Александр Агафонов-Глянцев - Записки бойца Армии теней
И стало немножко стыдно за себя: бывало, во мне копошилась мрачная мысль, что, мол, в случае чего, никто не узнает, что был такой человечек, и не помянет добрым словом... Не тщеславие ли это? Ведь мной до сих пор ничего не сделано, во всяком случае - ничего стоящего: пребывание во Франш-Конте оказалось всего лишь отдыхом,- никаких "подвигов", о которых так мечталось...
- Да-а, Сасси, люди помнят и не забывают. И совершенно неважно, если не останется конкретных имен, - в них ли соль? Наши имена, как ты любишь повторять, "брызги жизни". Правы римляне, утверждавшие, что "Nomina sunt odiosa", что не его имя, а сам человек, его дело, во имя которого он жил, - вот, что единственно ценное. И если оно, это дело, останется жить и после тебя, то с ним продолжишь жить и ты. Значит, ты жил правильно, не зря. А всё остальное - "суета сует и всяческая суета!", или, как ты говоришь по-латыни "Vanitas vanitatum et omnia vanitas!" После некоторой паузы, словно отвечая на какую-то свою только что возникшую мысль. Мишель добавил:
- Даже если тебе и не удастся самому дойти до намеченной цели, но ты уверен, что шел к ней правильно и что она будет достигнута твоими последователями, - разве не в этом смысл и радость жизни?
- "Самое дорогое у человека это - жизнь!" - вставил я слова автора из присланной мне бабушкой книжки "Как закалялась сталь".
- Жизнь?! - недоуменно вскинул брови Мишель и с какой-то необъяснимой внезапной злостью окинул меня с ног до головы:
- Ты говоришь, самое дорогое - жизнь? Это что: по-твоему за нее надо цепляться, стараться ее сохранить во что бы то ни стало? Избегать риска? Это же - бояться за свою шкуру! И что же тогда по-твоему: кто здесь лежит? Дураки? Те, кто по-глупому рискнули жизнью, кто отказался спасти ее и не выдал поэтому других?..
Я не узнавал Мишеля: он так расходился, вскипев от негодования, что еле сдерживал себя:
- Нет уж, мон шер, уволь! (словами "мон шер" он обращался ко мне лишь в минуты крайнего мной неудовольствия). Нет, мон шер, ты тут что-то не того... Он стал заикаться, не находя слов и выражений, чтобы выплеснуть на меня всю бурю возмущения. И мне долго пришлось разъяснять ему подлинный смысл мысли Н. Островского. Мишель недоверчиво слушал меня, пока я не закончил почти дословного перевода всей сути этого выражения.
- Если так, то - другое дело! - вымолвил он наконец облегченно: - Так и надо было сразу сказать... А то выхватил какую-то часть фразы, и этим перевернул всё с головы на ноги... Тоже мне - деятель!.. А знаешь ли, что часть одной правды - уже ложь! Часть ее - ничто иное, как однобокое выпячивание, тенденциозное искажение всей истины. А может ли истиной быть ее искажение?
* * *Набор на курсы шоферов в Париже обернулся для оккупантов неудачей: в Берлин согласилось поехать всего семь человек. И торжественных проводов не было. Четверо были таксистами-профессионалами, пожилыми русскими эмигрантами,- отсутствие бензина лишило их работы. Был и один молодой русский, хорошо говоривший по-немецки, по фамилии Антонов. В пустынном лагере в Берлине-Шпандау несколько дней мы ожидали пополнения. Оно прибыло из Польши, - юноши из Вильно и Кракова. И нас стало сто пятьдесят человек. Сразу же нас переодели в особую черную униформу: кители со стоячим воротником, брюки-галифе, ботинки с обмотками, пилотки-мютце. Выдали и черные шинели. На пилотках - металлические буквы "Sp".
В нашей одежде кто-то признал перекрашенную австрийскую униформу, а ботинки - французской армии. Знак на кокарде обозначал начальные буквы фамилии наследовавшего погибшему в авиакатастрофе министру строительства и обороны Тодту нового министра - Шпеера. Видимо, наша моторизованная колонна и была его первым детищем. Что ж, "Todt ist tot" (Тодт мертв),- как посмеивались его недоброжелатели,- "да здравствует Шпеер!". Образованные Тодтом военнизированные инженерно-строительные части в желтой форме продолжали существовать и дальше, с контингентом исключительно из немцев - инженеров и мастеров.
Взамен наших документов, мы получили "Динст-Бухи" - трудовые книжки с фотографией, служившие одновременно и паспортом. Каждому из нас было выдано по походному сундуку, где мы могли хранить нашу гражданскую одежду и личные вещи. В выданном нам нательном белье был большой процент синтетики. "Специалисты" утверждали, что то была стеклоткань. Очень похоже: оно было очень тяжелым, нисколько не грело, да вдобавок от него часто зудело, будто после ожогов крапивой. Зато легко и быстро стиралось и высыхало, и не нужно было его проглаживать. Старшим были двое фельдфебелей, освобожденные по ранению от фронта.
Начальником колонны был офицер-инженер, тодтовец - в желтой форме, личность высокомерная, всем своим видом показывавшая, что мы для него - низшая раса и внимания недостойны. Лицо его было будто каменное, без признаков каких-либо эмоций. Интересно: был ли он таким же и в своем семейном кругу? А может быть, семья погибла под бомбардировкой? - И это возможно, тогда и судить его нельзя. Впрочем, видели мы его редко: всю работу с нами выполняли его подчиненные. За первые три недели мы поменяли три местожительства: из Шпандау нас перевели в Ораниенбург, а оттуда - в Целлендорф. Всё это время с нами занимались исключительно муштрой (приучали к выполнению военных команд по-немецки), а также и физической тренировкой. По утрам и вечерам мы должны были по часу бегать по двору гуськом и прыгать по-лягушечьи на корточках. Странный "спорт", но он действительно давал надлежащую разминку.
