Кёко Хаяси - Шествие в пасмурный день
Когда сирена известила об отбое воздушной тревоги, Сэцуко подстелила газету под голову Савабэ, прикрыла его лицо белым полотенцем из искусственного шелка, какие выдавались семьям пострадавших, и медленно направилась в цех. Она вымыла руки. залитые кровью Савабэ, попила воды и только тогда сообщила начальнику цеха, что Савабэ из третьей бригады погиб. К месту гибели Савабэ ринулись люди, а Сэцуко молча села у своего рабочего места. Она вдруг почувствовала огромную усталость — словно на нее все еще давило тело Савабэ.
Когда все вернулись в цех, Сэцуко уже заученными движениями запаивала нити накаливания в радиолампах.
«Как ты можешь спокойно работать? — накинулась на нее Нобуко Акияма, — ведь Савабэ так хорошо к тебе относился». Сэцуко поглядела на нее, потом окинула взглядом остальных и, опустив глаза, сказала: «Это и есть война!» Никто не заметил безысходную тоску, затаившуюся в глубине сухих глаз Сэцуко. Ее успокаивала единственная мысль — скоро и я умру, отправлюсь за ним следом. Эта мысль вызвала слабую улыбку на ее губах. «Как ты смеешь сваливать все на войну — это непатриотично!» — воскликнула Нобуко, возмущенно глядя на улыбавшуюся Сэцуко.
«Ты позоришь женский колледж Хатоно! Мне стыдно признаться отцу, что я учусь с дочерью антипатриота, с дочерью шпиона, которого арестовала полиция». Визгливый голос Ёсико Акияма разносился по школьному коридору. «Я не отвечаю за поступки отца, но уважаю людей, которые защищают свои идеи», — слышался в ответ тоненький, но пронзительный голосок Наоми. «В нынешнее время такой эгоизм антипатриотичен, тебя саму следовало бы отправить в полицию», — кричала Ёсико. В ответ раздался звук пощечины. Ёсико ударилась о стеклянную дверь книжного шкафа, разбила стекло и поранила себе руку. Дежурившая в этот день Сэцуко отвела ее в медицинский кабинет, остановила кровь и перевязала руку. Царапинка оказалась пустяковой, но переполох, который она вызвала, свидетельствовал об особом отношении в колледже к Ёсико и к ее старшей сестре Нобуко.
Частный колледж Хатоно был буддийского направления, и детей военных в нем училось мало. Отец же сестер Акияма был в чине генерал-майора и воевал в странах Южных морей. В минувшем году в праздник, посвященный основанию японской империи, он пришел в колледж прямо в военной форме и произнес патриотическую речь перед преподавателями и слушательницами колледжа. С тех пор к Нобуко и Есико все стали относиться подчеркнуто уважительно. На особом положении, но совсем в ином смысле, находилась и Наоми. Вначале она попыталась поступить в ближайший к дому колледж, успешно сдала вступительные экзамены, но в приеме ей отказали. Ведь отец сидел в тюрьме как антипатриот. Впоследствии ей с трудом удалось устроиться в буддийский колледж Хатоно, директором которого был давнишний друг ее деда по материнской линии. Часть преподавателей была против приема Наоми, но большинство поддержало директора. Понятно, что при таких обстоятельствах Наоми в колледже жилось несладко. Сэцуко, учившаяся уже на третьем курсе, понимала это и невольно прониклась к ней сочувствием. Именно она, чтобы избежать неприятных для Наоми последствий, предложила ей попросить прощения у матери Ёсико и даже вызвалась ее сопровождать.
Милая Наоми!
Спасибо тебе за серую тетрадь. Я несколько раз перечитала в ней твои записи и с восхищением подумала: как красиво ты пишешь, как свободно излагаешь свои мысли. Наверно, потому, что прочитала много книг. А главное — ты умеешь так умно рассуждать о самых разных вещах. А вот я на это неспособна, даже написать школьное сочинение — для меня страшная мука.
