Соломон Нортап - 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа
За все десять лет, что я принадлежал Эппсу, не было ни дня, когда бы я не советовался сам с собой о перспективе побега. Я строил множество планов, которые в момент их создания считал превосходными, но один за другим все они были отринуты. Ни один человек, который ни разу не был в таком положении, не может себе представить тысяч препятствий, встающих на пути беглого раба. Рука каждого белого поднимается против него: патрульные ищут его, гончие рыщут по его следу, а природа этой местности такова, что практически невозможно пройти через нее невредимым. Однако я думал, что может настать тот час, когда мне снова придется бежать через болота. Поэтому пришел к выводу, что нужно подготовиться к вероятности преследования гончими Эппса. У него было несколько собак, из которых одна славилась как известная охотница на рабов, самая яростная и свирепая из всего выводка. Охотясь по вечерам за енотами или опоссумами, я никогда не упускал возможности, оказавшись наедине с ними, хорошенько их избить. Таким образом я со временем сумел почти полностью их подчинить. Они боялись меня, повиновались моему голосу сразу, в то время как у остальных не было над ними совершенно никакой власти. Даже если бы они последовали за мной и перехватили, не сомневаюсь, они поостереглись бы на меня нападать[88].
Несмотря на безнадежность побега, в лесах и болотах всегда полным-полно беглецов. Многие рабы, когда заболевают или настолько изнемогают, что уже не в состоянии выполнять свои задания, бегут в болота. Они готовы потом понести наказание за свой проступок – лишь бы сейчас получить хоть день или два передышки.
В бытность мою собственностью Форда я по нечаянности послужил причиной обнаружения укрытия шести или восьми таких беглецов, которые обосновались в «Великих Сосновых Лесах». Адам Тайдем часто посылал меня с лесозаготовок в поместье за провизией. Весь путь пролегал сквозь густой сосновый лес. Около десяти часов в прекрасный лунный вечер, возвращаясь к ручью вдоль Техасской дороги и неся в переброшенном через плечо мешке освежеванного поросенка, я услышал позади себя шаги. Обернувшись, я увидел, что ко мне быстро приближаются двое чернокожих в одежде рабов. Поравнявшись со мною, один из них поднял дубинку, словно намереваясь ударить меня, а другой схватился за мешок. Я ухитрился уклониться от обоих и, перехватив сосновую дубинку, опустил ее на голову одного из них с такой силой, что тот, видимо потеряв сознание, распростерся на земле. Как раз в этот момент еще двое появились сбоку от дороги. Однако, прежде чем они успели схватить меня, я сумел прорваться мимо них и, взяв ноги в руки, скрылся бегством, сильно перепуганный, ища спасения на лесозаготовках. Когда я сообщил Адаму об этом приключении, он тут же поспешил в индейскую деревню, поднял на ноги Каскаллу и нескольких воинов его племени и пустился в преследование беглецов. Я сопровождал их до места нападения, где мы обнаружили на дороге лужу крови там, где я ударил нападавшего дубинкой по голове. После тщательного и долгого обыска близлежащих лесов один из людей Каскаллы заметил струйку дыма, поднимавшуюся сквозь ветви нескольких развесистых сосен, которые упали и уперлись вершинами друг в друга. Это место со всеми предосторожностями было окружено, и всех, кто прятался в укрытии, взяли в плен.
Эти невольники сбежали с плантации неподалеку от Ламури и скрывались в течение трех недель. Они не имели в отношении меня злого умысла, желая лишь напугать, чтобы отобрать поросенка. Заметив, что я часто хожу вечером по направлению к плантации Форда, и заподозрив, какова природа данных мне поручений, они стали выслеживать меня, увидели, как я заколол и разделал поросенка, и напали во время моего возвращения. У них заканчивалась провизия, и на такую крайность их толкнула нужда. Адам препроводил их в приходскую тюрьму и был щедро вознагражден.
Нередко беглец лишается жизни в своей попытке ускользнуть от преследователей. Владения Эппса с одной стороны граничили с поместьем Кэри – очень обширной сахарной плантацией. Кэри ежегодно возделывает по меньшей мере полторы тысячи акров сахарного тростника, производя 2200–2300 хогсхедов[89] сахара (каждый акр[90] обычно приносит примерно полтора хогсхеда[91]). Помимо этого он засеивает 500–600 акров кукурузой и хлопком. В прошлом году ему принадлежали 153 работника и почти столько же детей, да еще он каждый год нанимает на этой стороне Миссисипи целую партию рабов дополнительно.
