Болеслав Прус - Михалко
Плохо ему тут было, стыдно. Потому-то, услышав, что в самой Варшаве каменщикам платят больше, Михалко впервые собрался в город.
Шел он с одним мастеровым, обещавшим свести его на улицу, где много домов строят.
Отправились они рано утром и долго шли, пока добрались до Вислы. Увидев мост, парень от удивления разинул рот. В эту минуту даже мысль о подруге вылетела из его головы.
Возле сторожевой будки он замялся.
- Ну, что ты? - спросил мастеровой.
- Да я не знаю, пустят ли меня туда, - ответил Михалко.
- Дурень ты! - накинулся на него мастеровой. - Если кто тебя спросит, скажи, что идешь со мной!
"Правда ведь", - подумал парень и удивился, что такой ответ ему самому не пришел в голову.
Потом он дивился купальням и баржам, не тонувшим на воде, несмотря на свою тяжесть, а потом никак не мог поверить, что весь мост был из чистого железа.
"Уж, наверно, тут не без обмана, - рассуждал он про себя. - Столько железа на всем свете не сыщешь!.."
Так они шли, мастеровой и Михалко, один за другим, сперва мостом, потом Новым Зъяздом, потом улицей. Проходя мимо замка, парень снял шапку и перекрестился, приняв его за костел. Возле монастыря бернардинов его едва не задавил омнибус. Перед статуей божьей матери возле богадельни он хотел стать на колени и прочитать молитву. Мастеровой насилу его увел.
На улицах было шумно - мчались вереницы экипажей, люди шли толпами. Одним Михалко уступал дорогу, на других натыкался и бледнел от страха, что его побьют. В конце концов у него так закружилась голова, что он потерял мастерового.
- Где вы?! Где вы?.. - закричал он в отчаянии и пустился бежать по улице.
Кто-то остановил его, прикрикнув:
- Тише ты, собака!.. Здесь орать не дозволено!
- Так ведь мой пан пропал!
- Какой еще пан?
- Мастеровой наш, каменщик.
- Вот так пан!.. Куда же тебе надо?
- Туда, где дом строят.
- Какой дом?
- Да такой... из кирпичей, - ответил парень.
- Вот глупый!.. Так ведь и здесь дом строят... и там, и тут!
- Да я не вижу где...
Его взяли под руку и начали показывать.
- Смотри! Там один дом строят... здесь второй...
- Ага! Ага! - сказал Михалко и пошел ко второму, так как для этого не надо было переходить улицу.
Добравшись до места, он спросил про мастерового. Однако не нашел его тут, и ему указали другой дом. Но и там о мастеровом Настазии никто не слышал - пришлось парню идти дальше.
Таким образом обошел он несколько улиц и осмотрел больше десятка строящихся домов, удивляясь в душе, где же живут те люди, для которых дома строят только теперь?
Постепенно он удалялся от центра города. Тут на улицах было тише, прохожих стало меньше, экипажи почти не появлялись. Зато лесов, сваленного грудами кирпича и красных стен было еще больше.
Михалко уже потерял надежду найти мастерового и начал подумывать о том, не подыскать ли ему самому работу.
Он подошел к первой же стройке, смешался с рабочими и стал смотреть. Время от времени он вставлял в разговор словечко или кому-нибудь помогал. Одному он пособил укладывать кирпичи, другому подал лопатку, а тем, кто замешивал известь, растолковал, как это лучше делать. И тут же стал показывать, причем обрызгал мастера с головы до ног.
- Ты что тут вертишься, собачий сын? - спросил его писарь.
- Работу ищу.
- Нет тут для тебя работы.
- Сейчас нет, так, может, потом найдется. Вам-то ведь не в убыток, если я помогу кому...
Писарь, хитрая бестия, сразу смекнул, что у парня не густо в кармане. Он вынул свою книжицу, карандаш, стал что-то черкать, подсчитывать и в конце концов принял Михалка.
Люди говорили после, что зарабатывал он на парне больше, чем на ком бы то ни было, - по двадцати грошей в день.
На стройке парень пробыл до осени. С голоду не умер, но за ночлег не заплатил и даже сапог себе не купил. Только напился раза два, как свинья, по случаю святого воскресенья. Хотел он однажды побуянить в кабаке, да не успел: выбросили его за дверь.
Дом рос, как на дрожжах. Еще каменщики не кончили флигелей, а фасад уже был подведен под крышу, оштукатурен, остеклен, и даже туда начали вселяться первые жильцы.
В конце сентября пошли дожди. Работу приостановили, и всех чернорабочих уволили. Среди них был и Михалко.
Писарь с неделю на неделю недодавал ему кой-что из заработка, обещая уплатить все сразу. Когда же наступил окончательный расчет, парень, хоть и неграмотный, сообразил все же, что писарь его одурачил. Дал он парню три рубля, а причиталось Михалку рублей пять, а то и шесть.
