Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)
Д’Авигдор вяло улыбнулся и, казалось, хотел сменить тему. Но Бертрам настаивал, словно что-то заподозрил:
– Как вышло, что ты не попал в меня? Я даже не слышал, как пролетела твоя пуля.
– Не слышал? – улыбнулся лейтенант.
– Д’Авигдор, ради всего святого, как ты это устроил?
– Никак.
– Так ты не стрелял?
– А зачем? Видишь ли, если бы я сыграл в ящик, было бы проще простого выбрать нового члена. И на смертном одре я умолял бы, чтобы только это не был Льюис Холинг. А если бы я застрелил тебя… почему бы нет? – он посмотрел на него и улыбнулся непередаваемой улыбкой, совсем как в былые времена, – кто бы вклеивал вырезки в клубный альбом?
– Бертрам, нам пора, – сказал Бентли, выпроваживая из комнаты своего товарища, совершенно раздавленного услышанным. – Всего доброго, д’Авигдор, увидимся завтра.
– Бентли! – воскликнул д’Авигдор. – Еще кое-что. – Бентли обернулся и приблизился к постели.
– Бентли, некто, чье имя я, слава богу, не вправе называть… это было бы слишком большим потрясением и для Бертрама тоже. Так вот… не отвезешь ли ты ее домой, к мужу? Она знает, что ты честный человек и согласится поехать с тобой.
Бентли пожал лейтенанту руку и пообещал выполнить его просьбу. Ему был неприятен женский флирт, а дамское общество вызывало у него смущение, но, как настоящий джентльмен, он не мог отказаться сопровождать даму куда бы то ни было, поэтому отыскал ее и учтиво предложил свою помощь на обратном пути в Англию. Ее обычная легкомысленная веселость и ирония исчезли вслед за властностью, и она стала подобна бледному, тусклому пеплу в догоревшем камине. Взглянув на Бентли спокойно и кротко, она проговорила с усталостью и некоторым облегчением:
– Я поеду с вами.
Они отправились в путь на следующий же день, и за время путешествия беспомощная и избалованная женщина начала находить удовольствие в обществе этого добродушного и сильного человека, который ей по-настоящему понравился, как и большинству разумных людей, кто имел с ним дело.
В Кале они встретились с родственником дамы, Горацием Бошамом, который вызвался сопровождать ее до Лондона, и дама распрощалась со своим спутником, испытывая к нему большую симпатию, чем к кому бы то ни было с тех самых пор, как разбила сердце Вернеда у камина в библиотеке.
Бродя по рынку в Кале и раздумывая, в какой бы гостинице остановиться, Бентли оказался на краю причала и от удивления чуть было не отправился прямиком на дно, или, по его собственному выражению, “в ту великолепную гостиницу, где хозяйка – смерть, а черви – портье”, ибо к нему быстрым шагом приближался невысокий брюнет, смуглый и кареглазый, в скромном костюме.
– Праотец Авраам! – воскликнул Бентли, протягивая ему руку. – Это же Лоуренс!
Глава 5
Нигилизм
С Гиезием ты сходен ликом страшным,
И шумным водам мира не дано
Отмыть Пилатово проклятое пятно
С души и рук, себя убийством замаравших,
И Агнцем не предстанет волк вчерашний.
Снова сменим место действия нашей сбивчивой и причудливо запутанной драмы и перенесемся в комнату в Санкт-Петербурге, где сидят Гилберт Честертон и его жена. Точнее говоря, она сидит, а он беспокойно расхаживает из угла в угол. Рядом на столе лежит письмо от сэра Леонарда Магнуса, недавно ставшего членом парламента от Бэйзуотера, и именно оно составляет предмет беседы двух супругов.
– Что ж, не представляю, как мне сегодня удастся навестить его подопечных, ведь мне нужно посетить детей ветеранов и еврейский квартал, – говорил супруг, задумчиво пиная каминную решетку – Но придется как-то успеть…
– А где живут эти люди, которым помогает Магнус? – неожиданно спросила супруга, подняв голову, и ее каштановые волосы, словно пламя, вспыхнули в свете догорающих поленьев. Мужчина, чуть недоумевая, назвал адрес.
– Я к ним съезжу, – сказала она, проворно вставая.
– Ты! Нет, слава богу, пока я рядом, в этом нет надобности.
– Но отчего же? – воскликнула она, топнув ногой. – Это же надо сделать. Значит, я поеду.
– Но за ними следит полиция.
Она встала, выпрямившись во весь рост, обычно незаметный из-за ее привычки сутулиться и сидеть, поджав ноги, и откинула с лица пылающие пряди.
– Ты думаешь, я боюсь? – спросила она.
