Николай Старилов - Свободный поиск
— Со мной пойдут Миронов, Бобков, Карпушин, Панчулидзе. А сейчас всем спать. Он ещё немного посидел у них, потом пошёл в свою командирскую землянку, где его ординарец — пожилой солдат Федченко из хозвзвода наверняка уже приготовил ему ужин и постель. День накануне ухода в поиск прошёл в обычных хлопотах. Получили сухой паек на неделю, проверяли одежду, оружие, после плотного «ресторанного» обеда из трёх блюд, который одновременно был и ужином, так как они никогда не ели перед разведкой, легли отдохнуть. Потом, оставшись в землянке со своей группой, Алексей, насколько это было возможно, объяснил им задание. Как только зашло солнце, в сумерках, они пошли в пехотную роту, где для них был подготовлен проход. Алексей поздоровался со старшим лейтенантом — командиром роты и капитаном из «Смерш», контролирующим операцию и, приказав разведчикам ещё раз проверить укладку, сам стал наблюдать за немецкими позициями. Наконец, пришла их долгожданная ночь, летняя, короткая. Присев перед дорогой прямо на землю окопа, все разом встали, особист пробормотал: «Ну, с богом». Алексей приказал, выводя солдат в рабочее состояние: «Попрыгали!» Все пять человек, и он в том числе, запрыгали как дети через скакалку. Ничего не зазвенело, не стукнуло, и Алексей удовлетворенно кивнул, но ничего не сказал. Он не верил в приметы, но был твердо уверен, что чем меньше слов, тем лучше. Молча, один за одним, они перебрасывали свои сильные тела через бруствер окопа и неслышно растворялись в темноте. Ксения подала ему руку на прощание, Алексей ощутил в своей ладони её гибкие нежные пальцы и задержал её руку в своей руке. Из темноты на него вопросительно посмотрели её глаза, Алексей почувствовал себя неловко и отпустил её руку. Ксения мгновение стояла в нерешительности, потом повернулась и пошла к дому. Алексею хотелось побежать за ней, но тут же тысячи причин пришли ему в голову, почему нельзя этого делать, и он только посмотрел ей вслед. Ксения открыла дверь, остановилась и повернулась к нему. Её светлое крепдешиновое платье зыбким пятном выделялось на фоне чёрного дома. Ребята, институт, она — преподаватель, её соседи по квартире, нет он не будет начинать с этого. Алексей резко повернулся и пошёл прочь. Несколько первых мирных, гражданских дней промелькнули в череде встреч, застолий, воспоминаний, и он наслаждался этой мирной, необязательной жизнью, но вдруг это всё ему надоело. Алексей натаскал домой глины, подготовил её, сбил простой каркас для бюста и установил его на станок. Закрыв глаза, он нежно провёл пальцами по бесформенному кому глины и замер в нерешительности — а что, вернее — кого, он будет делать? Неважно, сейчас это неважно. Просто так, что получится. А получится ли? Ведь пять лет, подумать только, он не прикасался к глине, хотя ему приходилось часто ползать по ней. А способен ли он сейчас хоть на что-нибудь? Что сейчас могут его руки? Алексей с внезапной яростью ударил по глине, потом вырвал с боков два куска, бросил в бадью и впился пальцами в будущие глазницы. Часа три слышалось только шлёпанье мокрых рук по глине, несколько раз Алексей в бешенстве сминал всё, что успевал до этого вылепить. Слыша из комнаты редкие злые возгласы, так не похожие на её сына вообще и помня, что раньше, до войны, такого никогда не бывало, мать обеспокоенно подходила к двери, но ни постучать, ни войти не решалась, зная, что Алексей не терпит, когда его отвлекают во время работы. Последний раз он провёл тыльной стороной руки по глине, не столько поправляя какие-то незаметные неровности, сколько потому, что на него смотрела Ксения, которую он вылепил, сам того не желая, но его руки знали, что делали, когда он мял глину, как будто бы не задумываясь над тем, что у него получается. Он отступил на несколько шагов и некоторое удивление тем, что, значит, подсознательно сейчас его больше всего волнует образ Ксении, сменилось радостью — он может, ничего не потеряно, а может быть что-то и приобретено, как это ни странно, несмотря на то, что несколько лет он совершенно не мог заниматься своим любимым делом. Алексей поджидал Ксению на скамейке в скверике у её дома. Он волновался и беспрерывно курил папиросу за папиросой, пока к горлу не подкатила тошнота от табачной горечи. Он смял папиросу в кулаке. «Почему он так любит ставить себя в дурацкое положение? Ведь в тот вечер она прямо-таки звала его, хотя и не сказала ни слова. А теперь? Что он скажет ей? И захочет ли она вообще говорить в ним после того как он ушёл? Он встал со скамейки, прошёлся по скверу. „Проще, проще надо ко всему относиться. Пора уже, Алёшка, тебе повзрослеть. Да и не за этим я к ней пришёл“. Он посмотрел на переулок, откуда должна была появиться Ксения и увидел её. Она шла не одна. Алексею показалось, что у него остановилось сердце.
