Вишну Кхандекар - Король Яяти
Ничто не изменилось — ни дорога, ни придорожные деревни, ни леса. А я? Та ли я Шармишта, какой была восемнадцать лет назад? О нет, совсем другая. Та Шармишта была женой и возлюбленной, хоть и прижимала к себе младенца. Она и тогда была матерью, но теперь она только мать. Столько лет мои мысли занимало только одно — не грозит ли что моему Пуру?
Люди святой жизни и высоких помыслов — Кача, Яти, Ангирас — тревожатся мыслями о том, что будет со страной, если обретет Шукра великое могущество. Меня такие вещи не занимали, мне ведом был один страх — за Пуру. Вот и сейчас — где Пуру? Отправится ли он в Хастинапуру с победоносным принцем Яду? Пуру стал так похож на короля, что сходство просто бросается в глаза. Если заметит Деваяни…
Со мной охрана. И Алака тоже со мною. Эта девочка, чьи волосы отливают золотом, влюблена в Пуру, хотя всячески старается скрыть свое чувство. Но если раскрывшийся цветок и скрыт от глаза, он выдает себя благоуханием. Алаке так хотелось сопровождать меня! Она смелая девочка, но пугается наступления темноты, потихоньку утирает слезы, и это трогает мое сердце. А потом я до утра ворочаюсь без сна: вспоминаю прошедшие восемнадцать лет, год за годом оживают они в моей памяти, начиная с той страшной ночи…
Ночь, исполненная жути. Мадхав оставил меня у храма, совсем одну в гремящей тьме, под струями холодного дождя. Совсем одну? Но ведь со мной был Пуру. Мой сын промок насквозь, не заболел бы…
Я ненавидела природу — а за что? Пронизывающий ветер, черное небо, потоки ливня, грохот грома, вспышки молнии — что им до меня? Если сердце человеческое жестче камня, к чему надеяться, что у камня есть сердце. Деваяни хотела извести меня. Если бы не отвага короля, жизнь Шармишты оборвалась бы в том чулане.
Это правда, правда, король спас мне жизнь, но как он мог бросить на произвол судьбы свою Шармишту? Почему он не сказал мне: Шармишта, мне не нужно королевское величие, мне нужна одна ты! Я бы с легкостью все вынесла после таких слов!
Я все равно не допустила бы, чтобы король из-за меня оставил Хастинапуру, но слова любви укрыли бы меня и от дождя и от холода…
Однако Шармиште не было суждено такое счастье…
Не знаю, сколько прошагала я в ту ночь, не знаю, откуда взялись у меня силы, спотыкаясь, брести через ночной лес, с сыном на руках. Принцесса Шармишта, избалованная с детства, принцесса, которую носили в паланкине, чьи ноги привыкли ступать по мягким коврам, продиралась сквозь колючие заросли, убегая из Хастинапуры, едва не ставшей ее могилой. Больше не дочь короля Вришапарвы. Больше не возлюбленная короля Яяти. Просто мать с младенцем на руках. Крохотной, трепетной жизни суждено было расцвести величием, и во имя этого мне предстояло жить.
Утро застало меня у маленького деревенского храма. Я спасла сына, но что мне было делать дальше? Куда идти? Вернуться в отчий дом? Отец и мать обрадуются, увидев внука, но что с ними будет, когда они узнают, кто отец ребенка и что Деваяни преследует меня? Кто сомневается, что святой Шукра может покарать и меня, и все асурское королевство?
Великий боже, разве может быть так одинок человек? Ведь мир передо мной, но во всем мире у меня есть только мой сын. Мой беспомощный Пуру.
Когда совсем рассвело, к храму пришла женщина. Едва взглянув на меня, она повела меня в свой дом. Под ее гостеприимным кровом я чувствовала себя своей и провела там четыре счастливых дня. Хозяйка дома звала меня сестричкой и обращалась со мной точно с младшей сестрой, вернувшейся домой из многотрудных странствий. Пуру беспечно резвился у хижины. Он был здоров и весел, страшная ночь в лесу не сказалась на нем.
На пятую ночь я сладко заснула на циновке, прижимая к себе Пуру. Может быть, мне снился король, его объятия… Я проснулась. Грубое движение чужой руки убедило меня в том, что я не сплю. В неясном лунном свете я увидела мужа моей спасительницы и, не помня себя, закричала:
— Сестра!
Она вбежала с зажженным светильником.
— Что случилось? Что с тобой, сестричка моя милая?
Я ответила, что мне показалось, будто по циновке проползла змея. Она позвала мужа, и они вместе заглянули во все углы, перевернули все циновки. Но как могли они найти змею, если был у нее человеческий облик?
Та ночь стала мне уроком. Принцессой или прислужницей, но я всю свою жизнь провела в дворцовых покоях, не зная, что такое мужская похоть. Теперь, не огражденная стенами дворца, я легко могла стать ее жертвой. Я поняла, что мне предстоит оберегать и Пуру, и самое себя.
