Чарльз Сноу - Возвращения домой
- Он должен был догадаться, - разочарованно возразил Гилберт, словно его игра не имела успеха.
- Не знаю, - признался я.
- Ну, тогда я скажу, - обратился Гилберт к Маргарет. - У него есть новая секретарша. Я познакомился с ее молодым человеком и его семьей. Пил у них чай.
Такой развязки я уж никак не ожидал и громко рассмеялся. Вся эта его выходка казалась нелепостью. У меня действительно была новая секретарша, молодая вдова по имени Вера Аллен. Я ничего не знал о ее жизни. Гилберт рассказал нам, что она влюблена в одного молодого человека из нашего ведомства, с семьей которого он и познакомился.
Когда Гилберт описывал этот визит, осуществленный им как настоящий военный маневр, глаза его горели от любопытства, ибо только оно одно и руководило им, и это придавало ему еще более нелепый, а иногда даже немного безумный вид. С ликованием рассказывая нам, как ему удалось разузнать их адрес, найти предлог для официального визита в Килберн, войти в дом и, никого не застав, отыскать их в баре и напроситься к ним домой на чашку чая, он подчеркивал, что сделал это вовсе не потому, что ему захотелось побывать в трущобах. Он так же охотно взялся бы за дело, если бы отец этого молодого человека оказался итальянским графом.
Любознательность Гилберта была столь жгучей, что он не стеснялся в средствах и ни перед чем не останавливался; он был счастлив, если ему удавалось выспросить о людях что-нибудь новое. За чаем у родителей молодого человека он испытывал к ним лишь дружеские чувства, к которым, правда, примешивалось неистовое рвение разузнать про них возможно больше; с таким же рвением он собирал слухи об Элен, о ее браке, а возможно, через третьи руки, и о нас с Маргарет.
- Вы опасный человек, - сказала Маргарет ласково и с оттенком зависти к тому, кто мог позволить себе удовлетворить свою любознательность, не стесняясь в средствах.
Когда мы вышли из ресторана в морозную ночь, мы все еще были счастливы, все трое. Гилберт продолжал с упоением разглагольствовать о своих открытиях, а Маргарет шла между нами и держала под руку обоих.
24. МЯГКИЙ ВЕТЕР ПОСЛЕ ССОРЫ
После встречи с Лафкином Роуз не сидел сложа руки, и через две недели был заключен контракт с одним из соперников моего бывшего босса. Ходили слухи, что в течение этих двух недель несколько коллег нашего министра были приглашены на обед в Сент-Джеймс-корт; положение самого министра было довольно шатким, и не все из этих его коллег желали ему добра. Но раз уже контракт подписан, Лафкин вряд ли станет попусту тратить время на интриги против старика, решил я. Лафкин был слишком деловой человек, чтобы размениваться на мелочную месть. Что же касается меня, то я считал, что с Лафкином у меня навсегда покончено, только и всего. Лафкин умел мириться с неудачами - как психологическими, так и финансовыми - с дерзкой решительностью, казавшейся вызовом людям, более склонным к благоразумию.
С этим делом было покончено, и я смог облегченно вздохнуть. Как-то раз я шел по Бейсуотер-роуд к дому Маргарет. Это было в субботу, в середине декабря; стоял один из мягких сырых дней, когда дует юго-западный ветер. Над улицей и парком низко нависали облака. Мягкий ветерок обвевал лицо, донося из парка запахи, казалось, и весенние, и насыщенные увяданием осени. В такой день успокаиваются нервы, а мягкий ветер навевает мысли о грядущих радостях.
Я уже два дня не виделся с Маргарет. Утром она не позвонила мне, как это делала обычно по субботам, но во второй половине дня мы всегда встречались, и поэтому я, в самом благодушном настроении, полный самых радужных надежд, вынул из кармана ключ и вошел в ее квартиру. Она сидела перед зеркалом. При моем появлении она не встала и даже не обернулась. Я увидел в зеркале напряженное и суровое выражение ее лица и воскликнул:
- В чем дело?
- Мне нужно кое-что у тебя спросить.
- Что именно?
Не оборачиваясь, она глухо сказала:
- Правда ли, что Шейла покончила с собой?
- Что ты имеешь в виду?
Она круто повернулась ко мне: глаза ее горели гневом.
- Мне сказали вчера вечером. Я услышала об этом впервые. Это правда?
Охваченный негодованием, я молчал. И наконец ответил:
- Да, правда.
Это знали очень немногие. Как и предположил мистер Найт во время разговора со мной в тот вечер, когда тело Шейлы еще лежало наверху, газеты почти не уделили внимания столь малозначительному событию. Я сам никому ничего не говорил.
- Как ты мог утаить это от меня? - воскликнула она.
- Я не хотел тебя тревожить...
