Стивен Данстон - Кто эта Сильвия
Пауза.
Плэкетт. По-моему, мы должны поднять бокалы еще и за вас с Сильвией.
Майкл (в смущении). У-у... э-э... (Смущенно смеется.)
Плэкетт. За тебя и Сильвию! (Он выпивает, причмокивает и ставит бокал на стол.) Как без меня идут дела в лаборатории?
Майкл. Ничего особенного. Две самочки, которых мы после инъекций вернули в нормальные условия, пока еще не умерли.
Плэкетт. Не умерли? Хорошо. Значит, мы все сделали правильно. Я рад. Очень трудно найти точную сублетальную дозировку. Завтра можем сделать снимки в ультрафиолетовом излучении. (С внезапным беспокойством.) Надеюсь, отклонения от нормы все-таки есть?
Майкл. Разумеется. Самочки совершенно заторможенные.
Плэкетт (с облегчением). Хорошо. Невероятно интересно наблюдать, как сердце справляется с почти полной неподвижностью.
Так, это нам на сегодня. И, кроме того, надо не забыть, что мы должны удалить кому-нибудь глаз.
Майкл. Самке или самцу?
Плэкетт. Безразлично. Возьми самца, тогда две самочки останутся нам на завтра для извлечения corpora cardiaca.
Майкл. Правильно.
Плэкетт. Завтра же начнем и парабиоз.
Майкл. Я не совсем уверен в нашей методике. Предположим, мы отсекли голову у одной из двух особей и соединили обе кровеносные системы в одну. А вдруг они захотят пойти в разные стороны? Они снова оторвутся друг от друга.
Плэкетт. Да нет же, Майкл, мы воспользуемся методом Харкера.
Неповрежденная и обезглавленная особи соединяются спина к спине.
Неповрежденная оказывается сверху.
Майкл. Понятно. А лапки отсекаем?
Плэкетт. Разумеется. И, знаешь, просто поразительно, как долго тараканы могут жить без головы. Жаль, что я не знал этого, когда учился в школе. Тогда мы их просто давили, они ползали по полу в раздевалке.
Особенно много их было с утра... А послезавтра нас ждет самая интересная операция. Пересадим кому-нибудь второй ганглий и посмотрим, как он будет конфликтовать с основным. А, вот и наше мясо.
К сожалению, на основательный обед у нас нет времени. Здравствуй, Вильям, рад тебя видеть.
Пауза. Официант ставит на стол тарелки. Происходит обмен любезностями: "Как вы себя чувствуете, сэр Арчибальд?", "Лучше не придумаешь" и т.д. и т.д. Ясно, что Майкл и Плэкетт здесь завсегдатаи.
Замечательно. Приступим.
Они начинают есть и пить, что заметно отражается на звучании диалога. Пауза.
Майкл (собравшись с духом). Э-э... сэр Арчибальд...
Плэкетт. Что, Майкл?
Майкл. Я хотел спросить... про... про... Сильвию...
Плэкетт. Ясно, про кого ж еще!
Майкл. Дело в том... э-э...
Плэкетт. Не тяни.
Майкл. Дело в том... (Выпаливает залпом.) Пока она в Кэмбридже, мы не можем видеться, а я ничего не говорил ей о своих чувствах и не знаю, что бы она мне ответила, к тому же она моложе...
Плэкетт (с набитым ртом). Ненамного.
Майкл. Да, ненамного, но все-таки... (Сознавая, что говорит банальности.) Теперь она в новой обстановке, вокруг много интересного.
Кроме как на саму себя, ей сейчас не на кого положиться, а ведь она должна найти свое место в жизни. Конечно, появятся какие-нибудь...
Плэкетт. Похитители?
Майкл. Кто?
Плэкетт. Похитители.
Майкл. Э-э...
Плэкетт. Мужчины.
Майкл. Э-э...
Плэкетт. Так?
Майкл (мрачно). Так.
Плэкетт. Нет, не так.
Майкл. Почему?
Плэкетт. Потому что она тебя обожает. Просто обожает. Ты для нее... как солнце для... В общем, ты для нее лучше всех.
Майкл (с твердим намерением не смущаться). Я совершенно уверен, что это не так. Конечно, появятся, как вы выразились, похитители. Какой-нибудь неотразимый студент. Она легко очаровывает, но и сама очаровывается: ей все интересно, все внове.
Плэкетт. Нет, Майкл. Может, я чудаковат и староват - для такой дочери, конечно, староват - но надеюсь, за двадцать лет я все-таки неплохо ее узнал.
Майкл. Она вам пишет?
Плэкетт. Пока нет.
Майкл. Вот видите.
Плэкетт. Глупости, Майкл! Всего полтора месяца как она уехала.
Майкл. Да, но во время каникул она почти не была дома. Половину времени провела за границей.
Плэкетт. Так это в Испании, с экологической экспедицией.
Майкл. В экспедициях тоже всякое случается. Кроме того, это было в Португалии.
Плэкетт. Разве?
Майкл. Да. Вот видите, вы даже не знаете, чем она занимается.
Может быть, она с кем-то...
Плэкетт (перебивает его). Майкл, дорогой мой, я бьюсь об заклад, что она целыми днями просиживает в библиотеке научной периодики на Бенет-стрит, а в десять минут десятого закрывает книгу, зевает:
"Господи, какой трудный день", - и отправляется к себе в Клэрколледж спать. Говорят, теперь студентки предпочитают жить именно в Клэр-колледже.
