Веркор - Квота, или Сторонники изобилия
Надо сказать, что жители столицы Тагуальпы не так уж усердно посещают храм Чичигуа. Большинство предпочитает бейсбол, борьбу и американский футбол. Но зато многочисленные туристы, главным образом из Техаса, из Калифорнии (всего два часа лету из Лос-Анджелеса), реже -- из Мексики (как ни занимателен был храм Чичигуа, он не выдерживал сравнения с храмами ацтеков или майя), толпятся каждую субботу и воскресенье у подножия высоченной пирамиды, карабкаются на развалины и наперебой фотографируют все достопримечательности. Потом они спускаются на землю, индейцы умело всучивают им фальшивые реликвии и грубые подделки, торговля ведется с подлинным индустриальным размахом,
Правда, иногда в корзинах индейцев можно откопать какие-нибудь черепки, представляющие настоящий интерес. Если индейцы видят, что вы что-то ищете и знаете толк в старине, они ведут вас в свои хижины поблизости от храма и высыпают перед вами содержимое консервных банок, куда они складывают все, что нашли в земле, обрабатывая свое поле. И там случается порой обнаружить что-нибудь ценное. Флоранс знала это. Вот в одну из таких индейских хижин она и вошла вслед за торговкой, несшей корзинку. В хижине находился какой-то мужчина, перед которым старая женщина, видимо мать той, что привела Флоранс, уже разложила свои сокровища.
Посетителю, очень высокому, худощавому, с густой шевелюрой, длинным лицом, перерезанным узкой щелью рта я тонким острым носом, было лет сорок. Одет он был вполне прилично, но не броско.
Флоранс с первого взгляда решила, что он "весьма интересный". Незнакомец торговал у хозяйки глиняную головку, величиной с грецкий орех, с широким приплюснутым носом и очень выразительным личиком. Торговка -- та, что помоложе, -- в свою очередь, вывернула перед Флоранс старую кастрюлю со своими находками. Тут тоже были головки, но еще более миниатюрные, размером с лесной орех. Флоранс искоса поглядывала на ту, первую. Кажется, покупатель потерял к ней интерес. Он уже перебирал другие реликвии. Флоранс взяла ее в руки. Мужчина взглянул на Флоранс, улыбнулся и заговорил с нею. Она ответила из вежливости. Он бросил еще несколько слов. Флоранс тоже. И пока они перекидывались какими-то незначительными фразами, Флоранс, держа в руках глиняную головку, чувствовала, что все больше влюбляется в нее, и вдруг, неожиданно для себя, не торгуясь, дала старухе столько, сколько та просила. Мужчина, как-то странно усмехнувшись, поздравил ее с покупкой.
-- Я вас не обездолила? -- извиняющимся тоном спросила Флоранс, когда они вместе вышли из хижины.
-- О нет... Одну потеряешь, десять найдешь... Ведь она так понравилась вам. Я рад, что благодаря мне вы ее купили.
-- Да, пожалуй, именно благодаря вам, -- согласилась Флоранс.
И действительно, она только сейчас отдала себе отчет, что именно его поведение побудило ее на этот шаг.
-- Вы американец?
Говорил он по-испански с легким акцентом.
-- Я приехал из Оклахомы.
-- На субботу и воскресенье?
-- Нет, очевидно, на более продолжительный срок. Это зависит...
-- От чего?
-- От того, соответствует ли Тагуальпа моим представлениям о ней.
-- А как вы ее себе представляете? -- весело спросила Флоранс.
-- Не хотите ли чего-нибудь выпить? Это бистро под навесом выглядит довольно гостеприимно.
-- Я, пожалуй, не откажусь, сегодня такая жара...
Она заказала себе кока-колу, он засмеялся.
-- Что это вас так насмешило?
-- Ничего. Лично я возьму чоуат.
Лет десять назад, еще до появления кока-колы, национальным напитком в Тагуальпе считался чоуат -- слегка забродивший сок грейпфрута, к которому добавляли немного пальмового спирта, чтобы остановить брожение. Но теперь, хотя большинство в душе предпочитали этот привычный, легкий, освежающий напиток изумительного вкуса, никто не осмеливался пить его в публичном месте, за исключением, понятно, индейцев, которым нечего терять в смысле своей репутации. Пить чоуат -- как это вульгарно! Вот почему его пьют тайком только дети, да еще -- как вызов общественному мнению -- кое-кто из киноактеров и самых богатых дельцов.
-- А вы сноб, -- сказала Флоранс.
-- Ничего подобного. Просто люблю чоуат.
Он добавил что-то в похвалу чоуату, и тут Флоранс с удивлением услышала собственный голос:
-- В таком случае закажите и мне...
Теперь наступила его очередь расспрашивать, и она рассказывала ему о своей работе, о дяде, о "Фрижибоксе".
-- Но это же чудесно! -- воскликнул он. -- Мне просто повезло!
-- В чем?
-- Сейчас еще рано раскрывать карты. Но разрешите мне завтра зайти к вам в контору.
