Лион Фейхтвангер - Рассказы
- Понимаю, - подтвердила Кэтлин.
Он смотрел на нее долго, испытующе, и она выдержала его взгляд.
- Да ты прямо молодчага, - выпалил он и хлопнул ее по плечу.
- Пожалуйста, без телячьих нежностей, - оборвала она. - Надо действовать. Надо складывать пожитки и ликвидировать Венецию.
- Что? - вознегодовал Перри. - Ликвидировать Венецию? Даже не подумаю. Венеция будет существовать, - упрямо заявил он.
- Ты совсем спятил, - не менее запальчиво возразила она, - а средства где ты возьмешь?
- Уж как-нибудь раздобуду, - сурово заявил Перри, - в лепешку расшибусь, а Венецию не брошу.
- Подумаешь, что такое твоя Венеция? - фыркнула Кэтлин. - Сосиски да баркаролы, и больше ничего.
- Не смей охаивать мою Венецию! - гневно оборвал Перри. - Она есть, она моя, и я ее не брошу.
- Твоя Венеция? - тоже сердито и агрессивно фыркнула Кэтлин. - Твоя? Нет, Глории! Сам же долбил об этом без конца.
- Не брошу, - упорствовал Перри, - сохраню мою Венецию. Теперь тем более - без Глории. Я им покажу, этим проходимцам, - расходился он.
Кэтлин вглядывалась в его лицо - оно осунулось и ожесточилось.
- Ты упрям, как бес, Перри, - заметила она. - Твое упорство граничит с глупостью, - но в лице ее уже не было гнева, а голос явно дрожал.
Перри не мог понять, выражают ли ее слова одобрение или насмешку. Все равно ему это было приятно.
- Ну, значит, я глуп, - ответил он, но куда уж менее агрессивно. - Мой дед говаривал, бывало: "Кто в двадцать лет не красив, в тридцать не силен, в сорок не умен, а в пятьдесят не богат - тому не бывать им вовек!" У меня еще есть время, чтобы поумнеть, а чтобы разбогатеть, и подавно. - Так как она рассмеялась, он добавил: - Конечно, это дается нелегко. Вдвоем было бы куда проще, как по-твоему, Кэтлин? - И он взял ее руку.
Кэтлин не отняла руки.
- Ты думаешь, из этого будет толк? - спросила она. - Так сразу? Без увлечения? - И опять в ее голосе послышалась дрожь и неуверенность.
- Чушь! - решительно заявил Перри. - Если женщина своим видом окрыляет человека, а потом, когда в ней нуждаешься, так ее нет, - это совсем не дело. Женщина должна быть помощницей.
- Только помощницей? - осведомилась Кэтлин.
- Ах, брось ты это, - отмахнулся Перри. - Я не Эмерсон. Только мне без всякой философии ясно, что мы созданы друг для друга. Хочешь ты мне помочь? - спросил он снова почти что повелительно, и лицо его осунулось и стало напряженным, как во время сложных деловых переговоров.
- Конечно, хочу, дуралей. Это ты мог получить раньше и дешевле.
Они решили пожениться, как только будет оформлен развод с Глорией, и отныне Перри стал ездить на тандеме с Кэтлин.
Предложение Оливера утаили от Сиднея, деньги добыли на зверских условиях. Откупили права у итальянцев. Умножили число увеселительных заведений. Построили уютные дачки на одну семью.
Трудиться пришлось вовсю, зато в назначенный годичный срок первый этап был завершен. Место культурного центра Венеция (Техас) заняла другая Венеция (Техас) - город красот и развлечений.
На второй год была намечена постройка казино. В соглашении с подрядчиком имелась на предмет выбора объектов очень выгодная оговорка. Однако же город красот и развлечений еле-еле держался на воде и затевать новые предприятия было небезопасно.
Когда срок заключения договора на постройку подходил к концу, Перри обратился за советом к Кэтлин:
- Решиться или нет? Строить или не строить казино?
- Это дело счастья.
Перри подписал наряд.
Начали рыть фундамент для казино. Наступил срок первого крупного платежа, затем второго. Перри плохо спалось в эти ночи.
Но, вынимая грунт, рабочие докопались до воды с радужными переливами и непонятным запахом.
Перри взволновался, ни слова не сказал компаньонам и привлек специалистов. Сам он окончательно потерял сон. Начали пробное бурение. Нашли нефть. На обширном пространстве нашли нефть.
Сияя от радости, Перри с благодарностью смотрел на Кэтлин.
- Ты подала мне эту мысль, - промолвил он. - Ты посоветовала мне положиться на мое счастье.
Нефть смыла Венецию (Техас), город красот и развлечений.
Но и разбогатев, Перри не перестал вспоминать пресловутый плакат: "Венеция ждет вас".
Они с Кэтлин поехали в Венецию (Италия).
