Джеймс Джойс - Дублинцы (сборник)
Он механически следовал течению итальянского урока, ощущая, как ни на секунду не отпускающая смертоносность атмосферы колледжа проникает в его горло и легкие, застилает черным глаза, одурманивает мозг. Маленькие железные часы на столике едва отсчитали полчаса – до одиннадцати еще оставалось непомерно далеко. Ему пришлось раскрыть своего Макиавелли и перечитывать место оттуда, пока слух учителя не был удовлетворен. Куски тусклой хроники выпадали из его уст, унылые деревянные слова. Время от времени, отрывая взор от страницы, он видел, как мясистый рот патера поправляет его небрежные «о», то резким внезапным извержением звука гласной, то медленным беззвучным выпячиванием губ. Маленькие железные часы натикали еще пять минут. Учитель принялся проверять упражнения. «Стивен устало глазел в окно на затянутый пеленою тумана парк. В воздухе повисла паутина паров, и все дорожки и клумбы вызывающе контрастировали с серым небом резкой намокшей чернотой. По дорожкам, по ступеням памятника двигались макинтоши и пальто с навершиями зонтов или голов в капюшонах. Дорожка за цепным ограждением, где он столько раз прогуливался по ночам с друзьями, блестела, словно тусклое зеркало. Он глядел, как шагают ноги по этой блестящей поверхности, – он спрашивал себя, не приходят ли такие часы отчаяния как обратное отражение его всплесков избыточной жизненной энергии. Он понял, что смотрит на мир глазами Крэнли, но продолжал по-прежнему глазеть на дорожку.
– Так нельзя сказать, – произнес учитель, подчеркивая карандашом какое-то предложение. – Это не по-итальянски.
Стивен внезапно оторвал глаза от окна и встал:
– Вы не будете столь любезны извинить меня, сэр. К сожалению, я забыл сказать вам, что сегодня мне необходимо уйти пораньше… Я боюсь, я уже опаздываю, – тут он бросил взгляд на часы. – Вы меня не отпустите?
– У вас какая-то встреча?
– Да, я почти совсем забыл. Вы уж сегодня меня простите…
– Конечно, конечно. Можете идти.
– Спасибо. Боюсь, я…
– Конечно, конечно.
Стивен слетел по лестнице, стремительно скользя рукой по перилам и перемахивая через пять ступенек. В вестибюле нацепил кой-как дождевик и, запыхавшийся, с беспорядком в одежде, выскочил на переднее крыльцо. Выбежав на середину дороги, утопавшей в грязи, сквозь сумрачный воздух он стал всматриваться в направлении восточного края парка. Потом быстро зашагал по середине дороги, постоянно вглядываясь в ту же точку, пока не перешел на дорожку, пустившись бежать по ней. На углу Эрлсфорт-террас он повернул направо и вновь перешел с бега на быстрый шаг. За территорией университета он поравнялся с преследуемою целью.
– Доброе утро!
– Стивен!.. Вы что, бежали?
– Да.
– А куда вы направляетесь?
– Я увидел вас из окна.
– Какого окна?
– В колледже. А куда вы сейчас?
– Иду в Лисон-парк.
– Это сюда, – сказал Стивен, беря ее под руку.
Казалось, что сейчас она возмутится подобным поведением среди бела дня, но, ограничившись одним быстрым укоряющим взглядом, она позволила ему себя проводить. Стивен крепко прижимал к себе ее руку и вызывал замешательство у нее, при разговоре приближаясь почти вплотную к ее лицу. Капельки тумана поблескивали на этом лице, и оно начинало розоветь в ответ на его страстную возбужденность.
– А как вы меня увидели?
– Я сидел у окна, у меня был урок итальянского с отцом Артифони. Я увидел, как вы идете по Грину и потом через дорогу.
– Правда?
– Я тут же вскочил, попросил у него извинения, что у меня срочная встреча, и пустился опрометью вас догонять.
Щека ее начала принимать густо-красный оттенок, и было хорошо видно, как она пытается держаться непринужденно. Сперва она была польщена, однако теперь начинала немного нервничать. Рассказ о его погоне за нею вызвал у нее нервный смешок.
– Боже правый! Почему вы так сделали?
Стивен ничего не ответил, но прижал к себе ее руку крепко-крепко. В конце террасы она инстинктивно свернула в боковую улицу. Здесь она замедлила шаг. Улица была тиха и пустынна, и они оба невольно понизили голос.
– Откуда вы знали, что это я? – спросила она. – У вас, должно быть, отличное зрение.
– Я глазел в окно на Грин и на небо, – отвечал он. – Господи боже! У меня было такое чувство отчаяния! Иногда это бывает со мной. Я живу такой странной жизнью – я не имею ни от кого ни помощи, ни сочувствия. Иногда я боюсь самого себя. Эта публика в колледже, я их называю не людьми, а овощами… И вот, когда я проклинал свою судьбу и характер, я вас увидел.
