Джон Голсуорси - Темный цветок
- Зверски трудное дело - правильно выбрать главную линию!
Да, истинное Искусство! Как хорошо знакомы художнику эти поиски точки равновесия, центральной оси, без которой останется мертвым любой замысел!.. Он заметил, что сегодня в комнате нет ни цветов, ни котенка - и не чувствуется присутствие постороннего начала; даже портрет задернут. Уж не примерещилась ли ему эта девушка, не пригрезилась ли его воображению, охваченному тоской по юности?
Но вот Дромор захлопнул зеленую книгу, встал и подошел к огню.
- Ты тогда очень понравился Нелл. Да ты всегда имел успех у женщин. Помнишь девушку у Коустера?
У Коустера была кондитерская, и Леннан ходил туда всякий раз, как бывали деньги, просто чтобы смиренно полюбоваться красивым лицом. Просто любоваться чем-то красивым, не более того! Джонни Дромору и сейчас этого не понять, как и тогда, когда они делили комнату в "Бэмбери". Совершенно бесполезно пытаться ему объяснять! Он поглядел в его вытаращенные глаза и услышал добродушно-насмешливый голос:
- Эге, да ты, я вижу, седеешь. Да, Ленни, мы с тобой свински постарели! Все стареют, когда женятся.
- Кстати, я не знал, что и ты был женат.
Насмешка погасла в лице Дромора, точно задутое пламя свечи; вместо нее разлился медный румянец. Несколько секунд он молчал, потом кивнул в сторону портрета и буркнул:
- Мне жениться не пришлось. Нелл - внебрачная. В душе Леннана взметнулось негодование: Дромор так говорит о своей дочери, словно стыдится ее! Как раз в его духе; самые узколобые существа - это лондонские прожигатели жизни! Их носит, как скорлупки, по волнам чужого мнения, ибо у них нет якоря собственных глубоких чувств! И не зная, приятно это будет Дромору или же он сочтет его сентиментальным болтуном, а то и вовсе человеком безнравственным, он все-таки сказал:
- Ну, из-за этого всякий порядочный человек будет только бережнее к ней относиться. Когда мы с ней начнем заниматься рисованием?
Дромор подошел к портрету, отдернул занавеску и сдавленным голосом проговорил:
- Бог мой, Ленни! Как несправедлива жизнь! Рождение Нелл убило ее мать. Уж лучше бы это был я, право, я не шучу. Всегда расплачиваются женщины.
Леннан встал, ибо вызванная из прошлого память о той летней ночи, когда и другой женщине тоже пришлось расплатиться за все, заливала ему сердце черным потоком неизбывного горя. Он тихо сказал:
- Прошлое есть прошлое, старина.
Дромор снова задернул занавеску и вернулся к камину. Целую минуту он молча глядел в огонь.
- Что мне делать с Нелл? Она становится взрослой.
- А что ты с ней делал до сих пор?
- Она была в школе. А на лето я посылаю ее в Ирландию - там у меня есть что-то вроде поместья. В июле ей будет восемнадцать. Надо представить ее дамам, и все такое. В том-то и загвоздка. Как? Кому?
Леннан мог только пробормотать:
- Моей жене, например.
Он вскоре ушел. Джонни Дромор? Своеобразный наставник для молодой девушки! Странная у нее, должно быть, жизнь в этой холостяцкой "берлоге" в окружении раффовских "Руководств". Что ее ждет? Роман с каким-нибудь юным хлыщом; законный брак с ним - уж об этом ее отец позаботится, он, как видно, дорожит респектабельностью! А потом, быть может, судьба ее матери, злосчастной женщины, изображенной на портрете, с этим чарующим, горьким лицом. А впрочем, не его это дело!
IV
Не его дело! Значит, лишь простое чувство товарищества снова привело его к Дромору после этого признания - надо было показать, что слово "внебрачная" имеет силу лишь в воображении его друга, и еще раз заверить его, что Сильвия рада будет принять девушку, если ей захочется побывать у них.
Когда он упомянул об этом в разговоре с женой, она молчала долгую минуту, задумчиво глядя на него, а потом оказала: "Бедное дитя! Знает ля она сама об этом? Люди ведь такие недобрые, даже в наши дни!" Он был не в силах представить себе, что кто-то способен придавать этому значение, - разве только добрее бы стал к девушке; но в таких вопросах Сильвия разбиралась лучше, она стояла ближе к общим" взглядам - встречалась с людьми, с которыми он не знался, людьми более обычного и распространенного типа.
Было довольно поздно, когда он в третий раз добрался до дроморовской "берлоги".
- Мистера Дромора, сэр, - сказал лакей (у него было то всезнающее выражение лица, каким мудрое Провидение награждает слуг в окрестностях Пикадилли), - мистера Дромара сейчас нет. Но он непременно будет перед обедом - заедет переодеться. Мисс Нелл дома, сэр.
