Чарльз Диккенс - Уста и чаша
- Я этому не верю, - сказал мистер Подснеп, правой рукой отбрасывая это сообщение за спину.
Скромный господин выразил опасение, что факт следует считать доказанным, поскольку существуют протоколы следствия и полицейские ведомости.
- Значит, сами они и виноваты, - решил мистер Подснеп.
Вениринг и прочие старейшины одобрили такой выход из положения. Он разом положил конец спорам и открыл широкий простор для выводов.
Человек с очень скромными манерами доложил, что если судить по фактам, то голодная смерть, кажется, была навязана виновникам, - они, по своей дурной привычке, делали жалкие попытки бороться, позволили бы себе даже отдалить конец, если б могли, - в общем, не соглашались умереть с голоду и не умерли бы, если б это было приемлемо для всех сторон.
- Нет ни одной страны на свете, - багровея от гнева, сказал мистер Подснеп, - где о бедных заботились бы с такой предусмотрительностью, как у нас.
Скромный человек был готов с этим согласиться, но, быть может, дело от этого только становится хуже, поскольку это показывает, что где-то и в чем-то делаются ужасные ошибки.
- Где же? - спросил мистер Подснеп. Скромный человек намекнул, что не лучше ли будет постараться, и очень серьезно, отыскать, где именно.
- Да! - сказал мистер Подснеп. - Легко сказать "где-то", но не так легко сказать "где"! Но я вижу, к чему вы клоните. Я с первых слов это понял. К централизации. Нет! Никогда на это не соглашусь. Это не по-английски.
Одобрительный шепот поднялся среди старейшин, словно они говорили: "Тут вы его прижали! Держите его!"
Насколько ему известно (скромный человек даже не стал спорить), он не имел в виду никакой "изации". У него нет и не было излюбленной "изации". Но его больше волнуют такие страшные случаи, чем слова, сколько бы слогов в них ни заключалось. Разрешено ли ему будет спросить, неужели смерть в нищете и забросе чисто английское явление?
- Вам, я полагаю, известно, сколько в Лондоне населения? - спросил мистер Подснеп.
Скромный человек полагал, что это ему известно, но он полагал также, что это не имело бы никакого значения, если бы законы исполнялись как следует.
- И вам известно, то есть по крайней мере я на это надеюсь, что по воле Провидения бедные всегда должны быть с нами? - строго спросил мистер Подснеп.
Скромный человек тоже выразил надежду, что ему это известно.
- Рад это слышать, - значительно произнес мистер Подснеп. - Рад это слышать. Это вас научит быть осмотрительнее и не идти против бога.
В ответ на эту неумную и богохульную, при всей ее избитости фразу, скромный человек сказал - в чем мистер Подснеп был не виноват, - что он, скромный человек, такого невероятного поступка не сделает и даже не боится этого, но...
Но мистер Подснеп почувствовал, что настало время вспугнуть кроткого человека и добить его окончательно.
- Я должен отказаться от этого тягостного разговора. Мне он неприятен. Меня он возмущает. Я уже говорил, что не допускаю таких случаев. Я говорил также, что если и бывают такие случаи, то виноваты сами пострадавшие. Не мне, - мистер Подснеп подчеркнул это "мне", словно намекая, что вы на это, может быть, и способны, - не мне отрицать то, что сделано богом. Полагаю, я не так самонадеян, и я уже говорил вам, в чем заключается воля Провидения. Кроме того, - продолжал мистер Подснеп, краснея до корней волос и с живейшим чувством личной обиды, - предмет разговора весьма неприятен. Я пойду дальше - скажу даже, что он омерзителен. Не такой предмет, о котором можно упоминать в присутствии наших жен и молодых особ, и я... - он закончил фразу взмахом руки, который говорил яснее всяких слов: "И я его стираю с лица земли".
В то самое время, когда тушили несостоявшийся пожар, затеянный скромным господином, Джорджиана бросила иноходца по дороге к дивану, в тупике задней гостиной, чтобы сам выбирался как знает, и вернулась к миссис Лэмл. И кто же был с миссис Лэмл, как не мистер Лэмл. Такой любящий муж!
- Альфред, милый, это мой друг. Джоржиана, душенька, вы должны полюбить моего мужа не меньше, чем меня самое.
Мистер Лэмл гордился тем, что эта особая рекомендация позволит ему скорее заслужить внимание мисс Подснеп. Но если бы мистер Лэмл был склонен ревновать милую Софронию к ее друзьям, то уж, конечно, ревновал бы ее к мисс Подснеп.
- Скажи, к Джорджиане, дорогой мой, - вмешалась его жена.
- Ревновал бы... вы позволите?.. к Джорджиане. - Мистер Лэмл произнес это имя, округленным жестом поднося правую руку к губам и посылая кверху воздушный поцелуй. - Я никогда не видел, чтобы Софрония (вообще, очень сдержанная в проявлении симпатии) была так очарована и увлечена, как она увлеклась... вы позволите?.. Джорджианой.
