Айрис Мердок - Алое и зеленое
- Барни, это ты? Зайди на минутку.
Со стоном Барни повернул вспять и, напустив на себя равнодушный вид, протиснулся в дверь гостиной. Дождь, видимо, полил сильнее, в комнате было темно и холодно. Камин не топился и был еще полон вчерашней золы. В затхлом воздухе привычно пахло пылью и ветхими толстыми тканями.
Кэтлин стояла в дальнем конце комнаты у окна, теребя кружевную занавеску. Должно быть, она видела, как он вошел. Когда она повернула голову, стал виден большой пучок на затылке, из которого неряшливо свисали пряди волос. Ее измученное лицо расплывалось бледным пятном, только большие светло-карие глаза напряженно светились. На ней была всегдашняя коричневая юбка до полу, плечи закутаны шерстяным платком. Чувствуя некоторую дрожь в коленях, Барни опустился на жесткий стул у дверей. Скользкое блестящее сиденье, отвыкшее принимать ездоков, чуть не сбросило его наземь. Его охватило физическое чувство вины, возникавшее перед каждым разговором с Кэтлин. Он чувствовал, что у него чернеет кожа. "Поможет только ЗАМБУК".
- Барни, я так беспокоюсь.
- Из-за чего, милая? - (Неужели она что-нибудь узнала?)
- Из-за Пат а.
- Ах, из-за Пата? Я бы не стал беспокоиться из-за Пата.
- Барни, ты ничего не знаешь? Ни о каких его... планах?
- Ничего не знаю. Странно, а я сегодня видел Пата у Либерти-Холла. Он как раз туда входил.
- В Либерти-Холл? Но ведь это не его штаб. Его штаб на Доусон-стрит.
- Я знаю. Наверно, они просто готовятся к какому-нибудь совместному параду с ИГА. Мы с ним сейчас в дружбе.
- Да, я это заметила. Так ты правда ничего не знаешь, Барни? Если знаешь, ты лучше скажи.
- Да нет же, Кэтлин, правда не знаю. Мне даже непонятно, из-за чего ты беспокоишься.
- Впрочем, они тебе все равно бы не сказали. - Отойдя от окна, она подсела к неприбранному камину и раздавила туфлей головешку.
Слова ее показались Барни немного обидны. Он встал с негостеприимного стула и тоже подошел к камину.
- Поверь, что, если бы что-то готовилось, я бы об этом знал. У тебя просто воображение разыгралось. Ну почему тебя беспокоит Пат?
- Да не знаю. Ничего определенного нет. Он два дня без всяких объяснений не был на работе, вчера вечером мистер Монаган заходил справиться о нем. Он спросил, не заболел ли Пат, я, конечно, ответила, что нет. Так неудобно. А когда я сказала Пату, что мистер Монаган к нам заходил, он только засмеялся и сказал что-то вроде того, что вообще больше не пойдет в контору. Он точно живет в другом мире.
- По-моему, беспокоиться нечего, - сказал Барни. Что Кэтлин встревожена не из-за него, было большим облегчением. Он пошаркал- ногами, давая понять, что скоро удалится.
- Теперь он когда уходит из дому, то всегда с ружьем. А сегодня опять надел эту их форму. И все время он какой-то неестественный, возбужденный, и Кэтел тоже.
- Кэтел всегда возбужден.
- Он почти не бывает дома. Что он делает целыми днями? А когда ему что-нибудь говоришь, как будто и не слышит, даже не дает себе труда ответить. Барни, ты бы не мог ему что-нибудь сказать?
- О, Господи, что же я могу ему сказать?
- Ну спросить его, не собираются ли они...
Кэтлин осеклась, и Барни вдруг понял, что она близка к истерике. Она не плакала, но ее побелевшее лицо беспомощно дергалось, и она прикрыла рот рукой.
- Ну Кэтлин, ну успокойся, - сказал он, заражаясь ее волнением. - Ты же знаешь, что ничего не случится. В Ирландии никогда ничего не случается.
- Поговори с ним, Барни, пожалуйста.
- Пат со мной не считается.
- Ну хотя бы разузнай. Ох, до чего же это все нехорошо...
- Что именно?
- Эта ненависть, эти ружья...
- Ты не понимаешь, - сказал Барни. - Женщины этого не понимают.
А сам-то он понимает? Просьба Кэтлин польстила ему, но одновременно и напугала. Неужели интуиция не подвела ее и что-то действительно готовится? Быть этого не может.
- Дело в том, что иногда применение оружия оправданно, - начал Барни. В холодной, полутемной комнате слова его прозвучали неуверенно и наивно. Что же это он, только сейчас, заразившись от Кэтлин ее страхом, пытается осознать, чем этот страх мог быть порожден? Ему самому вдруг стало страшно и холодно.
- Я так боюсь за Пата... - Кэтлин уже вернулась к своей личной заботе. Она говорила тихо и жалобно, словно зная, что помощи ждать неоткуда и что она снова одна. Барни заметил, что ее трясет.
