Уилла Кэсер - Моя Антония
- Да, мы слышали, - отозвались оба разом, словно удивленные тем, что я счел нужным напомнить об этом. - Ее все любили, правда? И Харлинги, и ваша бабушка, и все городские.
- Видите ли, - рискнул я пояснить, - мальчикам часто не приходит в голову, что их мать была когда-то молода и красива.
- Да нет, мы понимаем, - горячо заверили они меня, - она и сейчас не старая, - добавил Амброш, - не намного старше вас.
- Ну смотрите, - сказал я, - узнаю, что вы с ней нехороши, возьму палку да задам вам всем взбучку. Я просто подумать не могу, что вы, мальчики, невнимательны к своей матери или воображаете, что она только на то и годится, чтоб за вами ухаживать. Когда-то я был влюблен в нее и знаю, что таких, как она, больше нет.
Мальчики рассмеялись, чувствовалось, что им приятно это слышать, хоть они немного и смущены.
- Об этом она ничего не говорила, - сказал Антон, - но всегда про вас много рассказывала, про то, как вам весело было вместе. Она даже вырезала вашу фотографию из чикагской газеты, и Лео говорит, он сразу вас узнал, когда вы подъехали к мельнице. Только Лео и приврать ничего не стоит, лишь бы поважничать.
Мы загнали коров в угол двора возле амбара, и, пока мальчики их доили, стало смеркаться. Все было, как и положено быть, - терпкий запах смоченных росой подсолнухов и вернонии, чистое синее с позолотой небо, одинокая вечерняя звезда, журчание молока, льющегося в ведра, хрюканье и повизгивание свиней, ссорящихся из-за еды. И я вдруг ощутил, как одиноко мальчишке на ферме вечером - делаешь все одно и то же, а мир где-то далеко-далеко.
Сколько же нас уселось ужинать! Два длинных ряда вертящихся голов, освещенных лампой, и множество блестящих глаз, уставившихся на Антонию, которая, сидя во главе стола, накладывала еду в тарелки и пускала их по кругу. Дети были рассажены в строгом порядке: младшие возле старших, которые следили, чтобы они вели себя как следует и каждый получил свою порцию. Анна и Юлька время от времени выходили из-за стола, чтоб принести еще калачей или крынку молока.
После ужина мы прошли в гостиную, где Юлька и Лео должны были мне поиграть. Антония шла первой и несла лампу. Стульев в гостиной на всех не хватило, так что младшие уселись прямо на голом полу. Маленькая Люси шепнула мне, что они купят ковер, если продадут пшеницу по девяносто центов. Лео долго копался, вынимая скрипку. Оказалось, что это старая скрипка мистера Шимерды, которую Антония сумела сохранить. Лео она была не по росту. Для самоучки он играл очень неплохо. Старания бедной Юльки были менее успешны. Пока они играли, малышка Нина вылезла из своего уголка и начала танцевать посреди комнаты, ловко перебирая босыми ножками. Никто не обратил на нее внимания, и она снова пробралась в угол и села рядом с братом.
Антония что-то сказала Лео по-чешски. Он нахмурился и скорчил гримасу. Видно было, что он решил надуться, но вместо этого на его лице в самых неожиданных местах проступили ямочки. Подкрутив и подергав колки, он, уже без аккомпанемента губной гармошки сыграл несколько чешских мелодий - они прозвучали еще лучше. Лео был так непоседлив, что я только тут смог разглядеть его как следует. Мое первое впечатление оказалось верным: мальчик походил на фавна. Затылок у него был несколько срезан, и густые рыжеватые завитки спускались с головы на шею. У остальных его братьев глаза были широко расставлены и смотрели прямо, его же золотисто-зеленые глаза сидели глубоко и, казалось, прятались от яркого света. Антония сказала, что он обижается чаще, чем все другие. Вечно норовит вскочить на необъезженного жеребенка, дразнит индюков, испытывает красной тряпкой терпение быка и проверяет, остро ли наточен топор.
Когда концерт окончился, Антония принесла большую коробку с фотографиями: она и Антон рука об руку, в свадебных нарядах; ее брат Амброш с толстухой женой, владелицей фермы, - она, что мне было крайне приятно услышать, держит мужа под каблуком; три чешки Марии, каждая со своим огромным семейством.
- Ты не поверишь, какие степенные стали эти девушки, - заметила Антония. - У Марии Свободы лучшее масло в округе, и с фермой она ловко управляется. Ее дети смогут многого добиться.
Молодые Кузаки, стоя за стулом матери, заглядывали ей через плечо, с интересом наблюдая, как она перебирает карточки. Нина и Ян сначала пытались увидеть что-нибудь из-за спин старших, а потом тихонько притащили стул, вдвоем залезли на него и, тесно прижавшись друг к другу, глядели сверху. Ян позабыл свою стеснительность и весело улыбался при виде знакомых лиц. Я ощущал гармонию, царившую в этой группе вокруг Антонии. Дети нагибались, вытягивали шеи, не смущаясь, облокачивались и опирались друг на друга. Разглядывая фотографии, они радовались, узнавая кого-нибудь, кем-то восторгались, будто все эти люди, которых их мать знала в молодости, были выдающиеся личности. Младшие, не знавшие английского, переговаривались на звучном чешском языке.
