Уильям Теккерей - Английские юмористы XVIII века
То, что часто говорили о Рубини, "qu'il avait des larmes dans la voix" {Что у него была слеза в голосе (франц.).}, можно сказать и о Гэе * и еще об одном юмористе, о котором речь у нас впереди. Почти в каждой балладе Гэя, даже в самой незначительной **, и в "Опере нищих" ***, и в ее скучном продолжении (где стих, однако, не менее великолепен, чем в первой части) есть своеобразная, скрытая, подкупающая нежность и мелодичность. Это чарует и трогает. Это не имеет названия, но это существует и присуще лучшим поэтическим произведениям Джона Гая и Оливера Гольдсмита, как аромат фиалке или свежесть - розе.
{* "Гэй, как и Гольдсмит, обладал музыкальными способностями. Он играл на флейте, - сообщает Мейлон, - и поэтому сумел так хорошо написать некоторые арии в "Опере нищих". - "Примечания к Спенсу".
**
С морей, как злая птица,
Борей летел к земле
В рыданиях юница
Лежала на скале.
К бушующим лавинам
Стремила взор, застыв.
Над нею балдахином
Сплетались ветви ив.
"Двенадцать лун сменилось
И десять дней прошло.
Мой милый, что случилось?
О, как ты, море, зло!
В твоей пучине, море,
Найдет ли милый путь?
Что буря на просторе
Пред бурей, рвущей грудь?
Купцы, дрожа за злато,
На бег валов глядят
Но что казны утрата
Пред худшей из утрат?
Ты, верно, брошен бурей
В чертог затейниц-фей
Но что затеи гурий
Пред страстию моей?
Нас учат, что Природа
Со смыслом все творит.
Тогда зачем под воды
Укрылся скал гранит?
Ужель скала таится
В подводной глубине,
Чтоб милому разбиться
И чтобы плакать мне?"
Она, застыв от горя,
Бранила жребий свой,
Борею вздохом вторя,
Кропя волну слезой.
Когда на гребне тело
Волна пред ней взнесла,
Склонясь лилеей белой,
Юница и умерла.
Баллада из "Как это называется?"
"Что может быть красивее баллады Гэя, или, верней, Свифта, Арбетнота, Попа и Гэя в "Как это называется?": "С морей, как злая птица..."? Я знаю из верных источников, что они все приложили к ней руку". - Письмо Купера к Анвину, 1783 г.
*** "Д-р Свифт однажды сказал мистеру Гэю, как необычно и чудесно можно написать Ньюгетскую пастораль. Некоторое время Гэй был склонен сочинить пастораль, но потом решил, что лучше написать комедию на этот же сюжет. Так появилась "Опера нищих". Он начал работать над ней, и когда впервые сказал о ней Свифту, доктору этот замысел не очень понравился. По ходу работы он показывал написанное нам обоим; и мы иногда делали поправки или давали советы; но написана вся вещь целиком им. Когда она была закончена, никто из нас не думал, что она будет иметь успех. Мы показали ее Конгриву, который, прочитав, сказал, что "либо она будет иметь величайший успех, либо с треском провалится". Мы все присутствовали на премьере, терзаемые сомнениями, но весьма ободрились, когда услышали, как герцог Аргайль, сидевший в соседней с нами ложе, сказал: "Вещь будет иметь успех, иначе быть не может! Я вижу это по их глазам!" Это было сказано задолго до конца первого действия, и мы почувствовали облегчение, ибо герцог (кроме собственного хорошего вкуса) обладает необычайной способностью чувствовать вкус публики. И он, как всегда, оказался прав: публика становилась все благожелательней с каждым действием, и все завершилось громовыми аплодисментами". - Поп, "Примечательные случаи" Спенса.}
Позвольте мне прочитать отрывок из одного его письма, которое настолько широко известно, что большинство сидящих здесь, без сомнения, его знают, но оно так восхитительно, что его приятно будет услышать еще раз:
"Я провел часть лета в старинной романтической усадьбе милорда Харкорта, которую он мне предоставил. Окна выходят на общественный выгон, где, в тени стога, под раскидистым деревом сидела влюбленная пара - это была любовь до гроба, какую изображают в романах. Его звали (назову их настоящие имена) Джон Хьюэт, ее - Сара Дрю. Джон был крепкий парень лет двадцати пяти; Сара - красивая восемнадцатилетняя девушка. Джон несколько месяцев работал на одном поле с Сарой; утром и вечером он должен был пригонять коров, которых она доила. Об их любви много говорили по всей округе, но не злословили, потому что они стремились обладать друг другом, лишь вступив в законный брак. В то самое утро он получил согласие ее родителей, и теперь им оставалось ждать своего счастья всего до будущей недели. И, быть может, в тот день, отдыхая от работы, они говорили о свадебных нарядах, и Джон прикидывал, какие маки и полевые цветы ей к лицу, чтобы выбрать к свадьбе ленты. Они были увлечены этим, как вдруг (стоял конец июля) налетела ужасная гроза, загремел гром, сверкнула молния, и все работники попрятались под деревьями и кустами. Сара, испуганная, едва дыша, упала на копну; и Джон (который не отходил от нее) сел рядом и несколькими охапками сена прикрыл ее. Тут раздался такой грохот, словно небо раскололось. Работники в тревоге стали окликать друг друга, спеша узнать, все ли целы} те, что были близко к влюбленным, не получив ответа, бросились к копне; сначала они увидели дымок, а потом неразлучную пару - Джон одной рукой обнимал Сару за шею, а другой прикрывал ее лицо, словно хотел защитить от молнии. Они были мертвы и уже похолодели, застыв в этой нежной позе. На их телах не было заметно ни ожогов, ни других следов, только бровь у Сары была слегка опалена, да между грудями оказалось небольшое пятнышко. На другой день их похоронили в одной могиле! "
Вот доказательство тому, как чудесно все это описано, - сам великий Поп восхищался этим письмом и даже счел возможным его позаимствовать и послать одной весьма неглупой даме, в которую якобы был влюблен в то время, - дочери милорда герцога Кингстонского и жене мистера Уортли Монтегью, который в то время был королевским послом в Константинополе.