Одного из негров-погонщиков Кэри, приятного умного боя, звали Августом. Во время праздников, а порой и когда мы работали на соседних полях, у меня была возможность свести с ним знакомство, которое со временем превратилось в теплую взаимную привязанность. Прошлым летом он имел несчастье вызвать неудовольствие надсмотрщика, грубого и бессердечного животного, который жестоко исполосовал его кнутом. Август бежал. Добравшись до тростниковой скирды на плантации Хокинса, он затаился на ее верхушке. Все псы Кэри были пущены в погоню за ним (их было около пятнадцати), и вскоре они взяли след, ведущий к его укрытию. Они окружили скирду, лая и скребя когтями ее бока, но не могли добраться до жертвы. В конце концов, привлеченные лаем гончих, подъехали преследователи, один надсмотрщик влез на скирду и сбросил Августа вниз. Когда тот скатился на землю, вся стая бросилась на него, и не успели разогнать псов в стороны, как они уже изглодали и изувечили его тело самым ужасным образом; в сотне мест их клыки проникали в мясо до самой кости. Его подняли, привязали к мулу и отвезли домой. Но это было последнее из несчастий Августа. Он прожил до следующего дня, а потом смерть пришла к несчастному парню и милосердно избавила его от мук.
Попытки побега так же часто случались среди невольниц, как и среди невольников. Нелли, рабыня Элдрета, с которой я некоторое время валил лес в «Большой Тростниковой Чаще», пряталась в зерновом амбаре на протяжении трех дней. По ночам, когда его семейство засыпало, она прокрадывалась в наши хижины за едой, а потом снова возвращалась в амбар. В конечном счете мы пришли к выводу, что прятать ее дольше небезопасно, и она вернулась в собственную хижину.
Но самым замечательным примером успешного уклонения от собак и охотников был следующий. Среди невольниц Кэри была одна по имени Селеста. Ей было девятнадцать или двадцать лет, и кожа у нее была куда белее, чем у ее хозяина или любого из его отпрысков. Нужно было долго изучать ее внешность, чтобы заметить в чертах Селесты малейший след африканской крови. Человеку постороннему и в голову не пришло бы, что она – потомок рабов. Поздно вечером я сидел в своей хижине, наигрывая негромкую мелодию, когда дверь осторожно приоткрылась и передо мной явилась Селеста. Она была бледна и измучена. Если бы из-под земли явился призрак, я был бы меньше поражен.
– Кто ты? – спросил я, после того как с минуту молча глядел на нее.
– Я голодна, дай мне немного бекона, – ответила она.
Мое первое впечатление было таково, что это некая повредившаяся в уме молодая госпожа, которая, сбежав из дома, бредет, сама не зная куда, и что к моей хижине ее привлекли звуки скрипки. Однако грубое хлопковое невольничье платье, которое она носила, вскоре развеяло такое предположение.
– Как тебя зовут? – вновь спросил я.
– Селеста, – ответила она. – Я принадлежу Кэри и уже два дня прячусь среди пальметто. Я больна и не могу работать, и скорее умру в болоте, чем дам надсмотрщику засечь меня до смерти. Собаки Кэри не станут меня преследовать. Их уже пытались на меня натравить. Между ними и Селестой есть тайный уговор, и они не станут обращать внимания на дьявольские приказы надсмотрщика. Дай мне мяса – я умираю от голода.
Я поделился с ней своим скудным пайком, и она, принимаясь за пищу, рассказала, как ей удалось бежать, и описала место, где пряталась. На краю болота, всего в полумиле от дома Эппса, раскинулось большое пространство, простиравшееся на тысячи акров и густо поросшее пальметто. Высокие деревья, чьи длинные ветви переплетались друг с другом, образовали над этими зарослями сплошной полог, настолько плотный, что лучи солнца под него не проникали. Там всегда, даже в середине самого ясного дня, царили сумерки. В центре этого огромного пространства, куда не заглядывает почти никто, кроме змей, – в темном и уединенном месте – Селеста выстроила себе грубую хижину из упавших на землю сучьев и покрыла ее листьями пальметто. Таково было избранное ею обиталище. Она не боялась собак Кэри, так же как я не боялся псов Эппса. Сей факт я никогда не мог объяснить, но есть такие люди, по чьему следу гончие наотрез отказываются идти. Селеста была одной из них.
На протяжении нескольких ночей она приходила в мою хижину за пищей. Однажды наши собаки залаяли при ее приближении и разбудили Эппса, который пошел осматривать окрестности. Он ее не обнаружил, но было решено, что впредь ей негоже приходить на двор. После того как поместье затихало, я относил ей провизию на условленное место, откуда она ее забирала.
