Сэмюэль Беккет - Мэлон умирает
Экипаж. Два продольных сиденья. На козлах, рядом с кучером, леди Педаль. На одном сиденье Лемюэль, Макман. Сакс и гигант. На противоположном - юнец, худощавый человечек и два колосса в тельняшках. Когда они выезжали из ворот, дети приветствовали их. Внезапный спуск, длинный и крутой, устремил лошадей вперед, к морю. Под тормозными башмаками колеса скорее скользили, чем крутились, и лошади, спотыкаясь, встали на дыбы, чтобы не расшибиться. Леди Педаль ухватилась за козлы, ее бюст мотало во все стороны. Это была огромная, здоровая, высокая, толстая женщина. Букет искусственных маргариток с блестящими желтыми сердечками свисал с широкополой соломенной шляпы. Ее широкое красное лицо за крапчатой вуалью, казалось, пухнет на глазах. Пассажиры, до того беспомощно подпрыгивавшие на сиденьях, свалились на пол. На место! - закричала леди Педаль. Никто не пошевелился. Что толку? - спросил один из моряков. Никакого, ответил другой. Не лучше ли им сойти, спросила леди Педаль у кучера, и идти пешком? Когда наконец коляска спустилась к подножью холма, леди Педаль приветливо повернулась к седокам. Мужайтесь, киски! - прокричала она, чтобы показать, что ничуть не высокомерна. Экипаж покатил дальше, болтаясь из стороны в сторону, набирая скорость. Гигант лежал на полу между сиденьями. Кто здесь ответственный? спросила леди Педаль. Один из моряков перегнулся к Лемюэлю и сказал: Она хочет знать, кто здесь ответственный. Пошел ты, сказал Лемюэль. Сакс исторг из своей груди рык, который леди Педаль, при перекличке оставшихся в живых, с удовольствием сочла за жизнерадостный. Вот молодец! - воскликнула она. Споем. Насладимся чудесным днем! Забудьте свои заботы, хотя бы на час! И ее прорвало:
Наступила весна,
Ароматов полна,
Пташки песни поют...
Она замолкла, огорченная. Что с ними? - спросила она. Юнец, заметно утративший свои юные черты, согнулся пополам, укрыл голову подолом плаща, его рвало. Ноги его, чудовищно костлявые, стукались друг о дружку коленями. Худощавый человечек, дрожа, возобновил свой диалог. Неподвижный и сосредоточенный, между раздирающими его голосами, он подкреплял их страстными жестами, усиленными зонтом. А вы?.. Благодарю... А вы?.. Благодарю!.. Верно... Налево... Попробуйте... Назад... Куда?.. Нет!.. Направо... Попробуйте... Вы чувствуете запах моря? - спросила леди Педаль, я чувствую. Макман сделал попытку освободиться. Тщетную. Лемюэль вытащил из-под плаща топорик и нанес себе несколько изумительных ударов по голове, обухом, для безопасности. Веселая у нас прогулка, заметил один из моряков. Чудесная, ответил другой. Солнечная лазурь. Эрнест, сказала леди Педаль, раздай сдобные булочки с изюмом.
Лодка. В ней, как и в экипаже, поместилось бы вдвое больше людей, втрое, а при нужде и вчетверо. Одна земля удаляется, другая приближается, впереди - большие и малые острова. Полное безмолвие, только шлепают весла, скрипят уключины, журчит, обтекая киль, вода. На корме опечаленная леди Педаль. Какая прелесть! - бормочет она. Одинокая, непонятая, добрая, слишком добрая. Сняв перчатку, она бороздит пальцами в сапфировых перстнях прозрачную воду. Четыре весла, без руля, весла направляют. Мои крошки, что с ними? Ничего. Они тут, насколько могут, насколько они могут где-то быть. Лемюэль смотрит на горные вершины, поднимающиеся за колокольными шпилями, далеко за бухтой, нет, они не выше
Нет, они не выше холмов, они возносятся, нежно-голубые, из беспорядочно стелющейся равнины. Где-то там он родился, в милом доме любящих родителей. Склоны покрыты дроком, вереском и ярко-желтыми колокольчиками, известными больше как дикий терн. И дни напролет, словно колокола, звенят молотки каменотесов.