Предмет этих похвал выслушал их, сидя как на иголках, и, наконец, очень смущенно сказал, обращаясь к Со-фронии:
- Удивляюсь, за что вы меня полюбили! Просто не могу этого понять!
- Дорогая Джорджиана! За вас самое. За то, что вы не такая, как все другие вокруг вас.
- Что ж! Это может быть. Думаю, что я и сама полюбила вас за то, что вы не такая, как все другие вокруг меня, - со вздохом облегчения сказала Джорджиана.
- Нам пора уезжать вместе с другими, - заметила миссис Лэмл, как бы нехотя вставая с места в минуту общего разъезда. - Ведь мы с вами настоящие друзья, милая Джорджиана?
- Да, настоящие.
- Спокойной ночи, милая девочка!
Она смотрела на Джорджиану смеющимися глазами, уже добившись какой-то власти над этой робкой натурой, потому что та, уцепившись за ее руку, отвечала ей боязливым, таинственным шепотом:
- Не забывайте меня в разлуке. И поскорее приезжайте опять. До свидания!
Приятно было смотреть, как грациозно супруги Лэмл прощались с хозяевами и как нежно и любовно они поддерживали друг друга, спускаясь с лестницы. Менее приятно было видеть, как их улыбающиеся лица вытянулись и нахмурились, когда супруги угрюмо расселись по углам своей кареты. Но это зрелище, разумеется, было уже за кулисами; его никто не видел, и оно не предназначалось ни для чьих глаз.
Большие, тяжелые экипажи, сработанные по образцу подснеповского серебра, увезли тех из гостей, которые были потяжелее и подороже; менее ценные гости убрались восвояси как кому вздумалось; подснеповское серебро тоже убрали на покой. Мистер Подснеп стоял, грея спину у огня в гостиной и подтягивая кверху уголки воротничка, как истинный герой дня, охорашиваясь, точно петух в курятнике, посреди своих владений и был бы крайне удивлен, если б ему сказали, что мисс Подснеп, да и всякую другую молодую особу надлежащего происхождения и воспитания, нельзя укладывать и убирать, как серебро, выставлять напоказ, как серебро, шлифовать, как серебро, подсчитывать, взвешивать и оценивать, как серебро. Что такая молодая особа, возможно, чувствует щемящую пустоту в сердце, которую не заполнить серебром, ей нужно что-то помоложе серебра, не столь однообразное, как серебро; или что мысли такой молодой особы могут устремиться за пределы, ограниченные серебром с севера, юга, востока и запада - все это для него было чудовищной фантазией, которую он одним взмахом руки немедленно перебросил бы в пространство. Это происходило, быть может, оттого, что краснеющая молодая особа мистера Подснепа состояла, так сказать, из одних щек, а ведь есть возможность, что существуют молодые особы и более сложной организации.
Если бы только мистер Подснеп, подтягивая кверху уголки воротничков, мог слышать, как супруги Лэмл в некотором кратком диалоге именовали его "этим типом" по пути домой, сидя в противоположных углах своей кареты!
- Вы спите, Софрония?
- Разве я могу уснуть, сэр?
- Очень можете, просидев целый вечер у этого типа. Слушайте внимательно, что я вам сейчас скажу.
- Я, кажется, слушала внимательно все, что вы мне говорили. Чем же иным я была занята весь вечер?
- Говорят вам, - он повысил голос, - слушайте то, что я вам сейчас скажу. Не отходите от этой идиотки. Заберите ее в руки. Держите ее крепко и не выпускайте. Вы слышите меня?
- Слышу.
- Я чувствую, что тут пахнет деньгами, отчего же и не поживиться, а кроме того, надо сбить спесь с этого Подснепа. Мы с вами друг другу должны, вы это знаете.
Миссис Лэмл слегка поморщилась при этом напоминании, но тут же уселась поудобнее в своем темном углу, расправив платье, так что вся карета снова наполнилась благоуханием ее духов и эссенций.
ГЛАВА XII - Честный человек в поте лица
Мортимер Лайтвуд и Юджин Рэйберн обедали в конторе мистера Лайтвуда, взяв обед из кофейни. Не так давно они решили вести хозяйство сообща, на холостую ногу. Сняли коттедж близ Хэмптона, на берегу Темзы, с лужайкой, сараем для лодки и прочими угодьями и собирались провести на реке все летние каникулы, как полагается.
Лето еще не настало, была весна; но не мягкая весна с нежными зефирами, как во "Временах года" * Томсона, а суровая весна с восточным ветром, как во временах года Джонсона, Джексона, Диксона, Смита и Джонса. Резкий ветер скорее пилил, чем дул, а когда он пилил, опилки вихрем крутились по пильне. Каждая улица превращалась в пильню, но верхних пильщиков там не было; каждый прохожий был подручным, и в глаза и в нос ему летели опилки.