– И что? – сказала она, окидывая растрепанную фигуру рядом с собою большими овальными глазами.
– Знаете, это была такая радость увидеть вас. Я тут же должен был вскочить и за вами броситься, я не мог высидеть больше ни минуты… Я сказал себе: вот наконец человеческое существо… Я вам не могу передать, какая это была радость.
– Какой странный мальчик! – сказала она. – Вам не следует так носиться – надо быть более рассудительным.
– Эмма! – воскликнул Стивен. – Пожалуйста, не говорите так сегодня со мной. Я знаю, вы хотите вести себя благоразумно. Но вы и я – мы оба молоды, правда?
– Да, Стивен.
– Чудесно. Когда мы молоды, мы чувствуем себя счастливыми. Мы чувствуем себя полными желания.
– Желания?
– Вы знаете, когда я увидел вас…
– Да, как вы меня узнали?
– Я узнал походку.
– Походку!
– Эмма, вы знаете, я мог даже из окна видеть движения ваших бедер под плащом. Я видел, как юная женщина гордо шествует по безжизненному городу. Да, именно так вы шли, вы шествовали – гордая быть молодой и быть женщиной. Знаете, когда я увидел вас из окна – вы знаете, что я почувствовал?[56]
Теперь для нее уже было бесполезно разыгрывать безразличие. Все щеки ее заливал румянец, глаза сияли как самоцветы. Она смотрела прямо перед собой, и ее дыхание стало учащаться. Они стояли вдвоем на этой пустынной улице, и он все продолжал говорить, и словно какая-то прямолинейная отрешенность вела за собой его возбужденную страсть.
– Я почувствовал безумную тягу обнять вас – ваше тело. Безумную тягу самому быть в ваших объятиях. Только это… И тогда я подумал, что я выбегу за вами и скажу это вам… Прожить вместе одну ночь, Эмма, и потом наутро проститься и никогда больше не видеть друг друга! В мире не существует того, что называют любовью: но люди молоды, и в этом все…
Она пыталась забрать свою руку у него и шепотом говорила, будто повторяя заученное:
– Вы сошли с ума, Стивен.
Стивен высвободил ее, перестав держать под руку, но взял ее за руку, говоря:
– Прощайте, Эмма… Я чувствую, что я хотел, что мне надо было сказать вам это, но если я постою еще рядом с вами на этой нелепой улице, то я наговорю больше… Вы говорите, что я сошел с ума, потому что я не вхожу в торг с вами, не говорю, что я вас люблю, не произношу клятв. Но вы ведь слышите мои слова и вы понимаете меня, ведь правда?
– Уверяю вас, что не понимаю, – ответила она с ноткой гнева.
– Тогда я разъясню, – сказал Стивен, сжав крепко ее руку в своих ладонях. – Сегодня, когда вы пойдете ложиться спать, вспомните меня и подойдите к окну. Я буду в саду. Откройте окно и позовите меня, скажите, чтоб я вошел. Потом сойдите вниз и впустите меня. Мы проживем вместе одну ночь – одну ночь, Эмма, наедине вдвоем, и наутро простимся.
– Пожалуйста, отпустите мою руку, – сказала она, выдергивая свою ладонь из его рук. – Если бы я знала [если], что это будут такие ненормальные речи… Я запрещаю вам разговаривать со мной, – произнесла она, отступая от него и оправляя свой плащ, так чтобы оказаться вне его досягаемости. – За кого вы принимаете меня, когда позволяете себе так со мной говорить?
– Это вовсе не оскорбление, – молвил Стивен, резко краснея, когда до него вдруг дошло, какова оборотная сторона образа, – если мужчина просит женщину о том, о чем я попросил вас. Вас рассердило что-то другое, не это.
– Мне кажется, вы сошли с ума, – сказала она и прошла быстро мимо него, не обращая внимания на его прощальный жест. Однако она шла не так быстро, чтобы скрыть слезы на глазах, и он, поразившись при виде их и недоумевая об их причине, забыл произнести прощальное слово, уже бывшее на губах. Когда он смотрел, как она быстро удаляется с немного опущенной головой, он чувствовал, казалось, как две души, ее и его, разделяются резко и быстро и навсегда, побыв один миг на волосок от слияния.
XXIV
Линч вдоволь поухмылялся над приключением[57]. Он объявил, что это была оригинальнейшая попытка соблазнения из всех, о каких он слыхивал, до того оригинальная, что…
– Знаешь, что я тебе скажу, – говорил он, – для обычного человека…
– То есть для тебя?
– Для обычного человека это выглядит так, будто ты на время утратил всякое разумение.
Стивен неподвижно смотрел на носки своих башмаков; они сидели на скамье в Грине.
– Это было лучшее, что я мог сделать, – сказал он.