А теперь мы подошли к самому блестящему имени в нашем списке, к величайшему из поэтов, величайшему из всех талантов и юмористов Англии, е какими мы можем его сравнить. Если автор "Дунсиады" не юморист, если поэт, написавший "Похищение локона", не талант, то кто заслуживает, чтобы его так называли? Помимо блестящих способностей и огромной славы, за которые мы должны его чтить, литераторы не могут не восхищаться им, как величайшим литературным _художником_, какого знала Англия. Он шлифовал и отделывал свои произведения, он мыслил; он заимствовал мысли у других, дабы придать своим произведениям изящество и совершенство; брал замысел или ритм у другого поэта, как рисунок или очертания у цветка, или у реки, или у ручья, или у всего, что попадалось ему во время прогулки или созерцания природы. Он начал подражать в раннем возрасте * и научился писать, переписывая печатные книги. Потом он попал в руки церковников и, пройдя обучение у первого своего учителя - священника, который начал заниматься с ним, когда ему было восемь лет, поступил сначала в одну школу в Туайфорде, а потом в другую, в Хайд-парке, где растерял все знания, какие усвоил от своего первого учителя. Когда ему было двенадцать, отец увез его в Виндзорский лес, где он несколько месяцев учился у четвертого по счету священника. "На этом закончилось мое образование, - говорил он, - и, видит бог, ушел я недалеко".
Избавившись от священников, он принялся читать самостоятельно, с необычайной жадностью и увлечением, особенно пристрастившись к поэзии. Он говорил, что версификации научился у Драйдена. В своей юношеской поэме "Алкандер" он подражал всем поэтам подряд - Каули, Мильтону, Спенсеру, Статию, Гомеру, Вергилию. За несколько лет он познакомился со стихами множества английских, французских, итальянских, латинских и греческих поэтов. "Я делал это, - говорил он, - без всякой цели, просто для собственного удовольствия; я изучал языки, увлеченный сюжетами, а не читал книги, чтобы изучить языки. Я устремлялся всюду, куда влекла меня моя фантазия, и был подобен мальчику, собирающему все цветы в поле и в лесу, какие попадутся на пути. И эти пять или шесть лет я считаю самыми счастливыми в своей жизни". Разве это не очаровательная праздничная картина? Лес и книга волшебных сказок - мальчик, под деревьями читающий по складам Ариосто или Вергилия, сражающийся вместе с Сидом за любовь Химены или мечтающий о саде Армиды, и вокруг него безмятежный покой и солнечный свет, а дома, у мирного очага, его ждут ласковая любовь и нежность, и талант кипит в его юном сердце и нашептывает ему: "Ты будешь велик; ты будешь знаменит; ты тоже будешь петь и любить; ты сумеешь так чудесно воспеть ее, что чье-нибудь нежное сердце забудет, что ты хил и некрасив. Каждый поэт любил. Судьба пошлет любовь и тебе". И день за днем он бродит по лесу, может быть, в поисках дамы своего сердца. Он говорил, что это были "самые счастливые дни в его жизни", когда он только мечтал о славе; когда же он покорил эту своенравную красавицу, она не принесла ему утешения.
{* "Уоллер, Спенсер и Драйден были любимыми писателями Попа поочередно в той последовательности, в какой он их впервые прочитал, когда ему еще не было двенадцати лет". - Поп, "Примечательные случаи" Спенса.