И он увидел ее, сидящую за столом, занятую наклеиванием каких-то фотографий в альбом, - одинокое юное существо в жилище пожилого холостяка! Ленная стоял незамеченный и глядел на ее затылок, на густые вьющиеся русые волосы, перехваченные лентой и ниспадающие по темно-красному платью. И к доверительному шепоту лакея: "Мистер Леннан, мисс!" - добавил от себя еще тише: "Можно мне войти?"
Она с великой непринужденностью вложила ладонь ему в руку,
- О, да, пожалуйста, если только вас не пугает весь этот беспорядок. И прибавила, слегка сжав ему пальцы: - Вам очень скучно было бы посмотреть мои фотографии?
И они уселись вдвоем над альбомом - там были мужчины с ружьями и удочками, группы школьниц, котята, Дромор и она сама на лошади, и на нескольких карточках - какой-то молодой человек с широким, смелым и довольно красивым лицом.
- Это Оливер, Оливер Дромор, папин двоюродный племянник. Он очень мил, правда? Вам нравится его лицо?
Леннан сам не знал. Не ее троюродный брат, а двоюродный племянник ее отца! И в душе его снова вспыхнуло слепое пламя негодования и жалости.
- А как же насчет уроков рисования? Вы до сих пор не пришли учиться.
Она стала краснее своего платья.
- Я думала, что вы просто из вежливости. Я не должна была вас просить. Конечно, мне ужасно хотелось бы, только я знаю, вам будет очень скучно...
- Вовсе нет.
Она подняла глаза. Какие они у нее томные, необыкновенные!
- Тогда можно, я приду завтра?
- В любой день между половиной первого и часом.
- А куда?
Он дал ей свою карточку.
- Марк Леннан... Да... мне нравится ваше имя. Еще в прошлый раз понравилось. Очень красиво!
Что она могла найти в имени, чтобы из-за него ей понравился человек? Что он скульптор, для нее значения иметь не могло, ибо, какова бы ни была его известность, ей его ими известно быть не могло. Ах, но ведь в имени может быть заключено так много для детского слуха! Когда он сам был ребенком, какое очарование содержалось для него в словах: "макароны", "Брабант", "Карниола", "Альдебаран" и "мистер Мак-Крей"! На протяжении недели весь мир был "мистер Мак-Крей", а это всего лишь имя вполне заурядного приятеля Горди.
Как бы то "и было, но под воздействием каких-то чар она разговорилась о школе, о лошадях и автомобилях (ей нравилась быстрая езда), о Ньюмаркетских скачках, которые она находила изумительными, и о театре - о пьесах того толка, какой должен был внушать доверие Джонни Дромору; кроме них, "Гамлета" и "Короля Лира", она ничего не видела. Никогда еще не встречал он девушки, столь не затронутой мыслью, искусством и в то же время неглупой, обладающей каким-то природным вкусом; просто ей не было случая его применить и развить. Да и откуда бы у Джонни Дромора, duce et auspice {Под руководством и покровительством (лат.).} Джонни Дромора! Правда, в школе ее возили в Национальную галерею. И Леннан представил себе десяток юных девиц, шествующих под эгидой одной старой девицы, - как они восторгаются собаками Лэндсира, сдавленно хихикают перед Ботичеллиевыми ангелами, глазеют по сторонам, шаркают ногами и щебечут, словно стайка птичек в кусте.
И все же это дитя "драморизма" оказалось наивнее большинства своих сверстниц. Если ее серые колдовские глаза и следовали за ним, не отрываясь, то открыто, без задней мысли. В ней еще не проснулась покорительница сердец - пока.
Прошел час, а Дромор все не появлялся. Одиночество этого юного существа в столь неподобающем ей жилище начало угнетать Леннана.
Что она делает по вечерам?
- Иногда хожу с папой в театр, а больше сижу дома.
- Ну, а дома что?
- Да так, читаю или разговариваю по-французски.
- Что? Сама с собой?
- Ну да. И еще иногда с Оливером, когда он приходит.
Значит, этот Оливер приходит!
- А давно вы знакомы с Оливером?
- О да! С самого детства!
Он чуть было не сказал: разве же это давно? Но удержался и вместо этого встал, чтобы попрощаться. Она вцепилась ему в рукав и быстро сказала:
- Нет, вы еще не уйдете!
При этом вид у нее был, как у щенка, собравшегося в шутку вас укусить: верхняя губка приподнята над рядом мелких белых зубов, крепко впившихся в нижнюю, и подбородок слегка выпячен. Вот она какая бывает - капризная, властная!
Но он улыбнулся и произнес:
- Увы, к сожалению, мне нужно идти!
И благовоспитанность тотчас же к ней возвратилась, она только заметила с грустью:
- Вы не называете меня по имени. Оно вам не нравятся?