-- Только не в часы работы.
-- Наоборот, к работе это имеет самое непосредственное отношение.
Флоранс почувствовала укол разочарования.
-- Вы ищете работу?
Незнакомец от всей души рассмеялся.
-- Пускай будет так, -- сказал он. -- Но немножко по-иному, чем вы думаете.
-- Вы говорите загадками.
-- Пожалуй. Запаситесь терпением, сейчас вы просто ничего не поймете. Расскажите-ка мне еще о "Фрижибоксе".
-- Что именно?
-- Дела идут неважно, не так ли?
Флоранс ответила не сразу:
-- Да нет, не хуже, чем у других.
-- Вот это я и хотел сказать.
-- Даже, пожалуй, лучше. У нас замечательный коммерческий директор.
-- Вот как? Расскажите-ка мне о нем.
В душе Флоранс шевельнулось сомнение. Зачем он ее расспрашивает? А вдруг это агент какой-нибудь конкурирующей фирмы? Подослан Спитеросом, например?
Этот самый Спитерос, хотя и поддерживал прекрасные отношения с дядей Самюэлем, был ярым его соперником на коммерческом поприще. Десятки раз они пытались договориться о нормализации производства холодильников, создать нечто вроде картеля, но всякий раз безуспешно.
-- Вы, верно, по этой части? -- спросила она. -- Тоже занимаетесь холодильниками?
-- Я занимаюсь всем. Можно и холодильниками. Вполне подходит. И даже очень.
-- Опять загадки, -- проговорила Флоранс.
-- Ничего подобного. Я только хотел сказать, почему бы мне не заинтересоваться и холодильниками.
Похоже было, что он просто потешается над ней, на Флоранс почувствовала какую-то странную слабость, близкую к головокружению, будто от этого незнакомца, сидевшего напротив нее, исходила некая таинственная сила и сопротивляться ей было бесполезно.
-- А что вообще вы делаете? -- пробормотала она. -- Чем занимаетесь?
-- И всем и ничем. Я подготавливаю.
-- Что?
-- Это вы узнаете, если захотите, все зависит только от вас. Я не могу все объяснить вам здесь, сразу Но это нечто весьма важное. Даже может изменить всю вашу жизнь, -- добавил он серьезным тоном.
И вдруг душа ее словно распахнулась. Пропала настороженность, и ей захотелось поговорить с этим незнакомцам откровенно, довериться ему.
-- Да, моей жизни это крайне необходимо, -- вздохнула она.
-- Правильно.
-- Жаловаться я не вправе, я счастлива. Обожаю дядю. Работаю с увлечением. Но дела идут все хуже и хуже. И это очень меня огорчает.
2
Вечером, возвращаясь домой, Флоранс думала, что это с ней случилось. Она нервничала, тревожилась. С чувством вины она поцеловала дядю. Чего только она не наболтала этому человеку, изливая свою душу! Какая неосторожность!
Ей захотелось тут же признаться во всем дяде. Но она пообещала незнакомцу молчать. А сам-то он, этот дьявол в образе человека, что доверил ей взамен? Только назвал себя. В сумочке у нее лежала его нелепая визитная карточка, на которой стояла одна лишь фамилия, да и то какая-то диковинная: КВОТА. А она взялась помочь ему, не заручившись никакими обязательствами с его стороны. Каким же образом он достиг этого?
Слово за слово он вытянул из нее все сведения об их фирме. О производстве, о сбыте товара. О том, что медленно, но неуклонно уменьшается объем сделок, хотя благодаря Каписте, их незаменимому коммерческому директору, этот процесс идет, надо полагать, не столь стремительно, как у других, но все равно идет упорно и неуклонно среди всеобщей экономической деградации Тагуальпы.
-- Расскажите мне о Каписте, -- попросил Квота. И она рассказала. Описала ему этого подвижного, энергичного, но не слишком воспитанного человека, ожиревшего в тридцать пять лет; у него маленькие усики, тяжелый подбородок, даже после бритья отливающий синевой, очень темные густые брови, сплошной чертой перерезающей лоб, словом, сразу видно его испанское происхождение. Флоранс рассказала Квоте о столкновениях Каписты с дядей Самюэлем. Коммерческий директор грубоват, но в то же время обидчив, дядя же раздражителен, вспыльчив, и, с тех пор как дела пошли плохо, они все время ссорятся, так как дядя несправедливо упрекает Каписту в том, что он бездельник, болтун, а тот, оскорбленный, грозит директору, что немедленно все бросит и уйдет к Спитеросу (который, кстати, спит и видит, как бы его к себе переманить) и там сможет наконец проявить свои непризнанные коммерческие таланты. Тут Бретт, перетрусив, призывал на помощь племянницу, чтобы та удержала Каписту. Каписта поддавался уговорам. Ведь он ужасно привязан к их "старой омерзительной лавчонке", как он именовал "Фрижибокс", гораздо больше привязан, чем может показаться со стороны. Но все это в конце концов осточертело Флоранс.
