Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…
Твоё любимое кресло-качалка. Тёплое, большое, поскрипывающее… Оно настраивало тебя на особый, лирический лад, задавало ритм твоим фантазиям. Ты мог часами качаться в нём, напевая свои стишки… Большое плетёное кресло, оно было твоим волшебным летучим кораблём, на нём ты уносился в неведомые страны…
Песня про Африку
Африканская земля,
Африканские качели,
Африканские слоны.
Африканские качели,
Африканские снежинки,
Африканский Маршак.
Африканская мамася,
Африканская бабуля,
Африканский Антон…
Да, Африку мы с тобой очень любили. Мы часто говорили о ней – о далёкой, жаркой Африке…
– Эх, если бы можно было… то как было бы здорово! Когда-нибудь… увидеть пустыню Сахару, и слонов, и верблюдов!… Если б мы родились не в нашей стране, а в какой-нибудь другой. Вот американцы повсюду ездят, да и другие люди тоже…
– А русским почему нельзя? – спрашиваешь ты.
– Тоже можно. Но – не всем. Если ты специалист какой-нибудь, и тебя посылают туда работать. Ну, или знаменитый путешественник, как Юрий Сенкевич, например.
Ах, милая, недосягаемая Африка!…
И могли ли мы думать тогда, что пройдёт каких-нибудь двадцать лет – и всё, ВСЁ станет возможно!
* * *
Ты сочинял стихи во время наших долгих прогулок, ты напевал их, качаясь на качелях, пел, сидя у окошка автобуса или такси, когда мне приходилось брать тебя с собой в институт или в издательство. Ты сочинял стихи с раннего утра, едва открыв глаза. И вечером, засыпая, убаюкивал себя какой-нибудь странной, загадочной песенкой. Ты пел про всё, что видел, пел свои открытия, свои удивления, пел свою радость…
* * *
Так-так-так,
Так-так-так,
Так-так-так,
Ясный вечер на пятак!
* * *
Вот бежит автомобиль.
Почта. Мусор. Дождик. Пыль.
* * *
Тебе шёл четвертый год, но ты по-прежнему держал карандаш, как резец: крепко зажав в кулаке. Ты писал печатными буквами, но так уверенно и размашисто, с такой скоростью, что за тобой трудно было угнаться. Кто-то из знакомых сказал, что ты пишешь "яростно". В три года ты почти не делал ошибок. В четыре года пользовался почти всеми знаками препинания, особенно любил тире. Когда тебе не хватало слов, – это тебя не смущало, ты тут же изобретал свои собственные словечки…
* * *
Я раскачиваю качели, на которых ты сидишь, в нетерпении болтая ногами, и твой голосок звенит в зелёном дворике…
– Ты так много песен знаешь! – с уважением говорит девочка постарше, которая сидит на качелях напротив тебя.
– Я сколько угодно песен знаю, – отвечаешь ты без тени хвастовства, просто и искренне.
* * *
А потом пошли и рассказики, и сказки, и всякие фантазии на космические темы…
* * *
«Наверное, 3000 лет тому назад, или больше, вот! больше! 600 тысяч лет назад, но уже это давно прошло, весь космос собрал свои вещи, и тут же сели в свои дома, чтоб солнце их не увидело.
Вот они сделали себе звёздный поезд, и уехали каждый в своём вагоне. Вот вышло солнце. Смотрит. Куда галактики, луна и тысячи звёзд подевались? А остались там одни серые тучи. Куда подевалось всё?»
* * *
«Облака, скажите, сколько вы плывёте? Может быть, вы плывёте сто лет? Отвечайте, люди, сколько мы плывём?
– Уже четыре тысячелетия!»
«Сто любви прошло, и все без печали
(сценарий диафильма)
Однажды, в том доме, который находился на конце нашей галактики, жил человек, который купил любовь. Без печали, за всю жизнь, за сто лет, за сто рублей.
И купил он сто любви, такие мягкие, пушистые…
Ещё книгу 20-страничную – "Инструкция" – как пользоваться этой любовью без печали.
Хорошо, сказал человек, я её буду есть, и мне будет вкусно!
Конец.»
Ты записывал свои стихи и свои странные, удивительные фантазии где попало, и на чём попало…
Я собирала рассеянные по дому тетрадки, блокноты, листочки и складывала их в большой старый чемодан, как в волшебную копилку…
* * *
Весь декабрь Антон писал сценарии диафильмов. Приспособил для этого длинные белые ленты бумаги, которые я купила для заклейки окон. Знакомые шутят, что Антошка уже может зарабатывать себе на жизнь сценариями.