— Какой же я дурак, Господи. Да что же, они все, что ли одинаковые? Стоит оставить на несколько дней и вот… — он искренне забыл в этот момент, что у Ксении в отличии от Лены, перед ним не только не было никаких обязательств, но по их последнему прощанию в субботу она должна была сделать свои выводы. Ксения остановилась. С серьезным выражением лица сказала что-то молодому человеку, кажется, даже моложе её, и пошла к своему дому. Парень потоптался, вздохнул, повернулся и пошёл назад по переулку. Алексей догнал Ксению у самого подъезда. Она с удивлением смотрела на него.
— Алёша? Ты что здесь делаешь? Алексей пожал плечами — неужели не ясно зачем он здесь.
— Тебя ждал.
— Ну, проходи, если пришёл.
— Да нет, Ксюш. Я вообще-то хотел пригласить тебя к себе.
— К себе? А что случилось?
— Да ничего не случилось. Просто у меня есть два билета в Большой театр, если ты хочешь, конечно, а перед этим я хотел тебе кое-что показать. Мне важно знать твое мнение, тем более раз уж ты теперь преподаешь у нас. Засветившееся было удивленной радостью лицо Ксении погасло.
— Ах, вот как. Ты хочешь показать мне свою работу. Занятно. Когда же ты успел?
— Неважно. Пойдёшь ко мне или нет?
— Алексей чувствовал, что сказал что-то не то или не так как надо бы и от этого начинал злиться.
— Хорошо. Насчет театра не знаю, а работу твою, если ты просишь, я посмотрю. Она подчеркнула своей интонацией это „ты просишь“, и оно прозвучало оскорбительно, но Алексей вместо того, чтобы обидеться, вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся: „Знала бы ты, что это за работа“, и промолчал.
— Во всяком случае мне нужно переодеться. И вообще я дико устала. Может быть в другой раз? Куда ты так спешишь? „Так, значит, всё-таки этот парень“, — подумал Алексей. „Что было, то прошло“. Быстро. А впрочем, что ей… Сам виноват.»
— Другого раза не будет, Ксения. Я думаю твой кавалер простит тебе это деловое посещение бывшего сокурсника.
— Какой кавалер?
— Я ещё не слепой.
— А, это же Володя Брыкин. Хороший мальчишка, но к сожалению, очень разбрасывается. Сессия на носу, а у него ни одной сданной работы. Проводила с ним воспитательную беседу. Ну, ладно подожди меня, я быстро. Алексей посмотрел ей вслед и увидел, что в небе снова появилось солнце и услышал как зашумела листва на деревьях. У него были ключи, но он позвонил. Дверь открыла мать. Она с недоумением смотрела на женщину, стоящую рядом с её сыном. И вдруг, когда Алексей уже раскрыл рот, чтобы сказать: «Мама, это же Ксения, мама!» Екатерина Максимовна радостно улыбнулась.
— Здравствуй, Ксюша, а я тебя и не узнала. Как ты похорошела, милая. Ну, что же вы стоите в дверях, заходите, заходите. Смутившаяся Ксения вошла в квартиру, Алексей вошёл следом за ней, такой же смущенный, и стараясь не смотреть матери в глаза — она явно подумала об их приходе по-своему. Екатерина Максимовна ушла ставить чай, и они остались вдвоём. Ксения с явным любопытством осматривала комнату Алексея и, хотя заметила завёрнутую в белую ткань скульптуру, только оглядев всю комнату, выразительно остановила свой взгляд на ней.
— Когда я шёл к тебе — хотел похвастать, а сейчас… как это ни смешно, но я трепещу как маленький. А ты уж будь поснисходительней, то есть я хотел сказать, будьте, уважаемая Ксения Николаевна. Алексей сверху забрал в горсть полотно и сдёрнул его одним движением. Золотистый вечерний свет полился из окна на Ксению. Когда он говорил сейчас Ксении все эти полуоправдательные, полууничижительные слова, он и сам отчасти верил в то, что говорил, но в тоже время он верил, хотел верить и в то, что всё то что он сейчас говорит — неправда, и живая Ксения опровергнет его слова. Ксения смотрела на своё отражение в глине и молчала. Алексей нахмурился. Ксения оторвала взгляд от скульптуры и перевела его на Алексея.
— Поздравляю, Алёша. Алексей не почувствовал в её голосе радости, в нём было какое-то странное печальное восхищение.
— Ты как-то не очень весело это говоришь.
— Нет-нет, ты не обижайся, Алешенька, я рада, я очень рада за тебя, но… я не знаю, как это тебе объяснить…
