Джейн Веркор - Плот Медузы
- Что вы! Наоборот: это он убедил меня обратиться к вам. Он же видит, что я несчастна. Ведь я иногда дохожу до мыслей о самоубийстве.
- Ничего, мы все уладим.
Она ушла приободренная. Но это ненадолго. Пока - подведем итоги.
Брак по любви, укрепленный взаимопониманием: гневным неприятием современного миропорядка. У нее это неприятие умеряется атавистическими чувствами, унаследованными от многих поколений богатой протестантской буржуазии. У него, по ее словам, выражено столь необузданно, что она порой теряет душевное равновесие. Потом - знакомство с Реми, который на меня производит впечатление этакого тюфяка. Тем не менее она встречается с ним тайком и поэтому чувствует себя виноватой больше, чем хочет признаться мне и даже самой себе. В то же время нянчится со своим знаменитым мужем, как мать с капризным дитятей, но жаждет (не без замирания сердца) быть причастной ко всем крайностям этой мятежной натуры. Раздираема этим влечением и боязнью загубить себя.
Может быть, следует повидать мужа? Чтобы проверить ее слова. Оскорблен, говорит она. Чем и насколько глубоко? Не тут ли причины ее болезни? Попробуем также, если удастся, повидать этого Реми. Что это? Простая дружба? Неосознанная любовь? Увидим.
2
Первая запись Эстер Обань в истории болезни N Y... (Фредерик Легран).
На газетных фотографиях у него во рту неизменная трубка. Прекрасно. Добрый знак. (...)
(Замечание не такое уж странное, как может показаться на первый взгляд. Эстер когда-то, смеясь, открыла мне секрет одного из "тестов", с помощью которых определяла, как себя держать с пациентом, впервые являющимся к ней на прием. Она предлагала ему сигару, толстую сигару. Если пациент был человек некурящий, заряд пропадал даром. Курящий возьмет без раздумий сигарету, но сигара - это уж слишком большая роскошь, в больном просыпается недоверие: наверное, врач хочет притупить его бдительность. Но если, несмотря ни на что, он сигару возьмет, значит, с ним можно действовать напрямик, он из экстравертов, легко расслабляется, при случае с ним можно не церемониться. Трубка Фредерика свидетельствует о том, что он курильщик, а стало быть, "тест" к нему применим.)
(...) На телеэкране он показался мне выше ростом, чем я предполагала. Пожалуй, довольно красив. Нордический тип, резкие, нервные черты. Пресловутая непокорная прядь.
Однако рядом с Дюмейе отнюдь не производит впечатления страстной, но ранимой натуры, какую рисует его жена.
За словом в карман не лезет, соображает быстро, с блеском парирует, вынуждая собеседника защищаться. Лицо довольно суровое, несколько напряженное - и вдруг оно озаряется пленительной улыбкой. В общем, впечатление приятное. Но назвать его беззащитным? Во всяком случае, по виду этого никак не скажешь. (...)
(Итак, судя по всему, Фредерика Леграна, которого ей предстояло принять вскоре после того, как она занялась лечением его жены, Эстер Обань в первый раз увидела - как это часто бывает - случайно, по телевидению. Когда именно это произошло? Никаких указаний нет. Между прочим, в дальнейших беседах с мадам Легран имя ее мужа вообще больше не упоминается.)
(...) В жизни он тоже хорош собой, но вблизи заметен не вполне здоровый цвет лица. В будущем предвижу неполадки с желчным пузырем.
С первых же мгновений - встревоженное выражение заботливого мужа. Хороший признак - искренне любит жену. Конфликт, если таковой имеется, следует искать в другой сфере.
Предлагаю ему сесть - садится не на краешек кресла, но и не на все сиденье. Смотрит мне прямо в глаза, с некоторой настороженностью.
Магнитофонная запись (избавим читателя от первых фраз - общепринятого обмена любезностями вроде "Рад с вами познакомиться", "Ваша прелестная жена..." и т.д. И так до первых слов, относящихся непосредственно к делу: "Вы, конечно, догадываетесь, почему я просила вас прийти?" Посетитель упавшим, нерешительным голосом):
- Что-нибудь серьезное?
- Все зависит от того, как понимать это слово, мэтр. Жизни мадам Легран опасность не угрожает.
- А... рассудку?
- Рассудку тоже нет, успокойтесь! А вот насчет душевного равновесия я этого утверждать не могу.
- Увы, я сам это знаю.
- Тут многое в ваших руках.
- Я повинен в ее состоянии? Я совершил какой-то промах? Ошибку?
- Chi lo sa? [Кто знает? (итал.)]
- Она жаловалась на меня? На что-нибудь конкретное?
- Да нет же, нет! По ее словам, вы лучший из мужей.
- Но в таком случае...
- Это ничего не доказывает. В отношениях мужа и жены бывают загадочные обстоятельства. И та, и другая стороны могут о них даже не подозревать. И, однако, они иногда приводят к настоящим катастрофам.
