Адольфо Касарес - О форме мира
Когда Корреа проснулся, солнце било ему в глаза. Он прищурился и вздрогнул, потому что кто-то стоял рядом и смотрел на него. Это оказалась молодая женщина, совсем недурная собой, но лицо ее было каким-то распухшим. Нервничая, он смутно подумал, что должен успокоить ее.
— Простите за вторжение, — сказал он. — Мне так хотелось спать, что я лег и заснул. Не бойтесь, я не вор.
— Мне все равно, кто вы, — ответила женщина. — Хотите перекусить? Уже поздно, вы, наверное, голодны, но придется удовольствоваться завтраком. Сегодня я ничего не готовила.
Они пошли по лужайке, среди кустов, и наконец подошли к белому дому с черепичной крышей; вокруг него шла галерея, выложенная красной плиткой. Внутри было темно и прохладно.
— Меня зовут Корреа, — сказал молодой человек.
Женщина ответила, что ее зовут Сесилия, и добавила фамилию, прозвучавшую как-то вроде Виньяс, только на иностранный лад. По всей видимости, они были одни.
— Садитесь, — сказала женщина. — Я приготовлю завтрак.
Корреа подумал о странном туннеле, собственно очень коротком, который, очевидно, завел его весьма далеко, и спросил себя, где же он находится. Потом встал, прошел по коридору, заглянул на кухню. Сесилия стояла спиной к нему, у плиты; на огне закипала вода, подрумянивался хлеб. Она обернулась не сразу и быстро провела рукой по лицу.
— Я хочу задать вам один вопрос, — начал Корреа, но замолчал и наконец спросил: — Что случилось?
— Меня бросил муж, — ответила Сесилия плача. — Как видите, ничего необычного.
Корреа снова отложил свой вопрос и принялся утешать женщину, но это оказалось не просто: трудности возрастали по мере того, как он все больше узнавал о случившемся. Сесилия любила мужа, а он бросил ее ради другой, более молодой и красивой.
— Теперь ясно, что он всегда обманывал меня, так что от моей великой любви не осталось даже светлых воспоминаний.
Сесилия не переставала плакать, и молодому человеку было неудобно сказать, что вода закипела. Когда по кухне разнесся запах горелого хлеба, Сесилия улыбнулась сквозь слезы. Корреа решил, что улыбка ему нравится — отчасти потому, что плач на миг прекратился. К сожалению, она снова заплакала; Корреа погладил ее по волосам, ибо не находил убедительных доводов, которые могли бы ее утешить, и обнаружил, что ласкать плачущую женщину как-то проще. Сесилия отвечала на его ласки, не прерывая рыданий. Ему удалось немного приободрить ее, но тут неосторожное слово, видимо, вызвало воспоминания, грозившие новым взрывом. Когда он уже готовился к худшему, Сесилия сказала:
— Теперь я тоже хочу есть. Сейчас что-нибудь приготовлю.
«Слезлива, но характер хороший», — подумал Корреа. Они поели, потом пошли отдыхать, и оказалось, что времени хватает на все. Впервые за эти часы вспомнив о докторе Марсело, Корреа подумал: «Лишь бы он не опоздал на встречу». Затем его охватил страх, что час свидания придет слишком скоро; он решил, что догадки о том, почему Сесилия не отвергает его ласк, не только циничны и грубы, но и нелепы. «Ей больно, потому ей и хочется, чтобы ее утешали, — сказал он себе. — Ласки — универсальное средство, ведь плачущие дети успокаиваются, когда их ласкают». Он забыл о докторе, забыл об экзаменах. И нашел, что Сесилия ему очень нравится.
В этот долгий день, когда столькое ему удавалось, молодому человеку удалось наконец спросить:
— Где мы находимся?
— Не понимаю, — ответила Сесилия.
— В какой части света мы сейчас?
— В Уругвае, конечно. В Пунта-дель-Эсте.
Молодому человеку понадобилось время, чтобы переварить услышанное. Потом он спросил:
— Как далеко Пунта-дель-Эсте от Буэнос-Айреса?
— На ширину Ла-Платы. Самолетом примерно так же.
— А сколько это километров?
— Около четырехсот.
Корреа сказал, что она очень умная, но есть кое-что, о чем он знает, а она, наверное, нет.
— Спорю, ты не знаешь, что есть такой туннель, по которому можно прийти сюда пешком, не торопясь, что называется, нога за ногу, за пять минут.
— Откуда?
— Из Тигре, конечно. С самой дельты. Думаешь, я вру? Вчера вечером мы с одним доктором по имени Марсело выехали из Тигре на катере, проплыли ну совсем недолго, высадились на остров, поросший тополями и кустарником, — такой же, как все остальные. Там находится вход в туннель, снаружи его не видно. Мы вошли и минут пять спустя (но под землей казалось, что мы идем вечность) очутились среди садов и вилл, в районе парков, в городе-саде.
