Уильям Шекспир - Шекспировские чтения, 1976
Очевидно, что и в последний период своей деятельности Шекспир не просто рабски следовал за театральной модой, чуждой и безразличной ему; очевидно, что и теперь Шекспир обратился к романтической традиции потому, что она отвечала внутренним его запросам. Словом, очевидно, что в самой романтической традиции существовали какие-то моменты, которые оказывались родственными умонастроению и Шекспира, и его публики.
Все это вынуждает нас вновь вернуться к этой традиции и сделать несколько замечаний - на этот раз о внутреннем ее смысле.
Оговоримся сразу: мы не собираемся солидаризоваться с теми учеными, которые, обнаружив параллелизм сюжетов, мотивов и приемов, выводят отсюда полную идейную тождественность романтических жанров различных стран и эпох. Но, отказываясь абсолютизировать романтическую традицию как нечто во всех отношениях однородное и видеть в ней проявление единого ли мифа или единой, не зависящей от временных условий философии, мы считаем, что формальное сходство произведений этого плана слишком разительно, чтобы быть случайным или чисто внешним. Очевидно, оно свидетельствует и о какой-то внутренней близости. Попытаемся определить ее.
Стремясь подчеркнуть, что романтические жанры средних веков и Возрождения не имеют ничего общего с литературой эпохи романтизма, некоторые критики предлагают пользоваться термином "романическая литература" {См., например, статью А. Бартошевича "Комедия предшественников Шекспира". "Шекспировский сборник", с. 107.}. Нам не кажется, что это правильный выход из положения. При всей двусмысленности определения "романтическая", оно необходимо и в данном случае, ибо верно указывает на романтическое начало как первооснову литературы этого рода.
Порыв к идеальному, тяга к неизвестному, склонность к необычному, стремление проникнуть за пределы известного - словом, все то, что характеризует романтическое умонастроение, в той или иной степени свойственно людям всех стран и всех времен. Способность к романтическому восприятию действительности, очевидно, изначально присуща человеку как духовному существу, а романтическое - неизбежный элемент духовной жизни человечества с того момента, как она становится духовной. Ибо неудовлетворенность данностью, стремление к неизведанному, лежащие в основе романтического, есть предпосылка развития человечества, и она существовала и будет существовать всегда, заставляет ли она человека покидать пещеру или землю, овладевать огнем или космосом, отвергать нищету натурального хозяйства или сытость машинной цивилизации.
Поэтому романтический элемент действительно можно отыскать в литературах всех эпох и всех народов.
Но это вовсе не значит, что всегда существует романтическая литература. Только тогда, когда романтическое умонастроение начинает доминировать, романтический элемент перестает быть одним из многих ингредиентов литературы, приобретает господствующий характер и кристаллизуется в самостоятельный жанр.
Этот процесс возможен лишь при определенных исторических условиях. Условия эти многообразны, ибо присущая романтическому умонастроению автономность идеала и реальности, известного и загадочного, материального и духовного, низменного и возвышенного, познанного и таинственного может быть вызвана самыми различными факторами. Мы остановимся лишь на тех, которые имеют отношение к интересующим нас произведениям.
Один из этих факторов - кризис идеологии, вызванный кризисом социальным.
Не случайно многие романтические жанры складываются на изломе истории. Так, в частности, обстоит дело с греческим романом.
Греческий роман появляется на закате античности, когда ни одна религия, дававшая доселе человеку ясность миропонимания, уже не является господствующей, когда рушатся целостные системы взглядов, когда мир туманится, видоизменяется, усложняется, распадается, раскалывается, когда человека кружат вихри противоречивых идейных течений, почва колеблется и уплывает из-под ног, все смутно, зыбко, ненадежно и неустойчиво. Перспективы общественного развития неясны. Социальные проблемы спутаны. Четкое представление о природе человека и общества утрачено. Вместе с тем границы мира раздвигаются. Житель греческого государства, став подданным огромной римской империи, но не являясь полноправным ее гражданином и не чувствуя себя поэтому частью замкнутого политического целого, ощущает себя теперь частицей всей ведомой ему вселенной - чувство космополитическое перерастает в чувство космическое.