Майкл. И студенты тоже. Там общая лестница для мужского и женского общежитии.
Плэкетт. Не знал. Сам я учился в колледже Святой Магдалины.
Майкл. Да, вы говорили.
Плэкетт. Прекрасный колледж.
Майкл. Охотно верю.
Плэкетт. В обеденном зале - свечи.
Майкл. Неужели?
Плэкетт. Приборы из серебра.
Майкл. Ну разумеется.
Плэкетт. По вечерам - полчища тараканов.
Майкл (с неподдельным интересом). Правда? Никак не могут вывести? По-моему, это не совсем... гигиенично?
Плэкетт. Там все к этому привыкли. Выпей еще, спать будешь лучше.
Майкл. Ммм. Да, пожалуй...
Ресторанный шум затихает.
Приглушенно звучит ария из первого акта оперы "Так поступают все" Моцарта.[* "Cosi fan tutte" - опера 1790 года]. Анджела захлебывается плачем, Генри пытается ее утешить.
Генри. Не плачь, моя хорошая, не плачь, довольно. (В продолжение всего разговора Анджела плачет.) Плачем ничего не поправишь... Мы должны научиться шире смотреть на вещи.
Анджела (горько). "Шире смотреть"!
Генри. Не в прямом смысле, конечно. Мы должны быть рады хотя бы тому, что его нам вернули. Ведь он жив. Жив.
Анджела. Мой дорогой Энтони...
Генри. Он так же дорог нам, как и прежде.
Анджела. Но он ослеп. (Плачет.)
Генри. Ну что ты, милая...
Анджела. Не понимаю - утром ты был совершенно подавлен.
Откуда теперь такой оптимизм?
Генри. Кто-то из нас должен держаться. Я был не прав, нельзя поддаваться отчаянию. Надо быть сильными. В том, что Энтони ослеп, нет нашей вины, нам не в чем упрекать себя.
Анджела. Мы слишком мало его любили, позволили ему ходить на ту сторону...
Генри. Милая, но я уверен, что Джеки и Трейси переживают это несчастье так же, как мы.
Анджела. Что ты говоришь? Будто они на это способны?
Генри. Ну почти как мы.
Анджела. Они не могут переживать "так же". При их воспитании это просто невозможно.
Генри. По-моему, ты к ним несправедлива. Помнишь, Сильвия, вернувшись от них, рассказывала...
Анджела (перебивает его). И как только наша дочь в такой момент могла пойти к этим девицам!
Генри. Дорогая моя, будь справедлива, наша Сильвия - образцовая дочь. Вспомни, сколько терпения и сострадания она проявила к своим слабоумным сестрам и теперь - к Энтони.
Пауза. Анджела изредка всхлипывает.
Успокойся, моя милая, успокойся... Постарайся улыбнуться... Ну вот.
Так лучше. Разве можно, чтобы Энтони увидел, как ты плачешь?
Не успевает он осознать своей оплошности, как Анджела снова заходится плачем.
Анджела. О - о - о! Он никогда, никогда меня не увидит.
(Рыдает.)
Генри. Ну что ты, что ты, я не это хотел сказать. Разве можно ему знать, что ты плакала? Возьми себя в руки, возьми себя в руки, милая, так нельзя, так просто нельзя, мы не можем себе этого позволить. Мы должны держаться. (Анджела снова готова утешиться.) Ну вот. Вот и хорошо. Ты у меня умница, ты просто молодчина. Нам нельзя сдаваться.
Мы должны шире (ищет слово) воспринимать вещи. (Анджела в последний раз всхлипывает.) Надо радоваться тому, что мы имеем, а не жалеть о том, чего у нас нет. Тому, кто счастлив, кого не гнетут невзгоды, приятно хотеть чего-то еще. Но ведь хорошие времена выпадают так редко. Ни у кого нет права на счастье: думать, что ты его достоин, значит обречь себя на несчастье. Горечь и негодование ослепляют, они не дают нам увидеть то хорошее, чему мы еще могли бы радоваться. Вспомни, ничто не бывает напрасно, у всего есть смысл, даже если он нам не вид... не понятен. Мы должны быть благодарны, и не только за те крохи милосердия, которыми нас наградили, но и за саму нашу способность... воспринимать истину, осознавать целесообразность.
Если бы мы меньше... сознавали...
Анджела (перебивает его). Как Дорин...
Генри. Может быть, не знаю, не хочу судить. Так вот, если бы мы меньше сознавали, мы, может быть, не... заметили бы ничего, кроме самих несчастий. Но мы способны... понимать, что некоторым отдаленным последствиям можно даже радоваться. Например, плачевное состояние сестер и увечье брата раскрыли в Сильвии великий дар сострадания. Не исключено, что несчастье, постигшее нашего сына, в конечном счете сделает его выше других тараканов... духовно. Как изменится его восприятие! Его не будут отвлекать чисто зрительные впечатления, созерцание мрака приведет его к новым глубоким прозрениям. Ведь что такое зримый мир? Беспорядочное мельтешение видимого, но не осознаваемого. Осознание приходит к нам только во внутреннем созерцании. Оно - единственный путь к истинному благородству духа. Попробуй представить, всего лишь представить, что ты ничего не видишь... сиди тихо... спокойно... прислушивайся...