* * *
И в это же время в полном разгаре шла постройка Летающих Часов. В канун Нового года Антон собирался улететь в город Дерефан…
* * *
– Мама, помнишь, у нас был освежитель воздуха? Где он, кончился? Вот тебе новый освежитель. Освежайся, мамочка! Это тебе подарок.
Антон торжественно преподносит мне коробочку из-под монпасье, в которую он положил шишки, кусочки мха и сосновой коры, сухие листья и веточки. Всё это пахнет летом, лесом, теплом…
– Хороший освежитель?
– Прекрасный! Спасибо тебе, сынок.
– Вот и освежайся, когда захочется. Мы в Дерефан его тоже возьмём, а то дерефанцы ещё не научились делать освежители.
Правда, в эпоху изобретения освежителей несколько пострадали наши комнатные цветы. Антон украдкой ощипывал с них листья, давил их «подавилкой», засыпал в банки – «чтобы хорошо пахло». Пахло действительно хорошо, но вскоре я всё же вступилась за нашу оконную зелень. Антон поворчал, но щипать листья перестал.
* * *
У Антона новое увлечение, то есть – дело: начал составлять смазки для часов.
Перемалывает в кофемолке всякую всячину, заливает водой, настаивает, сливает, перемешивает, процеживает, просеивает – все дни в работе. Говорит, что без хорошей смазки Летающие Часы не полетят. Это Антон усвоил после того, как к нам зашёл мой друг Миша Файнерман и починил в очередной раз наши часы с кукушкой. Оказывается, их нужно было всего-навсего смазать! А я почему-то до этого не додумалась.
* * *
Не забыть:
Как десять лет стучала по ночам на пишущей машинке…
Как нас навещал Миша Файнерман: всё чинил и чинил мою машинку…
А потом он уехал жить за город, и поселился в каком-то чуть ли не сарае, а была зима… А в свою квартиру пустил женщину с младенцем (разумеется, бесплатно!), которую выгнали родители – из-за того, что она родила без мужа… И Миша приезжал за Антошиной коляской, из которой мой сынок уже вырос, и мы нагрузили её всем, что у нас было: одёжки, игрушки… И написали им весёлое письмо: маленькому Марку и его маме. Да, почему-то запомнилось, что мальчика звали Марком… Марк, а ты ведь уже совсем взрослый сейчас!
* * *
Кстати, иногда нам тоже перепадали вещички от детей наших друзей. Чаще всего – от Саши, сына Гавра, который старше Антона на три года с хвостиком.
Однажды Гавр вручил нам несколько рубашек и торжественно сообщил, что это рубашки – «от Солженицына».
– Как это?
– Рубашки сыновей Солженицына. Потом их носил сын наших друзей, а потом мой Сашка. Но уже вырос из них. Я подумал: кому бы передать по наследству? Ну, конечно, Антону. Носите на здоровье!
Рубашки были хэбэшные, в клеточку, одна серо-голубая, другая – жёлтенькая, довольно поношенные, но такие милые. И такие значительные! Я гордилась, что ты носил их. Через эти старенькие рубашки мы – мистическим образом – как будто породнились с великим человеком. Прикоснулись к его жизни…
Я до сих пор их помню, эти рубашки. И с каким трепетом я стирала их…
* * *
Январь 1980 года прошёл в трудах, сборах и разговорах о скором полёте на Летающих Часах. О стране Колончися, где находятся города Ампер, Дерефан и Самболюн, куда мы скоро полетим…
– Полетим в конце декабря 80-го года, – сообщает Антон, – 30 или 32 декабря. Я думаю, я к тому времени успею сделать летающие Часы… Только надо сначала хорошенько подумать, как их сделать, чтобы они полетели…
* * *
Мы старательно изучаем амперский, самболюнский и дерефанские языкы.
– А то амперцы, дерефанцы и самболюнцы не знают нашего языка, и мы не поймём друг друга, – сетует Антон.
Он пишет словари. И то и дело устраивает мне экзамены.
* * *
Пишет диафильмы о путешествиях на Летающих Часах и о разных городах.
Рисует схемы, то есть – маршруты нашего будущего путешествия. На этих схемах, кроме выше упомянутых городов, есть город Январь («Здесь всегда зима»), город Март («Здесь всегда ручейки и сосульки»), город Август («Здесь всегда лето»).
