Болеслав Прус - Сиротская доля
Пан Анзельм не раз говорил Ясю:
- Мальчик! Ты будешь великим человеком!
Больше всех своих маленьких товарищей Ясь полюбил Антосю. Случилось так, что в ребячьей республике оба они занимали самое скромное положение: Ясь был сыном гувернантки, Антосю родители баловали меньше других своих детей.
Как-то раз между Ясем и Антосей произошел весьма характерный разговор:
- Кем бы ты хотела быть? - спросил мальчик.
- Я бы хотела быть Маней, - ответила девочка. - А ты?
- А я... кучером!
Маня - сестра Антоси, была любимицей матери. А Ясь, играя с Юзеком, всегда выполнял обязанности коня. Этими обстоятельствами и объяснялись мечты детей.
Больше всего игрушек Ясь дарил Антосе. Однажды он даже сделал ей колыбельку для куклы; к несчастью, кукла была длиной в пол-локтя, а колыбель едва в несколько дюймов.
- Ну что ж, сломаем ее, и все! - с огорчением сказал Ясь, беря в руки колыбельку.
- И не думай! - воскликнула Антося. - Ведь у куклы может быть ребенок.
- Правда!..
Действительно, на другой день при содействии служанки родился ребенок, сооруженный из тряпок и ваты. Ясь внимательно к нему присматривался.
- Что это такое? - спросил он, указывая на верхнюю половину тела новорожденного.
- Голова!..
- А руки где?
- У нее нет рук, только рубашка.
Принесли колыбель, но оказалось, что голова слишком широка для нее. Ясь снова огорчился, но Антося в утешение попросила его нарисовать кукле нос и глаза, что он и выполнил, усиленно вращая по этому случаю языком.
Дружба детей была так велика, что Ясь даже решил поделиться с Антосей неслыханно важной тайной.
- Пойдем, - сказал он ей, - я тебе покажу гнездо.
- Гнездо? - воскликнула Антося, всплеснув руками.
- Но ты никому не скажешь? - торжественно спросил Ясь.
- Нет!.. честное слово...
Они пошли в сад, где капельки росы, обильно осевшей на листьях, переливались всеми цветами радуги. В воздухе, напоенном пьянящим ароматом, гремел разноголосый птичий хор; жужжали пчелы и стрекотали кузнечики.
- А это настоящее гнездо? - горя от любопытства, спросила девочка.
- Конечно.
- И там есть маленькие птички?
- А ты как думаешь?.. Наверно...
В одном из кустов что-то зашелестело.
- Может, это здесь? - не унималась Антося. - Может, ты забыл?
Ясь вместо ответа с важным видом помотал головой.
Наконец дошли до клумбы в конце сада. Ясь остановился, встал на колени и, осторожно отгибая ветки, прошептал:
- Тише!..
Антося опустила головку и приложила палец к губам.
- Видишь? - спросил Ясь.
- Вижу, - ответила она, - но не знаю где...
Ясь показал пальцем.
- Ах!.. - воскликнула она в восхищенье.
На расстоянии локтя от Антоси, прямо на земле, лежало серое гнездышко, круглое и гладкое, словно отлитое. Внутри был вогнутый матрасик из конского волоса и пуха, а на нем - маленький птенчик: красный, без перьев. У него были затянутые пленкой, но выпуклые большие глаза, и еще больший животик. Услышав шорох, птенец поднял головку, а желтый клювик раскрыл так широко, словно хотел проглотить Антосю.
- Есть просит! - заметил Ясь.
В эту минуту на ветку - прямо над головами детей - села уже взрослая птичка. Она несколько раз пошевелила хвостиком, поглядела на непрошеных гостей сперва правым глазом, потом левым и жалобно запищала.
- Отойдем, - сказал Ясь. - Мать пришла его кормить.
Антося возвращалась домой в глубокой задумчивости; несколько часов спустя она спросила:
- Ясь! Нельзя ли показать гнездо Мане?
- Ну нет!
- И Юзеку тоже нельзя?
- Само собой! Юзек сразу разорит гнездо.
Антося действительно сохранила тайну, но, к несчастью, решила позаботиться о птенчике. Под вечер, ничего не сказав Ясю, она взяла горсть хлебных крошек и щедро накормила ими маленького голыша. А когда на следующий день дети пришли его навестить, бедный птенчик уже не дышал.
- Ах, Антося! - сказал Ясь. - Это, верно, ты виновата?
Девочка залилась слезами.
Ясь взял в руку мертвого птенца - он был какой-то сморщенный и холодный - и прошептал:
- Чем же ты провинился, бедняжка!..
На глаза его навернулись слезы.
- Не говори так, Ясь! - попросила огорченная девочка и потом поспешно добавила: - Зато мы можем устроить ему похороны...
- Что ему с того?
- Я уложу его в колыбельку, в ту, которую ты мне подарил для куклы... ты сделаешь ему крестик...
