Луи Куперус - Тайная сила
Глава седьмая
I
Адди сидел в небольшой задней галерее дома мефрау ван Дус, когда послышался стук колес экипажа перед крыльцом. Они с улыбкой переглянулись и встали.
– Оставляю вас одних, – сказала мефрау ван Дус и удалилась, чтобы в своей таратайке поехать в город, к знакомым, по делам.
Леони вошла в галерею.
– А где же мефрау ван Дус? – спросила она, потому что каждый раз делала вид, будто это впервые: секрет ее неповторимого очарования.
Он знал об этом и ответил:
– Только что ушла. Она будет жалеть о том, что вы не встретились…
Он говорил так, потому что знал, что Леони это любит: всякий раз церемониальное начало, чтобы сохранить ощущение новизны их любовной связи.
Они присели в закрытой средней галерее на тахту, он рядом с ней.
Тахта была покрыта цветастым кретоном, на белых стенах висели дешевые веера и какемоно[76], по сторонам от зеркала на подставках стояли две фигурки, имитирующие бронзу: какие-то рыцари с выставленной вперед ногой, с копьем в руке. Через стеклянную дверь была видна неопрятная задняя галерея, зеленовато-желтые мокрые колонны, зеленовато-желтые цветочные горшки с отмершими розовыми кустами; за домом виднелся одичавший влажный сад – несколько тощих кокосовых пальм со свисающими листьями, похожими на надломленные перья.
Он привлек ее в свои объятья, но она его нежно оттолкнула.
– Додди невыносима, – сказала она, – этому надо положить конец.
– И как это сделать?
– Ей пора уехать из родительского дома. Она стала такой раздражительной, что с ней невозможно жить под одной крышей.
– Ты сама ее дразнишь.
Леони пожала плечами, удрученная очередной сценой со своей падчерицей.
– Раньше я ее не дразнила, раньше она меня любила, раньше у нас были отличные отношения. А теперь она вспыхивает по малейшему поводу. Это твоя вина. Ее нервируют бесконечные вечерние прогулки, которые ни к чему не ведут.
– Это и хорошо, что они ни к чему не ведут, – пробормотал он себе под нос, с улыбкой соблазнителя. – Но я не могу порвать с ней, потому что этим причиню ей горе. А я никогда не причиняю горя женщинам.
Леони презрительно рассмеялась.
– Да, очень уж ты добренький. И по доброте душевной раздаешь свои милости направо и налево. Но как бы то ни было, она от нас уедет.
– Куда?
– Не задавай глупых вопросов! – воскликнула Леони в сердцах, утратив свое обычное безразличие. – Она уедет от нас куда угодно, мне все равно куда. Ты меня знаешь, как я сказала, так и будет. И на этот раз тоже.
Он обнял ее.
– Как ты сердишься! Тебе это не идет…
Раздосадованная, она сначала не давала себя поцеловать, но Адди, не любивший таких разговоров и уверенный в своем всевластии красивого вирильного мавра, перед которым никто не устоит, с улыбкой привлек ее к себе силой и обхватил так крепко, что она не могла пошевельнуться.
– Я запрещаю тебе сердиться…
– Но я сержусь… Ненавижу Додди!
– Бедная девочка не сделала тебе ничего плохого.
– Как знать…
– Наоборот, это ты ее дразнишь.
– Да, потому что ненавижу…
– За что? Ты же не ревнуешь?
Она громко рассмеялась.
– Конечно, нет! Это не в моем характере.
– Так за что?
– Какое тебе дело! Я и сама не знаю. Просто ненавижу. И мне приятно ее дразнить.
– Ты настолько же плохая, насколько красивая?
– Что значит плохая? Я бы и тебя хотела подразнить, если бы знала как.
– А я бы хотел тебя выпороть.
Она опять громко рассмеялась.
– Возможно, это было бы мне полезно, – призналась она. – Я редко теряю равновесие, но эта Додди!..
Она напрягла пальцы, словно царапая что-то, и вдруг почти спокойно прижалась к нему и обхватила руками.
– Раньше я была совершенно невозмутимой, – призналась она. – А в последнее время так нервничаю, после того ужаса в купальне. После того, как меня заплевали бетелем. Ты веришь, что это были призраки, духи? Я не верю. Это была месть, месть регента. Эти проклятые яванцы знают уйму фокусов… Но с тех пор я выбита из колеи. Понимаешь это выражение? Раньше было чудесно: мне все было как с гуся вода. А после болезни я изменилась, стала раздражительной. Тео, рассердившись на меня как-то раз, сказал, что я стала истеричкой… Прежде мне это было совершенно не свойственно. Не знаю, может быть, он и прав. Это точно, что я изменилась. Мне теперь нет дела до людей, думаю, я стала злой… И сплетничают теперь гораздо больше, чем раньше… Ван Аудейк так бесит меня, когда все ходит да смотрит. Он начинает замечать… А Додди, Додди! Я не ревную, но эти вечерние прогулки с тобой невыносимы. Прекрати, прекрати с ней гулять. Я не хочу, чтобы это продолжалось, не хочу… Мне так все надоело здесь, в Лабуванги… Какая жалкая, однообразная жизнь… До чего скучный город Сурабая. Да и Батавия тоже. Здесь так душно, люди не способны придумать ничего нового. Я бы хотела уехать в Париж… Думаю, во мне есть эта жилка – развлекаться в Париже.