- В наших отношениях никогда не было ничего загадочного.
- Вам это только кажется.
- Значит, она вам что-то сказала. Признайтесь же!
- Уверяю вас, ничего.
- Тогда я не понимаю.
- Тут и понимать нечего. Все очень просто. Я хотела вас увидеть, познакомиться с вами. И, сопоставив свои впечатления с тем, что мне расскажет ваша жена, прояснить обстоятельства, которые, может быть, необходимо прояснить.
(Недолгое молчание. Потом:)
- Скажите откровенно, доктор, к чему вы клоните?
- Да ни к чему конкретному. Я просто хочу, чтобы мы поболтали, дружески, без церемоний. Как за чашкой чая. О том о сем. О ваших заботах, о ваших трудностях...
- Простите, доктор, но я несколько удивлен. Разве ваши коллеги, как правило, лечат мужа, чтобы вылечить жену?
- Как правило - нет! (Смеется.) Но, во-первых, у всякого свой метод, я могла бы сослаться на врачей, которые утверждают: "Если у жены расстроены нервы, в девяти случаях из десяти болезнь гнездится в муже". Во-вторых, я слишком хорошо знаю Марилизу, чтобы заняться ее лечением, не познакомившись с вами. И наконец, я жду от вас вовсе не ее психологического портрета.
- Тогда чьего же?
- Но я же сказала вам, мэтр. Вашего.
В течение нескольких секунд ему явно хочется вежливо, но решительно послать меня к черту; но тут же (как, впрочем, всегда) в нем берет верх опасение повредить жене и еще мысль, как бы не подумали, что он что-то скрывает.
И почти тотчас - улыбается. А ведь правда - лицо суровое, временами настороженное, а улыбка очень мягкая.
- Ну что ж, раз вы полагаете... Хотя, право, я не совсем понимаю... Но все же, доктор, я надеюсь, это займет не много времени?
- Час, не больше, раз в неделю.
- Раз в неделю? Но, доктор, у меня очень мало свободного времени...
- Вы занятой человек, мэтр, я тоже, все мы очень заняты. Но речь идет о здоровье Марилизы.
- Но я не пойму, о чем я должен вам рассказать. Моя жизнь - это моя работа. В остальном в ней нет ничего необычного.
- Еще бы. (Усмехается.) Это утверждают все. Итак, начнем?
Вздрогнул. Вытаращил глаза.
- Как? Сразу? С места в карьер?
- А почему бы и нет?
- Не знаю... Мне надо как-то подготовиться...
- Да ведь готовиться не к чему! Я не Великий Инквизитор! Повторяю: мы просто будем болтать, без заранее обдуманного плана. Вы расскажете только то, что вам захочется. То, что вам придет в голову, просто так, не принуждая себя...
- Но мне ничего не приходит в голову! Скажите по крайней мере, что вы хотите знать.
- Сама не знаю. Давайте для начала придерживаться хронологии. Так проще. Начнем с детства. У вас были братья, сестры?
- Нет. Только двоюродный брат. Больше никого.
- Он жил вместе в вами?
- Мой отец взял его к нам двухлетним ребенком, когда умерла его мать. Его собственный отец, брат моей матери, был капитаном дальнего плавания и, конечно, не мог сам воспитывать мальчика.
- Как его звали?
- Двоюродного брата? Реми Провен. Внук...
- Ах да!
- Простите, что вы сказали?
- Да нет, ничего. Я знаю - внук министра. И вы часто встречаетесь с ним?
- Нет. Мы в натянутых отношениях. Но откуда вы знаете?
- Это несущественно. А почему вы в натянутых отношениях?
Лицо его вдруг замкнулось. В голосе лед.
- Доктор, мы понапрасну теряем время. Здоровье моей жены не имеет никакого отношения к этой ссоре.
- Этого мы с вами не знаем, мэтр. Вам неприятно затрагивать эту тему, не так ли?
- Да.
- Быть может, вы сожалеете о разрыве?
- Я об этом не думаю. Но не сожалею.
- Однако вы любили кузена?
- Это было так давно... Право, доктор, неужели вы будете настаивать на этом вопросе?
- Говорю вам, мэтр, я знаю не больше вашего. Я только потому заинтересовалась, что у вас к этому разговору не лежит душа. Как видно, ссора оставила в вашей душе чувствительный рубец. А рубец - это всегда очень интересно. Не сердитесь, мэтр, если мне иной раз придется задеть вас за живое, потом вы убедитесь - это для пользы дела. Вы улыбаетесь отлично. Будем продолжать? Спасибо. К какому возрасту относятся ваши первые воспоминания?
- О, к очень раннему. У меня сохранились совершенно отчетливые воспоминания об очень раннем детстве.
- Что ж, мы этим воспользуемся. В ту пору вы еще дружили с вашим кузеном?