– А ты думаешь, я трусливое ничтожество? – вскричал он. – Нет… ты не боишься. Я хорошо знаю тебя, Гертруда, но, видит бог, куда бы ты ни шла, я пойду туда первым. И я…
– А я дурочка, и сама ни на что не способна, – в сердцах воскликнула она, и в ее глазах на миг блеснул огонь, напомнивший о резких переменах настроения, столь свойственных ей в детстве. – Мы не должны вам помогать. Мы должны прятаться под вашей защитой. Хорошенькое занятие для разумного обитателя сотворенной Богом вселенной… И где твои красивые речи о миссии женщин? Моя миссия там, на той самой улице – или все это пустая болтовня. Я требую дать мне возможность сделать хоть что-нибудь полезное и честно пойти на риск. И я поеду!
– Гертруда, – ответил Честертон, – мы должны поступать так, как того требует наша совесть, даже если это опасно для жизни. Хорошо, поезжай.
Когда вечером Гилберт Честертон вернулся в дом, который они снимали, там было тихо. Он метался из угла в угол, десятки раз повторяя имя жены, в голове его теснились мысли, а за ними прятался страх, в котором он боялся сам себе признаться. Перевернув полдома, он, тяжело дыша, понесся в поисках Гертруды по улицам и площадям. Но нигде не было ни малейших следов. В отчаянии он колотил кулаками в стену: оставалось признать, что жену забрали власти. На четыре часа он утратил способность соображать. Затем, когда свет разума снова забрезжил в его мозгу, он направился к ближайшему полицейскому участку в отчаянной надежде, что все еще можно уладить. Запыхавшийся и бледный, он вбежал в участок и сразу же столкнулся лицом к лицу с очень строгим и аккуратным молодым офицером, который терпеливо дожидался, пока ему связно расскажут о случившемся. Безумец, задыхаясь, прохрипел:
– Вы что-нибудь знаете о госпоже Честертон? Ваши люди похитили ее пять часов назад?
Офицер со странной улыбкой опустил глаза и не проронил ни слова.
– Я могу ее увидеть? – спросил Честертон.
Офицер как ни в чем не бывало посмотрел в окно, словно кроме него в комнате никого не было.
– Я требую официально объявить мне, в чем ее обвиняют и что ее ждет… Ответьте же мне, будьте любезны!
Офицер огляделся по сторонам.
– В чем ее обвиняют? – улыбаясь, повторил он. – Но кого же?
– Эту даму, мою жену! – закричал Честертон, трясясь от гнева.
– Нам ничего об этом неизвестно, – учтиво ответил офицер. – Уверяю вас, на нашем участке не происходило ничего подобного. – И добавил с чуть заметным раздражением: – Мы не имеем к этому никакого отношения… Черт побери, что вы себе позволяете!.. Да отпустите же меня!
– Ах ты негодяй, – прошипел Честертон, схватив его за горло и медленно вдавливая в стену. – Проклятый холуй и обманщик! Скажи мне правду или, клянусь Богом, чьему древнему врагу ты здесь служишь, я размозжу тебе голову… Как же приятно в такие бессовестные времена, как наши, взять лжеца за горло и прочесть ему простую проповедь… Говори правду, черт тебя возьми!
Посиневший офицер, падая навзничь, попытался набрать в грудь воздуху, но сил хватило лишь на то, чтобы прокричать “Помогите!.. Лейтенант… ” – и он рухнул на пол, опрокинув стул.
В глубине участка послышался какой-то шум, и смуглый, добродушный с виду офицер вбежал в комнату. Его тяжелая рука легла на плечо нарушителя правопорядка, однако вместо того, чтобы со всей решимостью оторвать нападавшего от его жертвы, служитель правосудия замер, уставившись на Честертона, а затем рассмеялся и сел, изъявив на не вполне безупречном, но несомненно родном ему английском готовность провалиться на этом самом месте. Честертон внимательно всмотрелся в его лицо и понял, что перед ним Лэнгдон-Дэвис в форме офицера русской полиции. Не в силах прийти в себя, он не сводил глаз с товарища, но тот, моментально посерьезнев, встал, чтобы помочь подняться и успокоиться своему коллеге.
– Я сам разберусь с этим бандитом, – ободряюще проговорил он. – Мы немного поговорим, и он ответит за все, что здесь произошло, и не только за это.
Второй офицер усмехнулся с едва заметным раздражением и исчез, а молодой англичанин прошелся по комнате, потрясая кулаками в подобии воинственного танца, после чего обернулся к своему пленнику.
– Честертон, – проговорил он, пожимая ему руку и заливаясь смехом. – Я действительно страшно рад тебя видеть. Но, позволь полюбопытствовать, какая нелегкая тебя сюда занесла?
– Я пришел за своей женой. Ее схватили эти скоты.
Лицо Лэнгдон-Дэвиса тут же стало серьезным:
– Едва ли они в этом признаются, – сказал он.