Руководил муштрой и спортом русский, лет сорока пяти, в чине штабс-фельдфебеля, с четырьмя звездочками на погонах. Занимался этим с видимым удовольствием, особенно, если невдалеке проходил начальник колонны или его фельдфебели.. По его выправке можно было без ошибки догадаться, что он чуть ли не потомственный вояка, был, возможно, поручиком или даже капитаном царской армии: офицеры иностранных армий принимались в армию немецкую с обязательным понижением на один-два чина, а то и больше. Как-то вечером, когда во дворе никого не было и, как ему казалось, никто не мог наблюдать, штабс-фельдфебель в одиночку "репетировал" тот маршрут, по которому назавтра собирался прогнать нас. Делал он это своеобразно и непонятно: бежал с вытянутыми вперед руками, осторожно, будто наощупь. И все равно ему не удавалось избегать столкновений со столбами во дворе. Я понял: бедняга был слеповат! Так вот почему он нередко представал перед нами с шишками, ссадинами, а то и с пластырем на лбу! А скрывал свою слепоту, чтобы не лишиться работы. А мы-то думали, что виной - ревность его жены.
Лишь в Целлендорфе начались теоретические занятия по правилам дорожного движения. Для этого нас разбили на группы по 30 человек, и занимались мы в нескольких классах. С материальной частью нас почти не знакомили: ремонт будут осуществлять механики и слесаря - бывшие таксисты. Нам же - "крутить баранку". С нашими русскими мы не сближались - разница в возрасте. А Антонов стал сразу же "переводчиком", и, следовательно, подскочил на полголовы выше нас, став "начальством". Поляки обладали очень бурным характером. Между ними часто возникали ссоры и драки с обоюдными увечьями. Здесь и помогли мои медицинские познания: мы с Мишелем оказывали первую помощь, накладывали повязки и скобки. Это было замечено начальством, и мы были "произведены" в официальные санитары и фельдшера, - нам вручены были медицинские нарукавные знаки-змейки, которые мы тут же и нашили на кителя. Затем нас обоих поместили в отдельную загородку-медпункт, выдали шкаф и аптечный сундук с перевязочным материалом и медикаментами. Знакомый с латынью и правилами выписки рецептов, названиями лекарств, я ходил от аптеки до аптеки и приобретал необходимое, обзаводился особенно спиртом. Разводил его, разливал по мелким флаконам, подкрашивал в различные цвета, наклеивая на флакончики различные этикетки с мистическими для непосвященных названиями: "Tinktura", "Infu-sum", "Solutio" такая-то.. На некоторых флаконах дописывал: "Gift"-"Яд! Для внешнего употребления!"", да еще и череп с костями пририсовывал.
Эти "яды" сблизили нас с обоими фельдфебелями, а также и с некоторыми поляками, "благосклонно" пользовавшимися такими "средствами от зубной или головной боли". На случай, если кто будет проявлять чрезмерное нахальство, у меня были флакончики с чистым спиртом, да еще и настоянном на лютом (гвианском) перце, от которого захватывало дух, лезли на лоб глаза, а слизистая рта горела "ярким пламенем". Роль пожарника в этих случаях играл заранее приготовленный помидор. Наш отдельный медпункт служил и местом для тренировок по морзе, которым Мишель стал уделять особое внимание.
Нельзя сказать, чтобы наша жизнь была полностью казарменной: в свободное от занятий время каждый мог ходить, куда ему вздумается, но обязан был присутствовать на утреннем и вечернем построениях-перекличках, так называемых "рапортах". По радио и в газетах сообщались отнюдь не обнадеживающие нас новости: часто гремели фанфары, возвещая то о взятии Севастополя, то о том, что в Северном Ледовитом океане гитлеровцами уничтожен большой английский конвой "PQ-17" со всеми военными материалами для Советского Союза; что пали Луганск и Ростов-на-Дону; что немцы овладели Майкопским нефтяным районом... Германская подлодка потопила в Средиземном море британский авианосец "Игл", неудачей закончилась попытка англичан высадить десант в Дьеппе (Франция). В районе Калача гитлеровцы форсируют Дон, их горно-стрелковые части поднимаются на Эльбрус, а танковые соединения достигают северных склонов Кавказского хребта у города Моздок... Не зря гитлеровцы загодя учредили свое акционерное общество "Кауказус Нафта А.Г."! Интересно, ищут ли меня его сотрудники, чтобы пополнить свои "кадры"? И опять фанфары: 6-ая немецкая армия подходит к Сталинграду! "Вохеншау", захлебываясь от восторга, рассказывает и показывает улыбающиеся лица своих солдат, черпающих касками волжскую воду. Да-а-а, они - герои: за неполный год протопали от границ СССР до Сталинграда! Чуть ли не до Урала!.. И от таких побед меркнет неудавшаяся попытка немецко-итальянских войск совершить в Африке прорыв у Эль-Аламейна... Фанфары, фанфары... А что будет, "Венн вир фарен геген Энгеланд" ("Если мы двинем на Англию")?.. - Именно с этого лихого марша-песни начинаются сообщения об успехах на фронтах. Неужто они и в самом деле в Англию наметили?!