Антония протянула мне фотографию Лены, которую та прислала из Сан-Франциско к прошлому рождеству.
- Что, она и сейчас такая? Ведь уже шесть лет, как домой не заглядывает.
Да, заверил я ее, Лена тут такая, как есть, - привлекательная, чуть полноватая, в шляпе с полями чуть шире, чем нужно, но глаза прежние ленивые и в уголках рта те же простодушные ямочки.
Была тут и фотография Френсис Харлинг в расшитом сутажом костюме для верховой езды, который я помнил.
- Какая красивая, - зашептались девочки.
Все с ними согласились. Видно было, что Френсис у них - героиня семейных преданий. Только Лео оставался невозмутимым.
- А вот мистер Харлинг в своей роскошной шубе, он был ужасно богатый, да, мама?
- Ну уж не Рокфеллер! - подал голос юный Лео, сразу напомнив мне, как миссис Шимерда когда-то говорила, что мой дедушка "не Иисус Христос". Привычку во всем сомневаться Лео, как видно, унаследовал от бабки.
- Перестань умничать! - строго скомандовал Амброш.
Лео показал ему язык, но тут же фыркнул, увидев ферротипию, изображавшую двух мужчин, застывших в напряженных позах, и неуклюжего мальчика в мешковатом костюме между ними - Джейк, Отто и я! Я вспомнил, что мы снимались в Черном Ястребе в первый праздник Четвертого июля [День независимости США], после моего приезда в Небраску. Как я рад был снова увидеть ухмылку Джейка и свирепые усищи Отто! Дети Кузаков знали о них все.
- Это Фукс делал гроб дедушке, да? - спросил Антон.
- Хорошие они были парни, верно, Джим? - сказала Антония, и глаза ее увлажнились. - Мне до сих пор стыдно вспомнить, как я ссорилась с Джейком. Дерзила ему, как ты, Лео, жаль, что некому было меня одернуть.
- Подождите, мы вам еще вас покажем! - тараторили дети.
Они разыскали карточку, снятую перед моим отъездом в колледж, - высокий юнец в соломенной шляпе и полосатых брюках старается изо всех сил придать себе непринужденно развязный вид.
- Мистер Берден, расскажите нам про ту гремучую змею, что вы убили в колонии собачек, - попросил Антон. - Какой она была длины? Мама говорит когда шесть, когда пять футов.
Я подумал, что дети Антонии относятся к ней совсем как когда-то маленькие Харлинги. Они точно так же гордятся ею, и так же ждут от нее всяких рассказов и затей, как мы в прежние времена.
Было уже одиннадцать, когда наконец, взяв саквояж и одеяла, я вместе с мальчиками отправился на сеновал. Антония проводила нас до дверей дома, и мы постояли с минуту, любуясь серебристым склоном, по которому тянулся загон для скота, прудами, дремлющими в лунном свете, и уходящим вдаль пастбищем под звездным небом.
Мальчики предложили мне самому выбрать себе место на сеновале, и я улегся у большого, открытого в этот теплый вечер окна, в которое заглядывали звезды. Амброш с Лео устроились в стороне, в самом углу, выкопали в сене нору и, лежа в ней, шептались и пересмеивались. Некоторое время они щекотали и тузили друг друга и вдруг сразу уснули словно убитые. Только что раздавался их смех - и вот уже оба ровно дышали.
Я долго не мог заснуть, и луна, медленно поднимающаяся в небо, показалась в моем окне. Я думал об Антонии и ее детях, о том, как заботится о матери Анна, с какой сдержанной нежностью относится к ней Амброш, как ревниво, словно маленький зверек, любит ее Лео. А та минута, когда все они высыпали на солнечный свет из темного погреба! Ради одного этого стоило сюда приехать! Антония, как никто другой, оставляла глубокий след в памяти, и воспоминания о ней с годами не тускнели, а становились ярче. Перед моим мысленным взором ясно, словно старинные гравюры из букваря, оживали одна за другой картины: вот Антония пришпоривает босыми пятками моего пони, когда мы победно возвращаемся, волоча за собой убитую змею; вот Антония в метель, укутанная в черную шаль, в меховой шапке склонилась над могилой отца; вот она на фоне вечереющего неба гонит с поля лошадей. Все это были картины извечной человеческой жизни, и вы инстинктивно чувствовали их истинность и естественность. Я не ошибся. Антония сильно поблекла и уже не была прежней красивой девушкой, но и сейчас она могла поразить воображение, и сейчас от какого-нибудь ее взгляда или жеста перехватывало дыхание - так полно раскрывали они суть простых явлений. Стоило ей помедлить в саду, погладить маленькую яблоню, поднять глаза на яблоки - и вы понимали, как прекрасно самому посадить дерево, выходить его и наконец собрать плоды. В движениях ее тела, которое неутомимо повиновалось всем ее благородным порывам, проявлялись сила и красота ее души.