– И я тебе тоже наскучил?
– Ты?
Она погладила его по лицу, по груди, до самых ног.
– Знаешь, что я тебе скажу? Ты красивый мальчик, но очень уж добренький. И это меня тоже раздражает. Ты целуешься со всеми, кто хочет с тобой поцеловаться. В Патьяраме – со своей старушкой-мамой, с сестрами, ты лижешься со всеми. Это ужасно!
Он рассмеялся.
– Ты ревнуешь! – воскликнул он.
– Ревную? Я правда становлюсь ревнивой? Это ужасно. Не знаю, думаю, это все-таки не так… я не хочу быть ревнивой. Думаю, на свете есть сила, которая меня защитит в любой ситуации.
– И это дьявол…
– Возможно. Un bon diable[77].
– Ты уже заговорила по-французски?
– Да. Готовлюсь к поездке в Париж… Сила, которая меня защищает в любой ситуации. Я убеждена, что жизнь меня не подловит. Я неуязвима.
– Ты становишься суеверной.
– Я всю жизнь была суеверной. Может быть, теперь стала чуть сильнее. Скажи, пожалуйста, я изменилась в последнее время?
– Ты теперь более раздражительная…
– Уже не такая безразличная?
– Ты теперь веселее, занятнее.
– А раньше была скучная?
– Ты была безжизненная. Неизменно красивая, дивная, божественная… но слишком безжизненная.
– Раньше мне было больше дела до людей.
– А теперь?
– Теперь все равно. Они столько сплетничают… Но скажи, в чем-нибудь еще я изменилась?
– Конечно: стала ревнивее, суевернее, язвительнее… Что ты еще хочешь услышать?
– Физически… я не изменилась физически?
– Нет.
– Я не постарела? У меня не появились морщины?
– Нет, совершенно нет.
– Знаешь… мне кажется, у меня еще многое впереди… какая-то совсем другая жизнь…
– В Париже?
– Возможно… Скажи, пожалуйста, я не стишком старая?
– В каком смысле?
– Для Парижа… Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Двадцать пять.
– Шутишь! Ты прекрасно знаешь, что мне тридцать два. Я выгляжу на тридцать два года?
– Нет, нет…
– Слушай, тебе не кажется, что здесь, в Нидерландской Индии, все прогнило? Ты никогда не бывал в Европе?
– Нет…
– Я жила там только от десяти до пятнадцати лет… На самом деле ты – коричневый яванец, а я – белая яванка…
– Я люблю свою страну.
– Да, потому что ты чувствуешь себя немножко принцем Соло… Это так смешно у вас в Патьяраме… А я, я ненавижу вашу Индию… Мне хочется плюнуть на Лабуванги. Хочется вырваться отсюда. В Париж. Поедешь со мной?
– Нет. Нет ни малейшего желания.
– Даже при мысли о сотнях женщин в Европе, которыми еще не овладел?
Он взглянул на нее: что-то в ее словах, ее голосе удивило его, какие-то истерические нотки, которых он не замечал раньше, когда она была лишь молчаливой страстной любовницей с полуприкрытыми глазами, а потом немедленно хотела все забыть и снова становилась благопристойной дамой. Сейчас что-то в ней отталкивало его: он любил в ней гибкость и податливость, с которой она с неизменной улыбкой отвечала на его ласки – такой она бывала раньше, – а не этот полубезумный взгляд и пурпурный рот, готовый вот-вот укусить. Казалось, она почувствовала это, потому что тотчас оттолкнула его и быстро сказала:
– Ты мне наскучил… Я тебя уже изучила, уходи…
Но он не хотел уходить, он не любил, когда свидание ни к чему не приводило, он обнял ее и стал просить…
– Нет, – коротко ответила она. – Ты мне наскучил. Мне тут все наскучили. Все и всё…
Он обнял ее за талию, стоя перед ней на коленях, и привлек к себе. Она, с легкой улыбкой, немного подалась, нервно ероша ему волосы. К дому подъехал экипаж.
– Слышишь? – спросила она.
– Это мефрау ван Дус…
– Как рано она вернулась…
– Наверное, ничего не удалось продать.
– Значит, тебе придется заплатить десять гульденов.
– Наверное…
– Ты много ей платишь за наши свидания?
– Да ну, какая разница…
– Прислушайся, – повторила она, напрягая слух. – Это не мефрау ван Дус…
– Да…
– Это мужские шаги…
– Да и экипаж – не таратайка, стук колес был намного громче.
