Альберто Моравиа - Римские рассказы
Парень разглядывал монету, вертел ее так и сяк, а Чезаре что-то ему втолковывал. Я подошел к ним и важно спросил:
- Простите за нескромность... Это случайно не римская монета?
Чезаре обалдело взглянул на меня, а парень тихо ответил:
- Похоже, что да.
- Разрешите взглянуть, - сказал я,- я в этом кое-что понимаю... Я антиквар... Разрешите...
Парень протянул мне монету, и я, притворяясь очень заинтересованным, принялся ее тщательно рассматривать. Потом повернулся к Чезаре и строго спросил:
- Где ты ее взял?
Надо сказать, что грязный и ободранный Чезаре очень хорошо подходил для своей роли. Он захныкал:
- Чего вы ко мне пристали... Я человек бедный.
- Ладно, ладно, - сказал я,- не бойся... Я не шпик... Мне ты можешь сказать. Где ты ее взял?
- Я землекоп, - ответил Чезаре все так же жалобно. - Я нашел эту монету здесь, рыл котлован для нового вокзала... Может, вы скажете, сколько она стоит?
- Стоить-то она, конечно, кое-что стоит... Это монета императора Каракаллы.
- Вот, вот, Каракаллы, - сказал Чезаре. - Кто-то уже называл мне это имя.
Настал решающий момент. Я сухо спросил:
- Сколько?
- Чего сколько?
- Сколько ты за нее хочешь?
- Давайте шестьдесят тысяч.
Это была та сумма, о которой мы договорились, но если бы Чезаре не был таким дураком, он не ляпнул бы ее сразу, а прежде спросил бы: "А сколько вы мне дадите?" - или что-нибудь вроде этого. Все так же решительно, как человек, не желающий упускать подвернувшийся счастливый случай, я сказал:
- Даю за нее пятьдесят тысяч... Идет?
Тем временем я поглядывал на парня, который, как мне показалось, заглотил приманку. И действительно, он тут же предложил:
- Даю на десять тысяч больше... Уступаешь мне?
Он сказал это мягко и как бы уговаривая. Чезаре поднял на меня глаза и произнес извиняющимся тоном:
- Знаете... он первый... Мне очень жаль... но я должен отдать монету ему.
Парень, глядя на нас, покусывал свои белесые усики.
- Только вот денег у меня с собой нет, - сказал он. - Пойдем со мной, и я тебе заплачу.
- А куда?
- В полицию!
Чезаре, испугавшись до полусмерти, вытаращил на него глаза. Я понял, что должен вмешаться и притом со всею решительностью.
- Позвольте, а по какому праву?.. Кто вы такой?.. Вы что, полицейский агент?
- Нет, я совсем не полицейский агент, - ответил тот насмешливо, - но я и не такой дурак, каким вы оба меня считаете... Вам захотелось всучить мне фальшивую монету, не так ли?.. Пошли в полицию, там разберемся.
Чезаре с отчаянием во взгляде смотрел на меня. Вдруг меня осенило и я сказал:
- Вы ошибаетесь... Возможно, по виду он похож на жулика, я - на его напарника, а вы - на одураченную жертву... В действительности же я его не знаю, вы - не одураченная жертва, а я в самом деле антиквар... И монета подлинная... Я покупаю ее.
Я обернулся к Чезаре и скомандовал:
- Давай сюда монету и получай.
Чезаре повиновался, я отсчитал ему пятьдесят тысяч лир, принадлежащих Оттавио.
- Пусть это послужит вам уроком, - сказал я, обращаясь к парню. Поучитесь отличать честных людей от жуликов... Поучитесь разбираться в людях.
- А кто мне докажет, что вы не сговорились? - продолжал тот упорствовать.
Теперь, когда я заплатил за фальшивую монету, мне захотелось обругать его. Я уже ненавидел этого парня.
- Это мы-то сговорились?.. - сказал я, пожимая плечами. - Сразу видно, что ты из деревни... Может, в сыре ты и разбираешься, а в честных людях ни капли... Возвращайся-ка лучше домой.
- Вот как! - ответил тот задиристо. - Кому ты это говоришь? Не ори... Свинья.
- Сам ты свинья... и к тому же вонючая.
Я почему-то рассвирепел, может быть потому, что теперь считал себя правым. Он ответил:
- Мерзавец.
Я бросился на него, стараясь ухватиться за лисий воротник. Вокруг нас собралась толпа зевак, и нас разняли. Но я продолжал вырываться и кричать:
- Отправляйся торговать сыром... Неуч, чурбан, деревенщина.
Он ушел, пожимая плечами, и скрылся в толпе. Тогда я повернулся к Чезаре.
Когда я увидел, что его нет, кровь застыла у меня в жилах. Прохожие, оттащив меня от парня, пошли по своим делам. Чезаре не было ни перед вокзалом, ни в скверике, ни на площади дель Эзедра. Он исчез. А вместе с ним и пятьдесят тысяч лир. Я сделал такой отчаянный жест, что кто-то спросил:
- Вам дурно?