Остров. Последнее усилие. Островок. Берег, выходящий в открытое море, искромсан бухтами. Жить там можно, быть может, даже счастливо, если бы жизнь была возможна, но там никто не живет. Прилив вгрызается ему прямо в сердце, между отвесными скалистыми стенами. Наступит день, когда от него ничего не останется, кроме двух островов, рассеченных заливом, сначала узким, затем постепенно расширяющимся, с ходом столетий, два острова, два рифа. Что уж тут говорить о людях. Давай-ка, Эрнест, сказала леди Педаль, поищи удобное место для пикника. А ты, Морис, добавила она, останься у ялика. Она называла лодку яликом. Худощавый человечек разгорячился и все порывался побегать, однако связанный с ним юнец бросился на землю, в тени скалы, подобно Сорделло, но не так красиво, ибо Сорделло напоминал отдыхающего льва, и вцепился в нее обеими руками. Бедняжки, сказала леди Педаль, развяжи их. Морис сделал движение. Не подходи, сказал Лемюэль. Гигант не пожелал покинуть лодку, и потому Саксу пришлось остаться с ним. Макман тоже не был свободен, Лемюэль крепко держал его за талию, возможно, с любовью. Ладно, сказала леди Педаль, вы за них отвечаете. И ушла с Эрнестом. Но внезапно обернулась и сказала: Вы знаете, на этом острове есть могилы друидов. Она посмотрела на каждого по очереди. Когда мы выпьем чаю, сказала она, мы их поищем, что вы на это скажете? Наконец она ушла, сопровождаемая Эрнестом с корзиной. Когда леди Педаль исчезла, Лемюэль отпустил Макмана, подкрался сзади к Морису, который сидел на валуне, набивая трубку, и вонзил в него топорик. Мы продвигаемся, продвигаемся. Юнец и гигант не обратили на это внимания. Худощавый человечек сломал о скалу зонт, любопытный жест. Сакс кричал, наклоняясь вперед, и хлопал себя по ляжкам: Отличная работа, сударь, отличная работа. Чуть позже за ними вернулся Эрнест. Выйдя ему навстречу, Лемюэль убил его точно так же, как и первого. Хотя и не так быстро. Два приличных, смиренных, безвредных человека, к тому же свояки, таких миллионы. Громадная голова Макмана. Он снова надел шляпу. Окликающий голос леди Педаль. Она появилась, довольная. Идемте же, прокричала она, все идемте, пока чай не остыл. Но при виде мертвых почувствовала себя дурно и упала в обморок. Бей ее! - завизжал Сакс. Ее вуаль была откинута, в застывшей руке - бутербродик. При падении она, должно быть, что-то сломала, бедро, возможно, пожилые дамы часто ломают бедра, ибо, не успев даже прийти в чувство, принялась стонать и охать, как будто кроме нее и пожалеть было некого. Когда солнце скрылось за холмами и стали вспыхивать земные огоньки, Лемюэль заставил Макмана и двух других забраться в лодку и залез в нее сам. После чего они отчалили, все шестеро, от берега.
Журчанье воды.
Этот клубок серых тел - они. Молчаливые, плохо различимые в темноте, возможно, они приникли друг к другу, спрятав головы в плащи, они сбились в кучу, в окружении ночи. Они далеко в заливе. Лемюэль вставил весла в уключины, весла погружаются в воду. Ночь усеяна странными
сияниями: звезды, маяки, бакены, огни городов, в горах слабое свечение ярко полыхающего дикого терна. Макман, мой последний, мое имущество, я помню, он тоже здесь, возможно, спит. Лемюэль
Лемюэль отвечает за всех, он поднимает топорик, на котором никогда не просохнет кровь, но не затем, чтобы ударить, он никого не ударит, он больше никого не ударит, он больше никого не коснется, ни этим, и ни этим, и ни этим, и ни этим
и ни этим, ни топориком, ни палкой, ни кулаком, ни в мысли, ни во сне, никогда он никогда
ни карандашом, ни палкой, ни
ни свет ни свет никогда
никогда он никогда
никогда ничего
больше
не
