Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке
Когда Кейт выходила из зала, ее неподвижный взор, казалось, был обращен внутрь себя, щеки пламенели, она не чувствовала под собой ног, как человек, на которого снизошел дух святой. Она быстро прошла в школьный сад, чтобы остаться в одиночестве, и мерила шагами дорожки между клумбами, воодушевленная, уверенная в себе, переполненная счастьем. Она нашла себя. Голова ее была высоко поднята. Ей хотелось танцевать, но, пожалуй, еще больше хотелось плакать. Кровь стучала в висках, горячо разливалась по жилам. У нее все пело внутри, она то и дело останавливалась, чтобы перевести дух. В эти минуты она поняла, что посвятит себя служению высокой цели. Она поклялась, что отдаст все свои силы, ум и сердце тому делу, о котором только что узнала. Ангел Господен повелел ей повиноваться ему, и она радостно подчинилась приказу.
И теперь, после того, как она потратила два года на то, чтобы как нельзя лучше подготовиться к исполнению своего призвания, и, став грамотной, умелой медсестрой, вернулась в Топаз, горя желанием отправиться работать в Индию, теперь, после всего этого Тарвин просил ее выйти за него замуж и остаться в Топазе.
- Назовите это как хотите, - говорил ей Тарвин в то время, как она смотрела на луну, - можете назвать это долгом или предназначением женщины, а можете, как тот сегодняшний миссионер в церкви, назвать это просвещением тех, кто пребывает во мраке. Не сомневаюсь, что вы уже заготовили сияющий нимб для этого занятия. Вас обучили всем возвышенным словам в адрес Востока. Что же до меня, то я скажу вам: все это лишь для того, чтобы отделаться от меня.
- Не говорите так, Ник! Это мое призвание.
- Ваше призвание в том, чтобы остаться дома, а если вы такого еще не слышали, то я уведомляю вас об этом, - упрямо заявил Тарвин. Он швырнул камешек в воду и, нахмурив брови, следил за быстрым течением.
- Милый Ник, как вы можете уговаривать остаться дома и изменить своему призванию того, кто свободен? И это после всего, что мы слышали с вами сегодня вечером?
- Что ж, клянусь всеми святыми, кто-то же должен надоедливо убеждать девиц в том, что сегодня их место у семейного очага! Пока вы не бросите дом, не дезертируете, вы, девушки, ничего не стоите в собственных глазах таковы теперь новые взгляды. Таков ваш путь к славе.
- Дезертируете?! - повторила Кейт, от изумления приоткрыв рот. Она, наконец, перевела взгляд на Тарвина.
- Ну а вы как это назовете? Та маленькая девочка, которую я знал когда-то, жившая у 10-го участка пути, сказала бы именно так. Ах, Кейт, дорогая моя, вспомните прежние времена, вспомните, какой вы были тогда, чем мы были друг для друга, и подумайте, разве и сейчас вы не смотрите на вещи, как тогда? Ведь у вас есть отец и мать, так? Не можете же вы сказать, что бросить их - дело честное и справедливое? И наконец, есть человек, сидящий теперь рядом с вами на мосту, который любит вас всей душой - вас, вас, моя дорогая, он любит и будет любить всю жизнь. Он ведь тоже вам немного нравился? А?
Говоря это, он обнял ее, и она не отстранилась.
- Неужели и это не имеет для вас никакого значения? Вам не кажется, Кейт, что и здесь ваше призвание?
Он заставил ее обернуться к нему и в глубоком раздумье заглянул ей в глаза. Глаза были карими, спокойными и при лунном свете казались просто бездонными.
- Вы думаете, что можете на меня претендовать? - спросила она немного погодя.
- Я готов думать что угодно, лишь бы удержать вас. Но нет - я ни на что не притязаю и прав у меня нет никаких, во всяком случае, таких, которыми вы не могли бы пренебречь. Но все мы на что-то притязаем. Тьфу ты, пропасть! Сама ситуация, само положение дел этого требуют! Если вы не останетесь здесь, то вы измените всем нам. Вот что я хочу сказать.
- Вам не свойствен серьезный взгляд на вещи, Ник, - сказала она, отстраняя его руку.
Тарвин не понял связи между ее словами и этим жестом и добродушно произнес:
- Нет, свойствен! Но нет такой серьезной темы, которую я не превратил бы в шутку, чтобы доставить вам удовольствие.
- Вы... вы не можете говорить серьезно.
- Есть только одна вещь, к которой я отношусь совершенно серьезно, прошептал он ей на ухо.
- Разве? - Она отвернулась.
- Я жить без вас не могу. - Он наклонился к, ней и прибавил чуть тише: - Да и не буду.