Дрожа от ярости, весь в поту, я бежал, задыхаясь, от площади до виа Виченца, где находился магазин Оттавио.
Оттавио, как обычно, сидел за своей стеклянной перегородкой. Толстый, неопрятный и небритый, он что-то разглядывал через лупу. Я вошел и, переведя дух, сказал:
- Знаешь, Оттавио, я не могу отдать тебе деньги... Если хочешь, возьми вместо них вот эту римскую монету.
Оттавио спокойно, не глядя на меня, взял монету, поднес ее к глазам и тут же расхохотался. Потом встал и, продолжая смеяться, похлопал меня по плечу:
- Римская монета! Римская монета! Ну и ну... Ты докатился до подделки римских монет!
Забавы Феррагосто
В то лето дела у меня шли из рук вон плохо. Когда наступил праздник Феррагосто, я остался в Риме без друзей, без женщин, без родных - один как перст. Магазин, в котором я работал, на праздники закрыли, а то, пожалуй, с горя, лишь бы быть среди людей, я стал бы продавать остатки сезонных товаров: кальсоны, носки, рубашки - в общем, всякую дрянь. Так что в то утро, пятнадцатого августа, когда Торелло подъехал на машине и стал сигналить у меня под окном, а потом пригласил отправиться вместе с ним во Фреджене, я подумал: "Он, конечно, человек неприятный, даже противный... Но не пропадать же одному с тоски". И охотно согласился. Торелло был парень молодой, коренастый, плотный, с мертвенно-бледным лицом, нахально вытянутым вперед. У него были выпученные глаза, жесткие и глупые, - так и хотелось проколоть их булавкой. Как я уже сказал, он был мне неприятен, но, по-видимому, он не нравился только мне одному - вообще-то его считали симпатичным парнем, а женщины просто вешались ему на шею. Денег у него всегда было полно - он держал хороший гараж, поэтому к его прирожденному нахальству прибавлялось нахальство чистогана. Но нахальство еще можно стерпеть; я не любил Торелло по другой причине - он всегда говорил и делал совсем не то, что было нужно. Он был безнадежно вывихнутый, никогда не мог попасть в нужную колею, вечно раздражал и оскорблял других. Стали бы вы слушать певца, который перевирает каждую ноту? Нет, вы бы даже приплатили ему, лишь бы он молчал. И вот точно так действовал на меня Торелло. Все нервы, бывало, из меня вытянет. Хоть у меня и хороший характер и я готов со всеми ладить, но с ним поладить мне никак не удавалось, и поэтому я его всячески избегал. Но в этот праздник Феррагосто я не стал от него прятаться и плохо сделал.
Первую глупость Торелло сказал, как только я сел в его машину:
- Будь мне благодарен, что я пригласил тебя, да... А то бы пришлось тебе праздники проводить на Вилле Боргезе.
"Ну, - думаю, - начинается". Но я не обмолвился ни словом, потому что у него не только такта, но и ума не хватало и он все равно ничего бы не понял. Мы поехали к воротам Аурелиа.
У Торелло был автомобиль с внесерийным кузовом, зеленый и низкий. Он им ужасно гордился. Еще в черте города, сразу как только мы миновали собор Святого Петра, он поехал с бешеной скоростью - девяносто, сто, сто десять, сто двадцать километров. Я ему говорю:
- Поезжай тише... Нас никто ведь не дожидается.
А он вместо ответа нажимает на педаль. Мы молнией промчались мимо церкви Мадонны ди Рипозо и продолжали мчаться по виа Аурелиа. По случаю Феррагосто здесь было полно автомобилей, и Торелло считал для себя делом чести обгонять их все. Он не нажимал на клаксон, не смотрел, свободен путь или нет, а мчался вперед, нагнув голову, как бык. Наконец мы выехали на прямую. Вдалеке ехал большой американский автомобиль. Эта черная, блестевшая на солнце машина тоже шла быстро.
- Сейчас и ее обгоним, - заявил Торелло и прибавил ходу.
Та машина была мощнее нашей, но мужчина, сидевший за рулем, вел ее осторожно и осмотрительно. Рядом с ним сидела женщина. Торелло нагнал автомобиль на повороте и поравнялся с ним; я разглядел женщину - белокурая, с круглым лицом, черными бархатными глазами, с недовольным и порочным взглядом, она была похожа на большую кошку. Мужчина был, по-видимому, низкого роста, у него была короткая шея, сливавшаяся с затылком, лысый череп и нос, как слива. В зубах зажата сигара, рубашка расстегнута, волосатые руки лежат на руле. Торелло закричал:
- До свиданья, прекрасная блондинка!
Женщина, обернувшись, улыбнулась ему. Вдруг из-за поворота выскочил огромный грузовик; мужчина с сигарой быстро свернул на обочину дороги. Торелло едва успел повернуть вслед за американской машиной. Между тем мужчина с сигарой махнул рукой и помчался, как стрела.
- А та бабенка мне нравится, - сказал Торелло, нажимая на педаль. Видал, как она мне улыбнулась?
