Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)
Сэр Барнс держался с беспредельной любезностью, сердечностью и обходительностью. Он был, видимо, в курсе всех моих дел и поздравил меня с каждой наималейшей удачей; он слышал, что я выставил себя кандидатом в депутаты от родного города; искренне надеялся видеть меня в парламенте и, притом, сторонником правых; горел желанием познакомиться с миссис Пенденнис, о которой слышал много лестного от леди Рокминстер; и осведомился о нашем адресе, дабы леди Клара Ньюком могла иметь удовольствие нанести визит моей супруге. Эта церемония вскоре состоялась, а за ней не замедлило последовать приглашение на обед к сэру Барнсу и леди Кларе Ньюком.
Сэр Барнс Ньюком, баронет и член парламента, разумеется, проживал уже не в том маленьком домике, в котором поселился после женитьбы, а в куда более просторном особняке в Белгрэйвии, где и принимал своих знакомых. Следует заметить, что, воцарившись в своей семье, Барнс перестал быть так несносен, как во дни своей юности, и не без сдержанного сожаления говорил об этом периоде своего духовного развития. Он был саркастичен, важен и сановит, не прятал больше свою плешь (как то делал при жизни отца, зачесывая жидкие пряди волос с затылка на лоб); рассуждал все больше о парламенте, ревниво исполнял свои обязанности там и в Сити и старался жить со всеми в мире и дружбе. Можно было подумать, что все мы - его избиратели, и хотя его усилия быть приятным не ускользали от глаза, они имели явный успех. У Барнса мы встретили мистера и миссис Хобсон Ньюком, Клайва, а также мисс Этель, которая была очень хороша в своем траурном платье. Это был семейный обед, как заметил сэр Барнс с подобающей торжественностью в лице и голосе, давая нам понять, что большие приемы дока невозможны в этом доме, пережившем такую утрату.
К моему удивлению, среди присутствующих находился и лорд Хайгет, доселе известный моему читателю под именем Джека Белсайза. Лорд Хайгет повел к столу леди Клару, но потом занял место возле мисс Ньюком, по другую сторону от нее; место рядом с хозяйкой оставалось свободным для какого-то гостя, который еще не прибыл.
Лорд Хайгет выказывал такое неустанное внимание к своей соседке, так много смеялся и болтал, что Клайв нахмурился и по временам метал на него яростные взгляды с другого конца стола; по всему было видно, что юноша, хотя и без надежды, но продолжает любить и ревновать свою очаровательную кузину.
Барнс Ньюком был отменно любезен со всеми своими гостями: каждому из них, начиная от тетушки Хобсон и кончая вашим покорным слугой, он имел сказать что-нибудь приятное. Даже своему кузену Сэмюелу Ньюкому, неуклюжему малому с прыщавым лицом, Барнс нашел что сказать, потолковав с ним самым любезным образом о Королевском колледже, украшением коего был сей юноша. Он похвалил заведение, поздравил с успехами юного Сэма и тем сразил не только его, но и его маменьку. Поговорил с дядей Хобсоном о его урожаях, с Клайвом о его картинах, со мной - о том, какой фурор произвела в парламенте такая-то статья из "Пэл-Мэл": министр финансов просто рассвирепел, а лорд Джон покатился со смеху, читая эти нападки, - словом, наш хозяин в тот день держался до невозможности приветливо. Леди Клара была очень миловидна: она немного пополнела со времени замужества, и это только шло ей. Она больше молчала, но ведь слева от нее сидел дядюшка Хобсон, а с ним у ее милости не могло быть много общего; место по правую ее руку по-прежнему пустовало. Охотней всего она разговаривала с Клайвом, который, как выяснилось, написал прелестный портрет ее и ее дочурки, за что мать, а также и отец, были ему весьма признательны.
Чем же была вызвана эта перемена в манерах Барнса? Нашими ли достоинствами, или улучшением его характера? За два года, охватившие события всех предшествующих глав, автор сих строк получил наследство, однако столь небольшое, что оно не могло быть причиной обходительности банкира; и я приписал любезность сэра Барнса Ньюкома желанию быть со мной в добрых отношениях. Ну, а для примирения с лордом Хайгетом и Клайвом имелись, как вы сейчас узнаете, свои причины.
Лорд Хайгет, получив в наследство титул и состояние родителя, заплатил сполна все свои долги и навсегда распрощался с грехами юности. Его милость держал у "Братьев Хобсон" солидный капитал. Прискорбные события трехлетней давности, очевидно, были забыты: джентльмены не могут всю жизнь умирать от любви, пребывать в отчаянии и ссориться насмерть. Вступив во владение имуществом, Хайгет выказал необычайную щедрость по отношению к Кочетту, который вечно находился в стесненных обстоятельствах; и когда скончался старый лорд Плимутрок и ему наследовал Кочетт, в Шантеклере состоялась вполне мирная встреча между Хайгетом, Барнсом Ньюкомом и его супругой. Старая леди Кью и мисс Ньгоком тоже гостили тогда в Шантеклере, и лорд Хайгет откровенно выражал свое восхищение этой молодой особой и, как рассказывали, осадил Фарйнтоша, назвав его пошлым болтуном за то, что тот посмел непочтительно говорить о ней. Но поскольку было известно, что на девушку имеет виды человек с титулом маркиза, лорд Хайгет, vous concevez {Вы понимаете (франц.).}, не решился портить ему игру и покинул Шантеклер, заявив, что ему всегда не везло в любви. Когда же графиня Кью из-за приступа люмбаго вынуждена была поехать лечиться в Виши, Хайгет сказал Барнсу:
- Пригласили бы свою прелестную сестрицу погостить к себе в Лондон. Она помрет со скуки, если будет жить со старухой в Виши или с матерью в Регби. Леди Анна переселилась туда, чтобы дать образование своим сыновьям.
И вот мисс Ньюком перебралась к брату и невестке, в чьем доме мы только что имели честь ее видеть.
Когда Кочетт появился в палате лордов, его представили собранию пэров Хайгет и Кью, как перед тем Хайгета официально ввел туда Кью. Итак, теперь эти три джентльмена ездили в золоченых каретах, и каждый из них имел баронетскую корону, как то случилось бы и с тобой, мой уважаемый юный друг, будь ты старшим сыном какого-нибудь пэра и переживи своего батюшку. Теперь, разбогатев, они, надо надеяться, станут паиньками. Кью, как мы знаем, женился на одной из девиц Плимутрок, на второй из сестер - Генриетте Пуллярд, которая тогда, помните, резвилась себе в Баден-Бадене и нисколько его не боялась. Читатель, коему мимоходом мы показали эту девицу, и в мыслях не имел, что это юное существо со временем сделается графиней. Однако мы уже в те поры, когда она гуляла со своей гувернанткой, шалила с сестренками, усаживалась обедать в час пополудни и ходила в передничке, - уже в те поры мы втайне почитали ее как будущую графиню Кью и мать виконта Уолема.
Лорд Кью был счасглив в браке и очень нежен со своей молодой женой. После свадьбы он повез графиню в Париж, а потом они почти безвыездно жили в Кьюбери, где его сиятельство, став одним из самых усердных помещиков во всем графстве, возделывал свой сад, тогда как раньше озорничал в чужих. С Ньюкомами он был не слишком близок; рассказывали, будто лорд Кью сказал кому-то, что Барнс после женитьбы стал ему еще противнее, чем прежде. Между сестрами леди Кларой и леди Генриеттой произошла ссора во время визита последней в Лондон, незадолго до того самого обеда, на котором мы только что присутствовали, - а вернее присутствуем сейчас, - возможно, из-за ухаживаний Хайгета за мисс Этель. В дело вмешали и Кью, и у того было горячее объяснение с Джеком Белсайзом, после чего Джек перестал ездить в Кьюбери, хотя маленького Кью окрестили в его честь. Все эти любопытные подробности из жизни сильных мира сего я, конечно, сообщаю своему читателю на ухо, пока мы сидим за обеденным столом в Белгрэйвии. Разве же не приятно находиться в столь изысканном обществе, мой любезный друг, вместо яств довольствующийся рассказами!
А теперь надлежит объяснить, как случилось, что Клайв Ньюком, эсквайр, чьи глаза поверх цветочных букетов на столе метали молнии в лорда Хайгета, любезничавшего с мисс Этель, - как случилось, что Клайв и его кузен Барнс снова стали друзьями.
Бунделкундский банк, учрежденный четыре года назад, превратился теперь в одно из самых процветающих коммерческих предприятий Бенгалии. Основанный, как гласили проспекты, в те дни, когда банкротство крупных посреднических фирм пошатнуло частный кредит и вызвало панику по всей территории президентства, Бунделкундский банк руководствовался единственно здравым и плодотворным в коммерции принципом, а именно - принципом сотрудничества. Местные богачи вслед за крупной калькуттской фирмой "Раммун Лал и Кo" вложили большие деньги в Бунделкундский банк; гражданские служащие, офицеры и купцы-европейцы из Калькутты приглашены были покупать акции предприятия, каковое было равно нужно и выгодно военным, чиновникам и коммерсантам, как английским, так и туземным. Скольких молодых людей, состоявших на военной и гражданской службе, разорили поборы посреднических фирм, агенты которых положили в карман огромные суммы! Агентами Бунделкундского банка являлись сами акционеры; и любой вкладчик, будь то крупнейший индийский капиталист или какой-нибудь прапорщик, мог помещать свои деньги под большие и надежные проценты и брать в кредит под малые. Уполномоченные банка сидели в каждом президентстве, в каждом большом городе Индии, а также в Сиднее, Сингапуре, Кантоне и, разумеется, в Лондоне. С Китаем велась обширная торговля опиумом, прибыль от которой была так велика, что только на закрытых заседаниях правления оглашались подробные отчеты об этих операциях. Остальные банковские книги были доступны каждому пайщику; и какой-нибудь прапорщик или молодой чиновник мог в любой момент просмотреть как свой собственный счет, так и общий гроссбух. С Новым Южным Уэльсом они вели бойкую торговлю шерстью, снабжая эту крупную колонию всевозможными товарами, которые приобретали через своих лондонских агентов, на условиях, дававших им возможность полностью завладеть рынком. В добавление к этим прибылям на земле, принадлежащей компании Бунделкундского банка, были обнаружены меднорудные залежи, которые принесли баснословный доход. Через посредство влиятельной национальной фирмы "Раммун Лал и Кo" правление Бунделкундского банка захватило все рынки в пределах Британской Индии. Один только заказ на отливку божков в Бирмингеме (из их собственной меди и оплаченный их собственной шерстью) вызвал громкое негодование сторонников Низкой церкви; в палате общин даже были по этому поводу дебаты, в результате чего акции Бунделкундского банка заметно возросли в цене на Лондонской бирже.