Кейт сжала губы. Она умела добиваться своего. Они сидели на мосту, такие непохожие, с разными взглядами и планами на жизнь, пока не услышали, как в одном из домиков по ту сторону канала часы пробили одиннадцать.
Ручей, протекавший под мостом, бежал с гор, очертания которых неясно вырисовывались неподалеку, в полумиле от города. Когда Кейт встала и решительно заявила, что должна идти домой, Тарвин почувствовал, что тишина и одиночество соединились в нечто, от чего ему стало почти физически больно. Он понимал, что она твердо вознамерилась уехать в Индию, и его воля беспомощно съежилась на мгновение, подавленная ее волей. Он спрашивал себя: разве не сильная воля помогла ему заработать на жизнь, разве не благодаря ей в свои двадцать восемь лет он стал преуспевающим по меркам города Топаза человеком, разве не она вела его сейчас в Законодательное собрание штата, а в один прекрасный день, если только не произойдет что-то из ряда вон выходящее, приведет его к новым вершинам и даст ему еще больше.
- Не удастся вам загубить свою жизнь вашей индийской идеей, продолжал он настойчиво. - Я этого не допущу. Ваш отец не допустит этого. Ваша мать будет биться в истерике и кричать, а я все время буду на ее стороне и буду лишь подстрекать ее. Мы сумеем найти приложение вашим силам, если вы сами не знаете, что с ними делать. Вы не знаете своих возможностей. Эта страна, куда вы направляетесь, непригодна даже для крыс. Это плохая страна неразвитая в нравственном отношении, а уж о природных ее условиях не приходится и говорить. И сельское хозяйство там никуда не годится. Это большая скверная страна. Там не место белым людям, уж не говоря о белых женщинах. Там нет нормального климата, нет правительства, нет ирригации. Но зато там есть холера, жара и вечные войны всех со всеми, не дающие ни минуты покоя. Обо всем этом вы можете прочесть в воскресных газетах. Вам надо остаться здесь, юная леди, здесь, где вы живете!
Она остановилась на минуту на дороге, ведущей в Топаз, и при свете луны взглянула ему в лицо. Он взял ее за руку и, несмотря на проявленное только что искусство убеждать, ожидал ответа, слегка волнуясь.
- Вы хороший человек, Ник, - она опустила глаза, - но 31-го числа я отправлюсь на корабле в Калькутту.
II
Чтобы тридцать первого числа отплыть из Нью-Йорка, ей надо будет выехать из Топаза самое позднее двадцать седьмого. Сегодня было пятнадцатое. Тарвин не терял времени даром. Каждый вечер он приходил к ней домой и продолжал свой бесконечный спор.
Казалось, Кейт слушает его охотно, словно желая, чтобы он убедил ее в своей правоте, но при этом в уголках ее рта застыли жесткие складки, а на лице можно было прочесть грустную готовность сделать все возможное, чтобы не огорчить его, готовность, смешанную с еще более грустной беспомощностью.
- Это мое призвание! - восклицала она. - Это зов! И уклониться от него я не могу. Я не могу не слушать его, не могу не ехать.
И когда она с глубокой тоской рассказывала ему, как терзают ей сердце стоны ее индийских сестер, долетающие из мрака нищеты и убожества, не выдуманного, реального и потому тем более страшного; когда она говорила ему о том, что бессмысленные мучения и ужасы их жизни не дают ей покоя ни днем, ни ночью, то Тарвин не мог не чувствовать уважения к человеку, так остро ощущавшему чужие беды, которые и стали причиной их расставания. Он не мог не умолять ее, используя все доступные ему средства убеждения, не внимать этим мольбам, и все же его собственное доброе и щедрое сердце не осталось глухо к тем стонам несчастных, что терзали ей душу. Он мог только горячо убеждать ее в том, что на свете существуют и другие несчастные, вопиющие о сочувствии, а индийским женщинам может помочь и кто-нибудь другой. Он тоже был несчастен, потому что нуждался в ней, и если бы она только захотела выслушать его, то поняла бы, что и она нуждается в нем. Они были нужны друг другу, и потребность эта была превыше всего на свете. Индийские женщины могут подождать; они вместе поедут к ним, но потом, позднее, когда в Топазе водворится компания "Три К"*, а сам он разбогатеет. А прежде их ожидает счастье, их ждет любовь! Он был изобретателен и остроумен, по-настоящему влюблен, и, кроме того, он знал, чего хочет. И потому он сумел найти самые точные, самые убедительные слова, чтобы заставить ее поверить, что она и сама в глубине души так думает, но просто скрывает это от себя. Между их свиданиями ей приходилось укреплять свою решимость. Ведь она ничего не могла противопоставить доводам Тарвина. Она не умела излагать свои мысли, как Тарвин. По натуре она была существом спокойным, глубоким и молчаливым, способным чувствовать и действовать.