— В Пунта-дель-Эсте?
— Вот именно. Только я должен предупредить, что про туннель никто не знает, кроме нас троих — доктора, тебя и меня. Прошу тебя, никому о нем не говори.
Увлекшись объяснениями, Корреа не заметил, что Сесилия опять погрустнела.
— Я никому не скажу, — заверила она и добавила уже другим тоном: — Как бы обманщик ни клялся, он в конце концов все равно бросит тебя одну.
— Не понимаю, как кто-то мог тебе лгать! — горячо воскликнул Корреа.
Вдруг его почему-то охватил страх, что Сесилия думает, будто туннель — вранье. Он снова и теперь с большими подробностями стал описывать все путешествие, начиная со встречи с доктором Марсело и вплоть до прощания на Четырнадцатой остановке.
— Как раз на этой остановке, — подчеркнул он, — завтра ровно в пять утра доктор будет ждать меня, чтобы отвести назад.
— Через туннель? — спросила Сесилия, опять на грани слез.
— Мне надо заниматься. До экзаменов остается совсем немного. Я сдаю за первый курс юридического.
— К чему эти сказки? Я скоро привыкну к тому, что меня бросают.
— Это не сказки. Напротив, я дал тебе сейчас лучшее доказательство моей искренности. Если доктор Марсело узнает, он меня убьет.
— Ах, оставь, пожалуйста, это все равно как если бы я сказала, что за пять минут пришла по туннелю из Европы.
— Нет, здесь совсем другое. Послушай хорошенько: между Европой и нами много километров, много моря. Если ты мне все еще не веришь, я попрошу доктора Марсело объяснить мне, как это получается, и на следующей неделе, когда вернусь, все тебе расскажу.
— Когда вернешься, — сказала Сесилия, словно говоря сама с собой.
Чтобы не терять времени на поиски убедительного ответа, Корреа стиснул ее в объятиях. Лучшая часть этого дня была очень счастливой и тянулась долго-долго — как ему казалось, дольше, чем сам день. Хотя на ночном столике торопливо тикал будильник, они верили, что время остановилось; но вдруг в доме потемнело, Корреа подошел к окну и отчего-то огорчился, увидев, что наступили сумерки.
Ночь еще приберегла для них счастливые мгновения. Они немного поели (в воспоминаниях молодого человека этот ужин рисовался пиром), вернулись в постель, и им опять показалось, что время замедлило свой бег. Они проголодались, и когда Сесилия вышла на кухню, Корреа поставил будильник на половину пятого. Потом они ели фрукты, разговаривали, обнимались, снова разговаривали и, наверное, уснули, потому что звон будильника перепугал их обоих.
— Что это? — спросила она. — Почему?
— Я поставил будильник. Помнишь, меня ждут.
— Да, ровно в пять, — не сразу откликнулась Сесилия.
Корреа оделся. Он обнял ее и, чуть отстранив, заглянул в глаза.
— Я вернусь на следующей неделе, — пообещал он; хотя он был уверен, что вернется, его сердили сомнения Сесилии: она явно не верила ни в его обещания, ни в туннель. — Хотелось бы, чтобы ты проводила меня до Четырнадцатой остановки и увидела собственными глазами: доктор Марсело — не выдумка. Но раз ты не идешь, пожалуйста, укажи мне дорогу.
Сесилия не столько объясняла, сколько обнимала его.
Наконец он ушел. Не раз ему казалось, что он сбился с пути, но в конце концов он добрался до места встречи. Никто его не ждал. «Вот будет ужас, если доктор меня не дождался, — подумал он. — Вот будет ужас, если я не явлюсь на экзамен».
Ему было немножко стыдно возвращаться в дом Сесилии, признаваться ей, что денег у него совсем мало и, пока не найдет работы, он не сможет вносить свою долю на расходы. Наверное, такое признание — простая формальность, ведь они любят друг друга, однако формальность достаточно неприятная для того, кто уже приобрел славу обманщика. Все же он решил, что положение не столь уж безвыходное; Сесилия будет довольна, и если они заживут вместе, все недоразумения скоро исчезнут. Погруженный в свои размышления, он машинально смотрел, как к нему приближается какой-то человек. Уже довольно давно тот шел к остановке, с трудом волоча два больших тюка.
— Какого черта вы мне не помогаете? — закричал человек.
Корреа вздрогнул и извинился:
— Я вас не заметил.
Доктор утер лоб платком и перевел дух. Потом сказал:
— Вы ничего не купили? Поверьте, я это предчувствовал. У вас не было денег — это плохо, и вы не попросили у меня взаймы — а это хорошо, право, хорошо. Вы поживитесь в следующий раз. А пока — помогите мне.
Корреа кое-как потащил оба тюка, действительно весьма тяжелые. Чтобы не спотыкаться, он устремил все внимание на дорогу — точнее, смотрел себе под ноги.
