Паскаль Брюкнер - Похитители красоты
- Вот, смотрите, как она резвится на моем лице. Это ее час, опять пришла наказывать меня. Он уже не говорил - квохтал взахлеб.
- Умоляю вас, поезжайте, найдите ее, скажите ей: я никогда себе не прощу, что оставил ее в лапах у этих негодяев.
У него вырвался судорожный смешок. Дрожащей рукой он протянул мне какую-то бумажку.
- Вот, передаю вам эстафету. А я - я должен заплатить сполна.
Глаза его вдруг погасли, словно кто-то выключил ток, лицо перестало дергаться, да так внезапно, что меня это поразило сильней, чем сам приступ. Пока я приходила в себя, его и след простыл - я не успела заметить, как он растворился в толпе экскурсантов. Бежать за ним? К чему? Я развернула бумажку - это оказался нарисованный от руки план местности с указаниями, как добраться до "Сухоцвета", и карта дорог от самого Безансона. Наверху было выведено большими буквами: "Спасибо". У меня закружилась голова, и пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
ЭПИЛОГ
Вернувшись домой на улицу Нотр-Дам-де-Рекувранс, я легла прямо на пол, поставила на полную громкость пластинку египтянина Фарида эль-Атраха - это один из моих любимых певцов, - свернула косячок и долго лежала, затягиваясь и глядя перед собой широко открытыми глазами. Я чувствовала себя пустой, будто выпотрошенной, и мне казалось, что я парю над полом. Фарид повторял "Аввал Ханса", завораживая, а толпа ревела от восторга; жаль, я не понимаю арабского, который год обещаю себе выучить его, ради отца. Я вырубилась и проспала сутки без просыпу; автоответчик щелкал, не переставая, - звонок я отключила. Фердинанд звонил из Антиба раз десять. Я хотела было набрать номер Аиды, но в последний момент раздумала. Услышь я ее плач, точно не устояла бы.
Я собрала вещи в дорожную сумку и вскоре уже катила в своей дышащей на ладан малолитражке по южной автостраде. Перед Дижоном вдруг, не раздумывая, свернула и, вместо того чтобы продолжать путь через Макон и Лион, покатила на восток. Я не хотела ехать к Фердинанду, любовь прошла, я сбросила ее с себя, как платье. За три дня слова Бенжамена проникли в мою кровь и исподволь делали свое дело, убеждая. Из слушательницы этой сказки я мало-помалу становилась участницей. Я развернула на приборной панели план Бенжамена: его мелкий, с сильным наклоном почерк переплетался с линиями дорог и рек. Солнце стояло еще высоко, нещадно слепило меня через открытый верх машины. Я запрокинула голову и подставила лицо его восхитительно жгучим лучам.
Что-то влекло меня в эти горы, я сама не могла объяснить, что именно. Я миновала Безансон и ехала к Понтарлье. Чем выше взбиралась, тем основательнее, плотнее становились попадавшиеся по пути дома. Платаны зеленой аркой смыкались над автострадой, создавая прохладную тень. Воздух был каким-то удивительно мягким, трава гуще, чем внизу. Я проезжала ущелья, вместилища тьмы, никогда не впускавшие свет, узкие горловины, над которыми нависали складками скалы, похожие на бульдожьи морды. По виадукам, как канатоходцы на головокружительной высоте, везли пассажиров маленькие вагончики. Было что-то безумно притягательное в этих деревушках под гнетом тишины: до того тихо, что зажурчит где-то ручеек - и заслушаешься. Вскоре начались альпийские луга на каменистых нагорьях, заросших тысячами елей. Шоссе вилось узкой лентой среди буйной зелени пастбищ. Задумчиво жевали коровы, а над ними мерно покачивались сиденья застывшей канатной дороги. Потом шоссе углубилось в полумрак хвойного леса. Навстречу попадались машины с хохочущими ребятишками и загорелыми отпускниками - все отдыхали на полную катушку. Стало почти свежо, лес благоухал, горные речки бурлили и пенились под мостиками. Как-то не верилось, что в этом славном уголке земли осуществляется некий чудовищный замысел.
Меня охватило возбуждение. Жуткую авантюру я затеяла, что и говорить, - и все же почему-то ликовала. Атмосфера была какой-то по-особому насыщенной. Я свернула на проселок, услышала, как шасси заскребло по земле, и остановилась на опушке мелколесья. Если верить плану Бенжамена - а пока он был точен, - в конце вот этой извилистой тропы находился "Сухоцвет". Остаток пути я решила пройти пешком: лучше, чтобы меня не заметили. Я пошла напрямик, радуясь, что надела джинсы и кроссовки. Пуловер повязала вокруг талии. Ноги вязли в рыхлой земле. Тени сгущались, удлинялись, низкие ветки елей торчали, словно шипы, из серых, обросших мхом стволов. В небе бесшумно парил сарыч, широко раскинув крылья и описывая круг за кругом, - уж не на меня ли он нацелился ? Солнце клонилось к закату, было почти восемь.