- Перестань! - прервал ее Ясь. - Подумай лучше о том, что нам будет за это.
- Да ведь никто не знает...
- Не беспокойся! Господь бог хорошо знает, он еще накажет меня за то, что я показал тебе гнездо...
Дети вернулись домой очень сосредоточенные и серьезные. Ясю все казалось, что следом за ним кто-то идет, а Антосе - будто лица у всех угрюмые и сердитые. Бедняжка не выдержала, доверила свою печаль Мане. Мане тайна также стала в тягость, и она шепнула о ней Юзю, который с громким смехом рассказал об этом всем. Тотчас подтвердились дурные предчувствия Яся, ибо пан Анзельм, услышав, о чем идет речь, страшно рассердился, затопал ногами, велел принести топор, пригрозив отсечь детям головы, и в конце концов - поставил их в угол.
IV
Ясь с матерью едут на свои хлеба
После дождя наступает ясная погода, после ночи - день, после огорчений - радость, после труда - отдых, после богатства - бедность. Все это, видно, зависит от круговращения земли, как говорил мой дядя, человек большого сердца и философического ума.
Так что, друг мой, если у тебя неприятности, радуйся: ибо это верный признак, что вскоре все будет хорошо. Печалься скорей тогда, когда ты совершенно счастлив, потому что на свете нет ничего прочного! Это, в свою очередь, мнение моей бабки, благочестивой женщины, которая многое в жизни испытала, - ба! - видела самого Наполеона...
Я не собираюсь нарушать ваш покой, о вы, мирно спящие в далеких могилах! Хочу лишь заявить во всеуслышание: я не из тех, кто, как трусливый слуга, зарывает в землю вдовьи гроши, оставленные ей вами на пропитание.
Пани Винцентова слишком долго была счастлива, - почти целых три года. И вот счастье отвернулось от нее.
Экономическая система пана Анзельма, опиравшаяся на чтение передовых статей, принесла плачевные результаты. Долги росли, доходы уменьшались, и в конце концов благородный весельчак, желая рассчитаться с кредиторами и оставить детям честное имя, продал свое поместье и взял в аренду несколько десятков гектаров.
Печальные были это дни, когда из старой усадьбы, построенной еще дедом пана Анзельма, стали выносить и увозить вещи к месту нового жительства. Не проходило и часу без какого-либо события. Вот опустела гостиная, вот пан Анзельм уплатил своей гувернантке последнее жалованье, вот упросил ее взять горшочек масла, небольшой запас муки, крупы.
О, если бы вы знали, как у бедняжки сжималось сердце, когда она принимала эти прощальные подарки!..
Наконец отъехала последняя подвода. За ней двинулись два вола, непрерывно шевелившие губами, и дворовые псы, - одного из них пришлось даже засунуть в мешок, до того не хотелось ему уходить отсюда. На фольварке появились чужие люди, а к крыльцу подкатили большая неуклюжая карета и бричка. После многократного прощания изгнанники стали рассаживаться. Юзек вскочил на козлы, три девочки разместились на переднем сиденье кареты, а напротив них - пан Анзельм и его супруга со вторым томом новейшего романа, который она не успела дочитать в старом доме.
В бричку сели пани Винцентова с Ясем.
Кучер уже щелкнул кнутом, и лошади тронулись, как вдруг пан Анзельм закричал:
- Эй, постойте-ка!..
Он выпрыгнул из кареты и вбежал обратно в пустой дом. Мгновение спустя его увидели в конторе, потом в детской, в гостиной. Он словно чего-то искал: может быть, счастья, которое его покинуло!.. Стоявшим поблизости послышалось, будто пан Анзельм что-то говорил; быть может, он упрашивал тени предков оставить старую родовую усадьбу и переселиться вместе с ним под соломенную крышу домика арендатора?
А пану Анзельму и впрямь казалось, будто с гладких, голых стен к нему тянутся невидимые руки, чтобы благословить его и обнять на прощание. Еще минута - и он уже не сможет вырваться отсюда. Лучше умереть в этих объятиях!.. Но тут он вспомнил о детях и, вернувшись в карету, приказал трогать.
Примерно с милю бричка следовала за каретой, пока не доехала до развалившейся каменной часовенки. Здесь была развилка дороги, поворот к шоссе, которое вело к Варшаве.
Карета остановилась, и в одном из окошечек появилось круглое лицо пана Анзельма.
- Э-гей! - крикнул он. - Будьте здоровы!..
- Да поможет вам бог! - ответила вдова.
Внутри кареты все пришло в движение. Вслед за тем оттуда вылез шляхтич и подбежал к бричке.
- Дорогая моя пани, - сказал он, сжимая вдову в объятиях, - благослови вас бог! А если вам там будет очень плохо, так возвращайтесь к нам. Уж сухой-то ломоть хлеба найдется для всех.