Михалко взял три рубля и снял шапку, почесывая затылок и переминаясь с ноги на ногу. Но писарь так был занят своей книжицей, что по крайней мере раз десять можно было прочитать молитву господню, прежде чем он заметил парня и строго спросил:
- Ну, чего тебе еще?
- Да вроде причитается мне больше, - смиренно сказал Михалко.
Писарь покраснел. Он двинулся на парня и, навалившись на него грудью, спросил:
- А паспорт у тебя есть?.. Ты что за птица такая?..
У Михалка дух перехватило. Писарь продолжал:
- Ты что же думаешь, хамское отродье, надул я тебя, что ли?..
- Да вот же...
- Тогда пойдем со мною в полицию, я тебе там по всей достоверности докажу, что ты вор и бродяга...
Паспорт и полиция встревожили Михалка. Он только сказал:
- Пускай же вам моя обида пойдет на здоровье!
И пошел со стройки.
Но, видно, и писаря не очень тянуло в полицию, хотя его там и знали. Так все и кончилось одними угрозами...
Очутился парень теперь словно в чистом поле. Прошел он свою улицу, повернул на другую и третью, заходя всюду, где видел красные стены и несколько вбитых в землю столбов. Но работы везде уже кончились или подходили к концу, и, когда он спрашивал, не примут ли его здесь, - никто ему даже не отвечал.
Так он прошатался день и другой, старательно обходя городовых, чтобы не спросили у него паспорт. Кухмистерской с горячей пищей он не нашел и питался только кровяной колбасой, хлебом да селедкой, а запивал все это водкой.
Он истратил уже рубль, так ничего хорошего и не попробовав. Ночевал Михалко под заборами и тосковал по людям: хотелось перемолвиться с кем-нибудь хоть словечком!
Тут пришла ему в голову мысль, что лучше, пожалуй, вернуться домой. Начал парень расспрашивать у прохожих, как пройти к железной дороге. Следуя их указаниям, он наконец добрался до дороги, но не до своей.
Увидел Михалко громадную, многолюдную станцию, вокруг нее со всех сторон высокие дома, а рельсов - ни следа.
Струхнул парень, растерялся, не понимая, что же такое случилось. Наконец какая-то добрая душа растолковала ему, что есть еще три дороги, но за Вислой.
Теперь он вспомнил, что шел сюда по мосту. Переночевал он в какой-то канаве, а на другой день начал расспрашивать о дороге к мосту. Рассказали ему подробно, где надо идти прямо, где свернуть налево, а где направо. Михалко все запомнил, но как пошел да как стал сворачивать, так и уткнулся прямо в Вислу, а моста через реку не отыскал.
Вернулся парень обратно в город. На беду пошел дождь. Люди прятались под зонтами, а у кого зонта не было - бежали сломя голову. Не посмел Михалко в такую непогоду останавливать прохожих и спрашивать, как ему пройти.
Когда ливень усилился, Михалко встал у стены, зябко ежась в своей мокрой сермяге, и утешался лишь тем, что хоть обмоет дождем его босые ноги.
Так он стоял, посинев от холода, а с длинных волос его за ворот рубахи стекала вода, как вдруг перед ним остановился какой-то господин.
- Что это, нищий? - спросил он у Михалка.
- Нет.
Пройдя несколько шагов, господин снова вернулся с вопросом:
- Но есть тебе хочется?
- Нет.
- И не холодно тебе?
- Нет.
- Ну и осел! - проворчал господин, а потом добавил: - Но гривенник ты бы взял?
- Да уж если бы дали, я бы взял.
Господин дал ему пятиалтынный и отошел, что-то про себя бормоча.
Потом снова остановился, посмотрел на мужика, словно что-то обдумывая, и, наконец, ушел совсем.
Михалко сжимал в кулаке пятиалтынный и с удивлением думал: "Вот ведь какие тут добрые господа, дай боже!.."
Вдруг пришло ему на ум, что такой добрый господин, наверно, показал бы ему дорогу к мосту... Но - было уже поздно.
Наступила ночь, зажгли фонари, а дождь все усиливался. Парень стал искать улицу потемнее. Пошел, повернул раз и другой. Увидел новые каменные дома и вдруг узнал улицу, на которой работал несколько дней назад.
Вот тут кончается мостовая. Тут забор. Там угольный склад, а дальше его дом. В нескольких окнах горит свет, а в открытые ворота видны неоконченные флигеля.
Михалко вошел во двор. Где-где, но уж здесь ему по праву полагается ночлег. Ведь он этот дом строил.
- Эй, эй! Ты куда? - крикнул вслед ему с лестницы человек, одетый в добротный тулуп: на улице было уже холодно.
Михалко оглянулся.
- Это я, - сказал он. - Иду спать в подвал.
Человек в тулупе разбушевался:
