О. Генри - Деловые люди (сборник)
– Знаю, знаю, – сказал Форстер, одобрительно кивая головой.
– Сегодня я вернулся в Нью-Йорк, – продолжал Айвз, – после трехлетнего путешествия по всей земле. И за границей дело обстоит не лучше, чем у нас дома. Весь мир, по-видимому, во власти логического умозаключения. А меня сильно интересует лишь одно: совершенно новая предпосылка. Я пробовал охотиться в Африке за крупною дичью. Я знаю, что может сделать автоматическая винтовка на известном расстоянии; а когда слон или носорог падает от пули, мне это доставляет приблизительно такое же удовольствие, как в детстве, когда меня оставляли в школе после уроков и заставляли решать задачи на доске.
– Знаю, знаю, – сказал Форстер.
– Аэропланы, пожалуй, могут что-нибудь дать, – задумчиво продолжал Айвз. – Я пробовал подниматься на воздушном шаре, но, кажется, все дело в правильном расчете ветра и балласта.
– А женщины? – с улыбкой подсказал Форстер.
– Три месяца назад, – сказал Айвз, – я таскался по базару в Константинополе. Я обратил внимание на одну особу, которая разглядывала какие-то украшения из янтаря и жемчуга у одного из ларьков. Она, разумеется, была под чадрой, но из-под нее виднелись необычайно красивые глаза. Ее сопровождал слуга, рослый, черный как смоль нубиец. Вскоре негр начал незаметно ко мне приближаться и сунул мне в руку бумажку. Как только мне удалось это сделать, я развернул ее. Там было написано карандашом, торопливым почерком: «Сегодня вечером в девять – Соловьиный сад – ворота с аркой». Не кажется ли это вам интересной новой предпосылкой, мистер Форстер?
– Продолжайте, – с увлечением сказал Форстер.
– Я навел справки и узнал, что Соловьиный сад принадлежит какому-то старому турку – великому визирю или что-то в этом роде. Нечего и говорить, что я направился к воротам с аркой и прибыл туда к девяти. В назначенное время тот же слуга-нубиец быстро открыл ворота; я вошел в сад и уселся на скамье близ благоухающего фонтана рядом с дамой в чадре. Проболтали мы довольно долго. Она оказалась журналисткой Мэртль Томпсон и изучала гаремы по поручению чикагской газеты. Она сказала, что там, на базаре, заметила чисто нью-йоркский покрой моего платья.
– Понимаю, – сказал Форстер, – понимаю.
– Я изъездил всю Канаду на лодке, – сказал Айвз, – переплывал через пороги и водопады, но опять-таки это меня не удовлетворяло, потому что я знал, что есть два возможных исхода: или я утону, или же выплыву на поверхность. Я играл в карты во все азартные игры, но математики испортили это развлечение: они вычислили процент вероятности выигрыша и проигрыша. Я завязывал знакомства в поездах, я ходил по объявлениям, я звонил в незнакомые дома. Я пользовался всякой случайностью, которая только мне представлялась, но всегда наступал трафаретный конец – логическое заключение, вытекающее из предпосылок.
– Знаю, – повторил Форстер. – Я все это испытал. Но у меня мало было «случайно случившихся» случаев. Есть ли другой город в мире, в котором бы так отсутствовал элемент невозможного? Кажется, будто есть мириады случаев окунуться в неопределенное, но ни один из тысячи не приведет вас туда, куда вы совсем не ожидали попасть. Желал бы я, чтобы и с подземными поездами и трамваями так же редко происходили недоразумения.
– Солнце уже взошло, – сказал Айвз, – и разогнало мрак тысячи и одной ночи. Нет больше калифов. Бутылка рыбака превратилась в термос с гарантией, что любой дух может сохраниться в нем в течение двух суток горячим или холодным. Жизнь движется рутиной. Наука убила приключение. Нет больше тех случайностей, которые испытывали Колумб или человек, первым начавший есть устриц. Верно лишь одно, что нет ничего неверного.
– Видите ли, – сказал Форстер, – я испытал лишь те переживания, которые доступны жителю столицы, а круг их весьма ограничен. Я не видал света, как вы, но, по-моему, мы смотрим на него с одинаковой точки зрения. Говорю вам, что я благодарен даже за это наше маленькое приключение, граничащее со случайностью. Быть может, будет хоть один момент, когда я затаю дыхание: когда представят счет за обед. Пожалуй, пилигримы, путешествовавшие без документов и без кошелька, в конце концов более остро наслаждались жизнью, чем рыцари Круглого Стола, разъезжавшие со свитой и с заверенными чеками короля Артура в подкладке шлемов. А теперь, если вы кончили пить кофе, давайте разыграем, на кого должен обрушиться предстоящий нам удар Судьбы. Ну, что вы загадали?
– Решка, – объявил Айвз.
– Верно, – сказал Форстер, поднимая руку. – Я проиграл. Мы забыли выработать план, чтобы выигравший мог скрыться. Предлагаю вам, когда подойдет лакей, вскользь заметить, что вам нужно кому-нибудь позвонить. Я буду удерживать позицию и задержу счет некоторое время, чтобы вы успели взять пальто и шляпу и уйти. Благодарю вас за вечер, выходящий из ряда обыкновенных, мистер Айвз. Я желал бы, чтобы он повторился.
– Если память мне не изменяет, – сказал, смеясь, Айвз, – ближайший полицейский участок находится на Мандель-стрит. Поверьте, что и мне наш обед доставил большое удовольствие.
Форстер нажал кнопку. Лакей приблизился к столу, словно подтянутый невидимой резинкой, и положил счет, лицом вниз, рядом с чашкой проигравшего. Форстер взял счет и начал тщательно проверять итог. Айвз удобно откинулся на спинку стула.
– Простите, – сказал Форстер, – но вы, кажется, собирались позвонить Граймзу насчет театра в четверг? Вы разве забыли?
– Ну, – сказал Айвз, усаживаясь еще удобнее, – это я могу и потом сделать. Человек, принесите мне стакан воды.
– Хотите видеть травлю зверя, а? – спросил Форстер.
– Надеюсь, что вы ничего не имеете против, – сказал Айвз умоляющим голосом. – Я никогда в жизни не видал, как арестовывают в ресторане джентльмена, пообедавшего на шармачка.
– Ну, что же, – спокойно сказал Форстер. – Вы имеете право вместо рюмки коньяку угоститься зрелищем христианина, умирающего на арене.
Официант принес воду и остался у стола с непринужденным видом неумолимого сборщика податей.
Секунд пятнадцать Форстер колебался, затем он вынул из кармана карандаш и нацарапал на счете свою фамилию. Лакей поклонился и унес его.
– Дело в том, – сказал Форстер, улыбаясь несколько сконфуженно, – я, очевидно, не «настоящий спортсмен», что равносильно «искателю приключений». Мне придется сделать вам признание: я уже больше года обедаю в этой гостинице раза два-три в неделю и всегда подписываю счета.
И затем он добавил с оттенком благодарности:
– Очень мило все-таки с вашей стороны, что вы остались при мне до конца, хотя вы знали, что у меня нет денег и что вас могли бы забрать в полицию заодно со мной.
– Видимо, и мне придется признаться, – сказал Айвз, широко улыбаясь. – Я владелец этой гостиницы. Разумеется, я не управляю ею лично, но всегда держу для себя номер в третьем этаже на случай, когда я ночую в городе.
Он подозвал лакея и сказал:
– Что, мистер Гильмор еще в конторе? Отлично. Передайте ему, что мистер Айвз здесь, и попросите его распорядиться, чтобы мои комнаты были убраны и проветрены.
– Еще одно рискованное приключение, прерванное неизбежностью, – сказал Форстер. – Нет ли в следующем номере загадки без ответа? Но вернемся, если вы ничего не имеете против, к нашей прежней теме минуты на две. Мне не так уж часто приходится встречаться с человеком, которому было бы понятно, какой недостаток я нахожу в жизни. Через месяц будет моя свадьба.
– Воздерживаюсь от комментариев, – сказал Айвз.
– Правильно. Я кое-что добавлю к моему заявлению. Я всей душой люблю «ее», но я все-таки никак не могу решить, ехать ли мне с нею в церковь или же дернуть без нее на Аляску? Это то же самое, о чем мы с вами только что рассуждали: брак – конец всяких приключений. Всем нам известна ежедневная рутина; после утреннего завтрака вы получаете поцелуй, пахнущий цейлонским чаем; затем вы отправляетесь в контору, возвращаетесь домой и переодеваетесь к обеду; два раза в неделю театр… счета… по вечерам большей частью тоска и попытки поддержать разговор… иногда легкая ссора, может быть, даже как-нибудь и крупная, с разводом, или же успокоение в мирном довольстве среднего возраста, что, пожалуй, хуже всего.
– Понимаю, – с знающим видом кивнул Айвз.
– Меня заставляет колебаться, – продолжал Форстер, – именно эта убийственная уверенность во всем. После этого уже ничего не найдешь «за ближайшим углом».
– После церкви ничего, – сказал Айвз. – Знаю.
– Поймите, – сказал Форстер, – что у меня нет ни малейшего сомнения относительно моего чувства к «ней». Могу сказать, что я искренно, глубоко люблю ее. Но в крови, которая течет по моим жилам, есть что-то, громко протестующее против заранее вычисленных формул всякого рода. Я не знаю, чего именно мне хочется. Я знаю только, что мне этого хочется. Я, наверное, говорю невероятные глупости, но сам я понимаю, что хочу сказать.