«Семья Тибо» и другие книги, которые ты мне дала, лежат у меня на столе. Мне почти не приходилось читать романы, и, честно говоря, я сейчас боюсь к ним подступиться. Наверно, я не гожусь тебе в подруги, хотя мне, признаюсь, очень интересно тебя слушать. Твои книги я постараюсь обязательно прочитать, но времени на чтение остается очень мало. Рано утром ухожу на завод, а вечером, когда возвращаюсь домой, часто выключают свет из-за воздушной тревоги. В те вечера, когда налетов нет, стараюсь хоть немного позаниматься. Надо наверстывать пропущенное. Ведь для того, чтобы победить в длительной войне, нужны знания. В тетрадь с твоими записями, которую ты принесла в прошлое воскресенье, я должна записать и свои мысли и вернуть тебе через неделю. Знаю, ты рассердишься, если я этого не сделаю, поэтому заставила себя сесть за стол и писать. В последнее время я начала понемногу привыкать к работе на заводе. Ты не можешь себе представить, какой это сложный процесс — изготовление радиолампы. Моя работа только крошечная частица этого процесса, но без нее радиолампа не получится. Поэтому я стараюсь тщательно ее выполнять. Работая на заводе, я ощущаю себя участницей священной войны за Великую Восточноазиатскую сферу совместного процветания. Вначале мне предложили службу в заводской канцелярии, но я попросилась в цех, и мне пошли навстречу. Думаю, что поступила правильно. Конечно, в канцелярии работа почище, людей меньше и не надо весь день стоять у конвейера. Поэтому некоторые завидуют тем, кто служит в канцелярии. По-моему, они не сознают значения своей работы. Кстати, я заметила, что за последнее время ты очень изменилась. В колледже ведешь себя примерно, никого не задираешь. Это хорошо, но мой тебе совет: не делай этого через силу, не старайся себя переменить и хотя бы передо мной не скрывай свои мысли, говори то, что думаешь. Мы с тобой выросли в разных условиях и сейчас живем и думаем по-разному, но, я уверена, это не помешает нам быть хорошими друзьями. Может, когда-нибудь мы с тобой станем думать одинаково, но пока каждая из нас должна вести себя естественно, так, как считает нужным. Наконец я дочитала первую часть «Семьи Тибо» — «Солнечная пора». Больше половины я так и не поняла. Многое я не смогла уяснить и в «Серой тетради», и в «Исправительной колонии». Просто не верится, что ты одолела «Семью Тибо», еще учась в начальной школе. Оказывается, французы очень отличаются от японцев и по образу мыслей, и во взаимоотношениях родителей и детей. Моего отца, например, мобилизовали на работу в авиастроительную компанию, а прежде он был водителем такси. Он окончил всего лишь начальную сельскую школу, потом ему пришлось зарабатывать на жизнь. Стоит ему немного выпить, как он сразу же краснеет и начинает говорить о том, что в начальной школе его всегда выбирали старостой класса, что он мечтал учиться дальше, но обстоятельства вынудили его поступить на работу, хотя мечту свою он не оставил и специально переехал в город, надеясь сочетать службу с занятиями в вечерней школе. Причем он всегда повторял, что дети должны учиться. Именно отец радовался больше всех, когда брат поступил в физико-технический институт. И все же он не противился, когда брат ушел из института добровольцем на фронт. Правда, с тех пор, выпив сакэ, он уже не повторял, как важно детям учиться. Отец вообще никогда с ним не спорил, и я просто не представляю, как господин Тибо и Жак могли столь сильно любить и ненавидеть друг друга. Удивляет меня и их религия. Отчего такая вражда между католиками и протестантами — ведь и те и другие христиане. И совсем не могу я понять Антуана и Рашель. Прости меня, Наоми! Ты не можешь себе представить, как я стыжусь своей серости. Пойми: мне просто неудобно столько раз это повторять, но я до сих пор почти не читала романов. Вначале мне было страшно даже открыть эти книги, но, кажется, я уже начинаю входить во вкус и получаю удовольствие от чтения.
С нетерпением жду встречи с тобой.
… июля
Сэцуко ОидзумиЖажда становилась нестерпимой. «Лучше умереть в поисках воды, чем от жажды», — подумала Сэцуко. Она открыла глаза, но ничего не увидела, кроме окутывавшей ее тьмы. Наверно, сейчас ночь, решила она, определив это по проникавшему в щель холодному воздуху. Сверху доносилось стрекотанье цикад. Как удалось им выжить и где они прятались в те дни, когда от бомбежек, казалось, горела земля? Шестнадцатого августа распустили их школьный трудовой отряд. С того дня Сэцуко уже не поднималась с постели. Каждую ночь она удивленно прислушивалась к стрекотанью цикад, словно это было невиданное чудо. Они жили среди жалких клочков травы на выжженной докрасна земли. Они жили. Они жили!
В кромешной тьме Сэцуко вдруг привиделись тоненькие, как шелковинки, но яркие и сочные стебельки зеленой травы. Они были похожи на лучики света.
«Сэцуко, — сказала мать, — с завтрашнего дня начнем разбирать развалины. Встань пораньше и помоги мне до ухода на работу». Когда их дом сгорел во время бомбежки, они вместе с другими погорельцами поселились в вагоне, стоявшем на запасном пути на станции Йокохама. Сэцуко продолжала работать на заводе, а мать на весь день уходила искать мужа, пропавшего после бомбежки. В тот день отцу Сэцуко нездоровилось, и он позднее обычного отправился на работу. Сообщение о воздушной тревоге застало его в пути. Сколько раз мать корила себя за то, что отпустила его, больного, на работу, не настояла, чтобы он остался дома! Сначала она еще слабо надеялась, что отец вернется, потом отчаялась и спустя три дня отправилась на розыски, надеясь набрести хотя бы на его останки. Пробродив весь день среди развалин, к вечеру она без сил возвращалась в их вагон, закутывалась в одеяло и безмолвно сидела в углу. Сколько ночей Сэцуко с жалостью глядела на мать, не в силах ей помочь. В последнее время Сэцуко стала чувствовать непонятную слабость, но, превозмогая ее, собирала полуобгоревшие щепки, варила немудреную еду на уцелевшей во время пожара печурке и кормила мать. Однажды в воскресенье Сэцуко встала рано. Она постирала пропитавшуюся за неделю потом одежду и сказала матери: «Сегодня пойду вместе с тобой разыскивать отца». Та печально покачала головой, глядя на улицу сквозь разбитое стекло вагона. К тому времени среди развалин стали возводить временные бараки. Одни погорельцы переселились туда, другие уехали к родственникам в деревню. Вагон, прежде битком набитый пострадавшими от бомбежки, опустел. Остались в нем только мать и Сэцуко.