Очертания гор таяли в дымке, над землей плыли клубы тумана, и я ныряла в них, точно пловец в волны. Взобравшись на горку, я сразу увидела высокий утес, поросший сверху елями; дом под ним выглядел как маленькая голова в большой шапке. Я подкралась ближе, пригнувшись во влажной траве, и наконец как следует разглядела "Сухоцвет" - края его двускатной крыши действительно почти касались земли. Да, дом был передо мной, в точности такой, как описывал его Бенжамен, - у меня даже дух захватило. Было тихо, ни живой души, дорога, ведущая к воротам, почти совсем заросла. Давным-давно никто по ней не ездил. Все как вымерло. Дом казался нежилым. Я не знала, что и подумать. В конце концов, события, о которых рассказывал Бенжамен, произошли больше года назад. Может быть, Стейнеры уехали ?
Стемнело; ночь полнилась жужжанием, стрекотанием, шорохами, где-то каркали вороны. "Сухоцвет" притаился у кромки леса; странно, но от этой развалюхи веяло грозной силой. Казалось, дом спит, однако он знал, что я здесь, он выпускал свои невидимые антенны, которые распознавали людей: друг идет или враг? Этот дом, этот гибельный для молодости застенок ждал меня. Я обошла вокруг, включив фонарик, который предусмотрительно захватила с собой. Один ставень на окне первого этажа был закрыт неплотно. Я подняла какой-то сучок, вставила его в щель, нажала - сучок хрустнул, но ставень приоткрылся. Я взяла камень и выбила стекло. Оно поддалось не сразу. Я влезла в окно и спрыгнула в пустую комнату; пахло затхлостью, на полу валялся мусор. Я осмотрелась, - должно быть, это была столовая с большим камином в углу. Я обшарила ее вдоль и поперек, потом вышла в прихожую. Кабанья голова без глаз и клыков косо висела на одном гвозде. Я споткнулась о сломанный стул. Глупо, но мне было не по себе. Деревянная лестница вела наверх. Почему-то я не узнавала дом, описанный Бенжаменом. Сомнения одолели меня. Дом скрипел сверху донизу, отзывался на каждый шаг короткими стонами, как старая рухлядь, с которой не церемонятся. Я толкнула еще какую-то дверь, - похоже, за ней находилась кухня. Стены, дверные ручки - все было покрыто липким налетом. На столе, на прожженной клеенке, красовалась помятая кастрюля. Старая плита была открыта, из нее пахло мокрым углем. Я спугнула паука, мирно спавшего в раковине. Пошарила фонариком по стенам и вот так сюрприз! - обнаружила деревянную панель, о которой говорил Бенжамен. Она была приоткрыта. Каменные ступеньки вели в подвал. Теперь все сходилось, даже как-то подозрительно точно. Я попыталась включить свет выключатель остался у меня в руке. Здесь было почти холодно. Луч фонарика дрожал, высвечивая плинтус, разбитую плитку пола, какие-то тряпки. Показалась в маленькой каморке с низким каменным потолком, заваленной пожелтевшими коробками, деревянными ящиками, садовым инвентарем. Где же бойлер, который так поразил Бенжамена? Вместо него я увидела стену из кое-как пригнанных друг к другу кирпичей. Подвал замуровали. Я постучала по кладке фонариком. Звук был гулкий. И тут я заметила на полу, среди перепутанных проводов и какого-то хлама, тюфяк. Он был весь в пятнах и покрыт плесенью. У меня задрожали колени, и я присела, чтобы прийти в себя.
Вдруг мне показалось, что наверху кто-то ходит. Я погасила фонарик, затаилась. Темнота вокруг жила, дышала, тихие шорохи толпой невидимок обступали меня. Возникали и исчезали какие-то странные тени. Я хотела встать, крикнуть, позвать на помощь. Но так и сидела на тюфяке, будто приросла. Я чувствовала, как чьи-то глаза со всех сторон следят за мной.
Постепенно до меня начало доходить: "они" послали Бенжамена ко мне в больницу, чтобы заманить меня сюда и запереть в подземелье. "Они" выбрали меня, выследили, выяснили обо мне все досконально, плели свою паутину терпеливо, хитроумно, зная, на какую наживку меня ловить, - и я клюнула. Может, и Фердинанд был частью этой ловушки. Я пошла на поводу у самого нелепого, самого чокнутого из моих пациентов, который наплел мне с три короба - и ведь заинтриговал. Я не держала на него зла. Мне было даже лестно, что меня сочли достойной войти в список узниц.
Да, эти люди были достойны восхищения, они добились большего: я сама захотела лишиться молодости и красоты - пусть меня запрут. Все равно, какой смысл ждать, пока время вынесет свой приговор: ведь пройдет несколько лет и я померкну, достигну возраста, когда пленительное девичье личико превращается в кислую и строгую мину зрелой женщины. События последних дней с бешеной скоростью прокручивались в моем мозгу, и, вспомнив весь этот клубок совпадений и случайностей, я убедилась, что он очень смахивает на тщательно продуманную западню, И ведь заставили меня поверить, что дом необитаем, заманили прямо сюда - вот это талант!