- Успокойся, - сказал он громко. - Не в первый раз молодежь волнуется. Поволнуются и перестанут. - Он чувствовал, что нужно скорее уходить. Он повернул к двери. - Газ зажечь? А то очень уж тут мрачно.
- И эта твоя винтовка... - продолжала Кэтлин, опять обращаясь к Барни, так как заметила, что он хочет уйти. - Ни к чему тебе винтовка. Незачем ее держать у себя, нехорошо. Вы, старшие, должны подавать пример. Чего же ждать от молодых? Избавиться тебе надо от этой винтовки. Нельзя жить, проливая кровь. Весь мир помещался на кровопролитии.
- Ну, это-то старье, - сказал Барни.
На самом деле это была новенькая винтовка "Ли-Энфилд", в отличном состоянии.
- Все оружие нужно бросить в море. Это ужасный мир, кругом одна ненависть. Почему ты теперь всегда запираешь свою комнату? Ты сам хуже Пата.
Кэтлин обладала каким-то особым даром, прямо-таки артистическим умением смешивать личное и неличное в лишенное логики, но сильно действующее целое. Вот этим, как часто думал Барни, и объяснялось, почему в разговоре с ней люди чувствуют себя виноватыми. Все свои жалобы она нанизывала на одну нитку и каким-то образом привязывала к собеседнику.
- Да понимаешь... - Барни, который запирал свою комнату потому, что его разросшиеся мемуары уже не лезли ни в какую тряпку, искал, чем бы отговориться.
К счастью, Кэтлин продолжала без паузы:
- И зачем ты носишь дома эту дурацкую шапчонку? Ты в ней похож на еврея.
- Мне нравится быть похожим на еврея.
- Ты у исповеди был? - Нет.
- А следовало бы пойти!
- Может быть.
- Пойдешь?
- Не знаю.
- Скоро Пасха.
- Знаю, что скоро Пасха. Я и сам думаю о Пасхе.
- Ты бы пошел к отцу Райену.
- Отец Райен мне не нравится.
- Исповедь - это не вопрос личных симпатий.
- Знаю.
- Ну пойди к другому священнику. К незнакомому, где-нибудь в городе.
- Может, пойду, а может, не пойду.
В его ссорах с Кэтлин было что-то непреходящее. Словно без конца тянулась все та же невесть когда начавшаяся ссора. Кэтлин внушала ему, что он капризный ребенок, а потом сама же доводила его до неприличных выходок. Всякий раз он как бы со стороны наблюдал собственный переход от тупого смирения к бешеной ярости.
- Пойди к Tenebrae, ты любишь эту службу.
- Пойду, если захочу.
- Все мы грешны. В эту святую пору особенно надлежит об этом помнить.
- Знаю я, что я грешен.
- Сейчас Великий пост, он требует суровой простоты. Религия - это великая простота, Барни. Не этого ли недостает в твоей жизни?
- Я и так достаточно прост, если ты имеешь в виду тупость.
- Ты отлично понимаешь, что я не это имею в виду. Твоя беда в том, что тебе стыдно.
- Какого дьявола мне должно быть стыдно!
Разумеется, это и была главная беда его жизни, но для него это значило такое, чего Кэтлин никогда, никогда не понять, так что он с полным основанием опровергал слова, по своему значению столь далекие от истины. Ему было стыдно не так, как она это понимала. Он стоял перед ней и терзался, уже чуть повернувшись к двери, но не в силах уйти. Она снизу смотрела на него. Лица ее не было видно в темноте, но он чувствовал написанное на нем усталое благочестие. Это его бесило.
- Иногда мне кажется, что ты катишься на дно, Барни. .
- Ну а если и качусь, кто в этом виноват?
Не женись он на этой женщине, он мог бы быть хорошим человеком. Не женись он на ней, он бы сумел исправиться и достичь той простоты, которая, как правильно сказала Кэтлин, и составляет сущность религии. Это она ему помешала.
- А почему мне не катиться ко дну? - сказал Барни. - Никто меня не любит, не заботится обо мне. А ты ходишь как старая ведьма, мне назло. Почему ты себе не купишь приличное платье? Ходишь как старая ведьма, точно вчера из трущоб. Кэтел и то говорит, что новые жильцы на нашей улице приняли тебя за мою мать. Казнишь себя нарочно, лтобы казнить меня. Даже верой своей стараешься меня уязвить.
- Грех говорить такие слова, - тихо сказала Кэтлин.
- А что ж, это правда. Ты меня съесть готова. И никакой заботы я не вижу. В моей комнате никогда не убирают...
- Ты же ее запираешь.
- Дом превратился в помойку. Ты только посмотри на эту комнату. Даже золу не выгребли. И повсюду пыль. Джинни, видно, совсем разленилась! Семьи у нее нет, своего хозяйства нет, казалось бы, можно найти время хоть пыль стереть. Плохо ты ее обучила. Над такой надо с палкой стоять.
- Джинни к нам сейчас не ходит.
- Что с ней стряслось?
- Она беременна.
- А-а... - Он смешался, слишком неожиданно чужие невзгоды ворвались в перечень его собственных.