Подобные явления, хотя и со многими поправками, ибо они могут возникать в силу других исторических причин и потому индивидуализированы временем, наблюдаем мы в духовной жизни общества и в другие периоды, когда романтические жанры начинают играть заметную роль.
Ибо в данном случае романтическая литература возникает как отклик на социальное беспокойство, неуравновешенность, идеологические сотрясения и сдвиги, свойственные переломным моментам истории. Отсюда и основные художественные особенности романтических произведений.
Сюжет их наиболее непосредственно отражает представление о жизни как о сплетении не обусловленных друг другом обстоятельств, между которыми отсутствует причинно-следственная связь. Чувство непостижимости или непонятности, алогичности мира, рожденное смутностью общественных перспектив, неустойчивостью общественных установлений и ощущением раздвинувшихся границ вселенной, воплощается в самой заметной особенности сюжета - в произвольном и прихотливом чередовании внутренне не связанных событий, в необыкновенности и неправдоподобии происходящего.
Художественной персонификацией неясности общего хода жизни становится Случай, Судьба, или Фортуна. Романтическая литература постоянно подчеркивает зависимость человека от внешних, непонятных ему и не зависящих от его воли обстоятельств. Именно так понят был в конце XVII в. роман Р. Грина "Пандосто", на обложке которого была изображена колыбель, плывущая по реке, впадающей в море, - своего рода эмблема беспомощности человека в мире. Именно таков был и смысл повести Л. Туайна, очень точно переданный полным ее названием: "Образец горестных приключений, каковой содержит самую великолепную, приятную и разнообразную историю странных случаев, выпавших на долю принца Аполлония, царицы Люцины, его жены, и Тарсии, его дочери. В коем неопределенность этого мира и изменчивое состояние человеческой жизни живо описано".
Однако роль случая в судьбе героев романтических произведений не просто символизирует превратности бытия и загадочную игру не управляемых человеком обстоятельств.
Романтическая литература, как и всякая литература, это литература, которая не может существовать без надежды. Надежда в романтической литературе в основе своей менее твердая и ясная, чем, скажем, в трагедии. Ибо трагедия исходит из величия человека, а романтическая литература ощущает его малость. Но если ход жизни неясен, соотношение добра и зла произвольно, социальные перспективы туманны, если человек чувствует себя не хозяином мира, а слугой его, не может до конца разобраться и в самом себе - на что остается уповать?
Вот как отвечал на этот вопрос современник Шекспира Фулк Гревилль в произведении "Жизнь Сидни", напечатанном в 1611 г. (заметим: время создания последних пьес), где он так писал о цели "Аркадии": "Изобразить точную картину состояния души любого человека, которая помогла бы, как в зеркале, увидеть каждому, коего превратности жизни поведут не только прямой и просторной дорогой добра, но столкнут и с дурной судьбой, как сохранить благое спокойствие, невзирая на все бедствия, и как уповать на улыбку случая" {Fulke Greville. Life of the Renowned Sir Philip Sidney... N. Smith (Ed.). London, 1907, p. 112.} (курсив мой. - И. Р.)
Впрочем, Случай - не единственная надежда романтической литературы.
Из элементов расколовшейся вселенной она пытается воссоздать вселенную идеальную. Идеальное для романтической литературы - главное ее прибежище, главная надежда. И идеал в данном случае не есть нечто в сути своей противоположное реальному, - это скорее переосмысление, перемонтирование реального, так сказать, дистилляция реальности.
Неясность общественных отношений заставляет романтическую литературу абстрагировать действительность и стремиться дать обобщенную картину человеческой жизни. Не будучи в силах понять действительность до конца, романтическая литература не может и зеркально отразить ее - она может дать представление о ней только путем аналогии. Не будучи в состоянии проникнуть в глубину явлений, она пытается возместить это широтой и обобщенностью изображаемого. Вспомним фразу Ф. Гревилля из цитированного выше отрывка: "Изобразить точную картину состояния души любого человека..."
Поэтому романтическая литература обращается к "вечным" элементам человеческого бытия. И именно здесь она ищет материал для идеального.