В гостинице "Даниелли" портье спросил их, не хотели бы они нанять хоть и дорогого, но в высшей степени занимательного гида, некоего маркиза Орсони. Это подлинный маркиз, его предки дали Венецианской республике двух дожей. Затем он настоятельно рекомендует им пообедать в траттории на Лидо, - ее владелец тот же маркиз, кстати, маркиза Глория отлично говорит по-английски.
Но мистер и миссис Перри Паладин предпочли осматривать город Венецию без гида. Перри был в клетчатых штанах до колен, в клетчатом дорожном картузе и в пледе, подзорная труба висела у него через плечо, из кармана торчал путеводитель. Кэтлин тоже была в широченном пледе и в соломенной шляпе с вуалью, которая развевалась на ветру.
Они проезжали мимо дворцов в стиле Ренессанс, на самом деле построенных в эпоху Ренессанса из всамделишнего мрамора. Все это было великолепно, но гораздо мрачнее, чем им представлялось, и не так оживленно, На всем была печать обветшалого и даже обшарпанного величия.
Кэтлин до глубины души волновало все виденное.
А Перри чувствовал себя здесь очень неуютно. В угрюмой задумчивости бродил он по городу. И на четвертый день сказал Кэтлин:
- Если не возражаешь, мы завтра уедем. Конечно, все это очень величественно и грандиозно, но что-то мне здесь действует на нервы. - Видя ее удивление, он пояснил: - Какой-то здесь застой и мертвечина. Это город для лентяев. На меня он нагоняет хандру. Я хочу домой. Знаешь, что я надумал, - признался он. - Я брошу нефть и вернусь к земельным участкам. Но больше не буду строить ни Венеции, ни Севилий. Буду строить обыкновенные загородные поселки для нынешних и будущих дачников. И знаешь, кого я возьму себе в помощники? Калла - живописца. Он форменный психопат, но у него бывают разумные мысли. В нем есть то, что нам не мешает позаимствовать у Европы. Его стоит взять с собой в Америку.
- За одну минуту целый ворох новостей, - сказала Кэтлин, как в свое время сказал ее отец.
Ей хотелось побыть еще в Венеции, но она увидела, что чары окончательно спали с ее мужа, порадовалась на своего деятельного Перри и покорилась его воле.
На пути домой, прогуливаясь по палубе и созерцая серо-зеленые воды океана, Перри подвел итог своим впечатлениям:
- В Венеции (Техас) чувствовалась жизнь, в Венеции (Италия) есть величие, но лучше всего была Венеция на плакате в туристическом агентстве "Синдбад".
Кэтлин остановилась, посмотрела на него, и лицо ее вновь выразило мягкую, женственную, материнскую насмешку.
- Уразумел наконец? - спросила она. - Впрочем, тебе скоро стукнет сорок, пора поумнеть.
Он рассмеялся.
- А я еще в тридцать уразумел, что мы созданы друг для друга, - ответил он.
И они снова отправились гулять по палубе, и Перри радовался, что пароход каждый час на пятнадцать миль приближает его к родине и к делам.
ФЕРРАРСКИЙ КАРНАВАЛ
По дворцу д'Эсте в Ферраре проносился буйный карнавальный хоровод, точно огненный жеребец, что, сбросив наездника, без узды мчится на простор.
В парадном покое дворца сидел на возвышении брат герцога, кардинал Ипполито, в кругу ученых острословов и блистающих умом красавиц. Пресытясь праздничной суетой, избранное общество с изысканной томностью раскинулось в мягких креслах, поставленных на возвышении. Вдыхая утонченными чувствами аромат веселья, незримо, по ощутимо пропитавший зал, гости услаждались легкой беседой, которая грациозно порхала от высокого к низменному, от глубокого к пустому.
Мессир Лудовико Ариосто, придворный поэт кардинала, только что рассказал, как напротив, в нише за померанцевым деревом, он подслушал нежное воркование переодетого капуцином бакалавра Тимотео Шелладини с Бьянкой Джованной, юной придворной дамой герцогини Лукреции.
- Вашему высокопреосвященству известно, - обратился он к кардиналу, известно и вам, господа, как косноязычен обычно добрейший наш Тимотео. Но послушали бы вы, каким он стад вдруг красноречивым. Слова столь резво слетали с его губ, что triumviri amoris порадовались бы, глядючи на него. Так любовь внушает нужные слова немотствующему.
- Разве не такова же, друг Лудовико, любая страсть? - спросил кардинал. - Мне кажется, любая подлинная страсть на какой-то миг превращает в Демосфена всякого, даже отдаленно не причастного гуманизму.
- Прошу прощения у вашего высокопреосвященства, - возразил Ариост; нагнувшись, он только что поднес к губам розовый бутон, брошенный ему белой женской рукой, - прошу прощения за то, что я дерзаю возразить вашему высокопреосвященству. Подлинная страсть даже невежду учит мыслить и чувствовать по-иному; но говорить по-иному она учит лишь нас, тех, кто насквозь пропитан духом гуманизма. Страсть плебея может самим наличием своим оказать художественное воздействие на других; однако выражение ее, способы, какими он пытается ее выразить, зачастую смешны и всегда некрасивы.
