна мне! Ее объятия подарят мне счастье.
Рыбачка подняла глаза на незнакомца.
Вот мужчина, каких здесь не видали. Откуда пришел он? Куда идет? Почему так пристально смотрит на меня? Ах, он мне нравится! Покорил меня сразу. Мечта моя сбывается. Дааро мне предсказал: прекрасна ты, и явится за тобой благородный юноша. О, это он! Это он!
- Можно ли мне разделить с вами эту тень, девушка?
- Можно, сеньор. Тень не моя. Она - божья и принадлежит всем. Оливы дают свою тень всем, кто приходит.
- Оливовая роща осквернена! - вопит Дааро. - Здесь водятся змеи! Но бог избрал меня спасти весь край, пока жуки не успели сожрать оливы, пока деревья не засохли!
- О Дааро, сделай так!..
- Кто вы, красавица?
- Арианна, дочь рыбака Хосе.
- Я - апостол господен! - кричит Дааро. - Я божий избранник! Я одолею злые силы, изгоню самого дьявола! Я вижу сквозь века прошлое и будущее!