Наутро со слезами благодарности я припала к ногам названой сестры моей, не зная, сведет ли нас снова судьба, и отправилась в путь.
Я шла от деревни к деревне, выбирая полузаросшие тропы, обходя стороной города, нигде не задерживаясь долее, чем на ночлег, спеша удалиться от Хастинапуры. На расспросы я отвечала, что ищу мужа, который бросил меня с грудным ребенком и ушел в Гималаи. Одни относились ко мне с жалостью, другие — с подозрением.
Больше всего я боялась как бы не заболел Пуру, но малыш отлично переносил все тяготы путешествия.
Хуже переносила их я. Я решила, что Хастинапура уже осталась далеко позади, и, падая с ног от усталости, остановилась передохнуть в живописной деревеньке. Меня приютила богатая вдова. Вдова засыпала меня вопросами, а когда я повторила ей историю о муже, бросившем меня, сочувственно вздохнула:
— Оставить такую красавицу и уйти в отшельники? Чего только не бывает в жизни!
Весь день я ловила на себе острые взгляды вдовы. Ночью я долго не могла заснуть — вспоминала счастливые часы нашей с королем любви, ласки, слова, нежность… Наконец, сон смилостивился надо мной.
Меня разбудил свет и приглушенные голоса. Я чуть-чуть приоткрыла глаза: вдова на веранде высоко подняла лампу — светила какому-то мужчине, который пристально всматривался в мое лицо, и перешептывалась с ним. Напрягая слух, я разобрала страшные слова: Хастинапура, глашатаи, вознаграждение.
Потом мужчина с сомнением в голосе произнес:
— Не может быть… Принцесса Шармишта? Не может быть…
Вдова настаивала на своем.
Едва дождавшись их ухода, я выскользнула в темноту. Я бежала, не разбирая дороги, подгоняемая страхом. Теперь я знала, что испытывает зверь, преследуемый охотниками.
С тех пор я осмеливалась просить подаяние лишь в самых глухих и заброшенных деревушках, а на ночлег, превозмогая страх, останавливалась в заброшенных храмах. Я бы не цеплялась за жизнь, но Пуру… Ради него я должна была вытерпеть и лишения, и отчаяние.
Как ни страшилась я людей, но обойтись без них не могла. И снова я решилась заночевать в сарае для паломников, построенном при храме за деревенской околицей. Я выкупала Пуру в храмовом пруду и только собиралась смыть и с себя дорожную пыль, как перед храмом появился глашатай… С первых его слов я поняла, в чем дело и, схватив в охапку Пуру, бросилась прочь. От неожиданности малыш громко расплакался. Пожилой человек, направлявшийся послушать глашатая, сказал с укором:
— Ребенок плачет, успокой его!
Я подняла голову — он стал вглядываться в меня.
Мне посчастливилось и в этот раз — я убежала прежде, чем крестьяне догадались, кто я. Однако теперь я знала — Шармишту ищут по всему королевству. Мне нельзя приближаться к базарам, храмам, местам отдыха паломников, где меня могут опознать и выдать, прельстившись вознаграждением. Быть может, если бы нашлись люди, которые на время приютили Пуру, одной мне было бы легче скрываться. Но я не могла и помыслить о разлуке с сыном, только его присутствие давало мне силу, его ручонки и улыбка были моим спасением!
Я обходила стороной поселки, страшась ночного леса меньше, чем людских глаз.
После двух-трех дней, проведенных в безлюдье, я немного успокоилась.
Я вспомнила о Каче, о твердости его духа, и мне захотелось снова надеть карминное сари, которое я так и носила в своем узелке. Я выбрала для ночлега полуразвалившийся храм на опушке леса. Уложив Пуру, я стала готовиться ко сну, когда услышала шаги. Я замерла. В лунном свете показалась высокая фигура отшельника. Не замечая нас, он прошел к алтарю, простерся перед ним, поднялся на ноги и покинул храм.
Пуру проснулся и заплакал. Решив, что ему душно в храме, я выждала немного и вынесла его на воздух. Лес стоял облитый лунным светом, исполненный покоя, овеянный ночными ароматами. Я вдохнула полной грудью.
— Что ты здесь делаешь? — раздался голос.
Я даже не испугалась — все вокруг дышало таким спокойствием, что невозможно было и вообразить, будто серебряный лес таит в себе угрозу. Должно быть, давешний отшельник, подумала я, а может быть, здесь где-то неподалеку обитель…
Отшельник вышел из тени на лунную поляну — и сердце мое заколотилось, как в страшном сне. Ко мне приближался Яти.
Безумный Яти, снедаемый ненавистью к женщинам! Я прижала Пуру к себе. Яти изумленно смотрел на меня. Потом перевел взгляд на Пуру.