- Что, по-твоему, представляют собой наши отношения? Неужели ты думаешь, что я не могла бы понять и простить все, что касается тебя? А когда ты пытаешься утаить нечто важное - вот этого я действительно не в силах ни понять, ни простить. Если ты хочешь жить так, будто живешь один, то этого мне не вынести. У меня такое ощущение, что я целый год попусту тратила время.
- Откуда ты узнала? - перебил я.
- Мы делали вид, что...
- Откуда ты узнала?
- Мне сказала Элен.
- Но она же не могла знать! - воскликнул я.
- Она была уверена, что и я знаю. Когда она поняла, что я не знаю, как, ты думаешь, мы обе себя чувствовали?
- Она не сказала, откуда ей стало это известно?
- Как ты мог допустить такое?
Мы оба кричали, не слушая друг друга.
- Она не сказала, откуда ей стало известно? - повторил я.
- Ей на днях рассказал Гилберт.
Горе сжигало ее, она задыхалась от гнева. И я испытывал такое же негодование, я сам был виноват в происходящем и все-таки чувствовал себя обиженным.
И вдруг тот гнев, та тупая ярость, которую я хотел обратить на нее, обратились против другого человека.
- Я этого так не оставлю, - выкрикнул я. Через ее голову я видел в зеркале отражение своего лица; оно побелело от гнева, а ее лицо потемнело. - Я его выгоню. Я его и рядом не потерплю.
- Он тебя любит...
- В следующий раз будет знать.
- До сих пор тебе нравилось, когда он сплетничал о других.
- О таких вещах не сплетничают.
- Теперь рассуждать уже поздно, - сказала она.
- Я его выгоню. Я его рядом не потерплю.
Я произнес это с таким ожесточением, что она вздрогнула и впервые отвела взгляд. Наступило молчание. Она отодвинулась, оперлась рукой о подоконник и вся как-то сникла. Я смотрел на нее и не видел; в моей душе боролись одновременно несколько чувств - возмущение, ненависть и смутное желание, потом их смело воспоминание о каком-то чудовище: у меня перед глазами стоял Гилберт Кук, вынюхивающий подробности о смерти Шейлы, роющийся в газетах, в полицейских донесениях. И тут мне припомнилась другая рана, и я негромко сказал:
- Еще один человек причинил мне большое зло.
- О чем ты говоришь?
Отрывисто и бессвязно я рассказал ей о Робинсоне.
- Бедная Шейла, - прошептала Маргарет. - Она очень страдала из-за этого? - И впервые за весь день голос ее смягчился.
- Мне так и не довелось узнать, - ответил я и добавил: - Может быть, и нет. Вероятнее всего, нет.
Маргарет смотрела на меня с участием, с каким-то испугом. В ее глазах были слезы. Еще мгновение, и мы бы очутились друг у друга в объятиях.
- Я не потерплю возле себя таких людей. Я отделаюсь от Гилберта Кука.
Маргарет продолжала смотреть на меня, но лицо ее стало суровым, словно она собиралась с силами, как и в первый наш вечер, когда мы оказались наедине, хотя сейчас ей стоило большого труда противопоставить свою волю моей.
- Ты и о Робинсоне ничего мне не рассказывал, и о том, что вы тогда пережили, - заявила она.
Я промолчал. Удивленная, вся в предчувствии опасности, она прошептала что-то нежное.
- Мы должны поговорить обо всем начистоту.
- Не думай об этом.
Помолчав, она сказала чуть хрипло:
- Это слишком легко. Я не могу так жить.
- Не думай об этом, говорю тебе.
- Не могу.
Обычно она выглядела моложе своих лет, сейчас - намного старше.
- Ты не должен выгонять Гилберта, - сказала она.
- Выгоню и ни на что не посмотрю.
- Это будет дурной и несправедливый поступок. Ты же справедливый человек?
- Но ведь тебе известна причина, - крикнул я.
- Это не причина. Ты обманываешь самого себя.
Во мне снова закипел гнев.
- Мне это начинает надоедать, - сказал я.
- Ты притворяешься, будто веришь, что Гилберт хотел тебе зла, хотя прекрасно понимаешь, что это неправда.
- О таких людях, как Гилберт, я знаю гораздо больше, чем когда-либо узнаешь ты. И о зле тоже.
- Он всегда был тебе предан в любом серьезном деле, - сказала она, упорно не сдаваясь. - У тебя нет ни малейшего предлога добиваться его перевода в другой отдел. Я этого не допущу.
- Это не твое дело.
- Мое. Весь проступок Гилберта заключается в том, что он отнесся к тебе так же, как относится к другим. Он, конечно, любопытен. Но пока он сует нос в дела других, тебе наплевать, а как только очередь дошла до тебя, ты не желаешь этого терпеть. Ты хочешь окружить свою жизнь тайной, ты не хочешь давать и брать, как обычные люди. Вот почему ты злишься на Гилберта, - продолжала она. - Ты сам о себе даешь информацию и не желаешь, чтобы кто-нибудь другой узнал твою жизнь. Так же ты ведешь себя и со мной, - добавила она.
