Роберт Джоунз - Сила притяжения
— Ты так долго не протянешь, — сказали ему оба. И Эммет сдался. Он отдал собаку Джонатану и собрал оставшиеся вещи.
Сидя в темноте на новой незнакомой кровати, Эммет пытался рассмотреть очертания немногочисленной мебели. У одной стены — два маленьких комода, похожие на детские. У каждой кровати — тумбочка с лампой.
Эммет откинулся на подушки, словно он в отпуске, в незнакомом отеле осваивается и привыкает к новому месту.
— Комната, — прошептал он. — Комната, — повторил он, смакуя звук. Впервые за несколько недель голос не задрожал. Слово прозвучало ровно и мягко. Эммет заходил вокруг кровати, напевая от удовольствия: — Мурмур, — мурлыкал он. — Мармелад. Хунта. Пелопоннес. Гончарный. Терракота. Маккавей.
Эммет вдруг почувствовал себя непобедимым. Он попробовал сказать предложение, повысив голос на децибел, но так, чтобы не разбудить Уинстона.
— Карл у Клары украл кораллы, — пожав плечами, бегло проговорил он, четко произнося каждое «к» и «л». — Что еще, что бы еще сказать, — думал он, дрожа от радости.
Он вспомнил скороговорку, которой его в детстве научил логопед:
— Не руби дрова, на дворе трава. На траве дрова, не руби дрова.
«Ну вот, все прошло. — На секунду ему захотелось ринуться к телефону и поделиться новостью с Джонатаном. Он запустил руку в карман за монетой, но остановил себя. — Нет, нельзя, иначе я так и не пойму, что со мной творилось весь год. Ничего не изменится. Они подумают, что я уже излечился».
Эммет испугался, что его выпишут, не успеет он и ночи провести в больнице. Ему хотелось передышки, он боялся возвращаться в свою жизнь так скоро. Брат и доктор с таким энтузиазмом ухватились за его заикание, будто раньше не замечали его истощения и отшельничества.
Да и самому Эммету стало легче. Ему теперь не нужно объяснять свое поведение всем и каждому. В ту минуту, когда исковерканные слова мучительно срывались с губ, мозг будто исторгал все бремя, что так долго лежало на сердце. Теперь же Эммет опасался, что без заикания снова попадет во власть своих внутренних кошмаров.
Эммет провел пальцами по столу из «формайки». Он поставил стул к стене. Убрал пушинку с подушки. Он не хотел уходить. Он сжал пальцами горло и сосредоточился, пытаясь вернуть заикание.
— К-к-кот, — сказал он, тренируясь выплевывать «к», а потом выдирать из себя слово целиком. — К-к-кот.
Он пожалел, что не прихватил с собой фотографию кота. Теперь у него ничего с собой не было, дабы при случае доказать, что он не выдумал кошачью ярость. «Как же я мог подумать, что собака меня предала?» Он покраснел, вспоминая, как убегал из приюта для животных. Теперь, когда у него не было ни кота, ни собаки, его терзала утрата — как давным-давно, когда закончился его роман: Эммет даже сомневался, что тот человек вообще существовал. Осталась лишь какая-то беспричинная тоска.
Эммет откинул покрывало и лег на простыню. Подушка была жесткой и плоской, совсем не похожая на пуховые холмы, сваленные дома на кровати. Он потянулся к комоду и открыл дверцу. Она так пронзительно заскрежетала, что Уинстон заворочался под одеялом. Эммет побоялся распаковывать сумки — шорох мог побеспокоить Уинстона. Эммету не хотелось при первом же знакомстве портить отношения с соседом.
Он на цыпочках вышел в коридор, словно проникая в запретную зону, и крадучись пошел к дежурным. Он понятия не имел, что им скажет, но хотел кого-нибудь увидеть, прежде чем лечь спать. Ему хотелось убедиться, что это место обитаемо.
В коридоре раздраженно ворчала какая-то женщина:
— Ага, ага, давай лучше в прачечной рассказывай свои слезливые байки, сестренка. Я не двинусь с места, пока не выкурю сигарету, так что дай лучше спичку.
Эммет замер в углу. Он никогда не слыхал такого нахального голоса. Насмешливого и мощного, напряженного, не терпящего возражений. Затем послышалось бормотание и щелчок зажигалки.
— Спасибочки, — гавкнул голос, и кто-то зашагал к комнате отдыха.
Вернувшись в палату, Эммет услышал, как Уинстон кричит во сне. Эммету совершенно не хотелось знакомиться с демонами, что мучили соседа. Он пошел в самый конец коридора, решив постоять в темноте у стены. Но, проходя мимо последней комнаты, он услышал голоса и приостановился. Две женщины и мужчина сидели на кровати вокруг пепельницы, курили и разговаривали.
Не успел Эммет отступить в тень, как одна из женщин поймала его взгляд. Она помахала ему, приглашая зайти. Ее рука была в браслетах до самого локтя, и, когда женщина опустила руку, браслеты со звоном сползли вниз, сплошным золотым кольцом обхватив запястье.
— А, новичок, — улыбнулась она. — Мы о тебе слышали.
Эммет застенчиво присел на кровать напротив и притворился, что завязывает шнурки.
— Я Дафна, — сказала женщина, — а это Брюс. А это Эмили.
Эммет оторвался от ботинок и поднял голову. Он приветливо помахал им рукой, и у Эмили затряслась шея, будто ее что-то душило изнутри. Она выглядела лет на сорок пять, седые волосы пострижены под горшок. Кожа рябая и бледная, словно Эмили уже много лет не выходила на улицу. Торчащие зубы в застывшем волнении приподнимали верхнюю губу. Ногти аккуратно заострены, каждый ровно на дюйм. Эмили улыбнулась Эммету и поскребла ногтями щеку; на запястье посыпались струпья кожи. Оставшиеся на щеках розовые полосы были единственным ярким пятном на ее бледном лице.
Брюса Эммет инстинктивно испугался. Брюсовы глаза бездумно вращались, кожа плотно обтягивала лицо, горячая и красная, точно высохшая от постоянного жара. Волосы торчали колтунами. Когда Брюс встал и подошел к кровати, чтобы пожать Эммету руку, джинсы его приспустились, и на два дюйма вылезла эластичная резинка трусов. Эммет увидел зеленых динозавров на голубой ткани — обернувшись, они зубасто скалились.
— Знаю тебя, — лукаво сказал Брюс и грубо схватил Эммета за запястье.
Эммет умиротворяюще улыбнулся и назвал свое имя.
Брюс подмигнул и сказал:
— Ладно, я твою игру раскусил.
Эммет не понял, что это значило. Он хотел было спросить, но Дафна его опередила:
— Заткнись, Брюс, — и, повернувшись к Эммету, пояснила: — Брюс думает, у всех кругом секреты, а он их все знает. Придется тебе научиться не обращать на него внимания. Такой уж он есть, наш Брюс.
— Чокнутый, — добавила Эмили, и все засмеялись.
Брюс тоже засмеялся и наклонился к Эммету, почти касаясь губами его уха:
— Позже поговорим. — Он потрепал Эммета по щеке и многозначительно добавил: — Джон.
Эммет отодвинулся от него как можно дальше. Он уже сейчас боялся и минуту провести с ним наедине. Эммет судорожно придумывал ответ, но боялся разозлить Брюса. Тяжело дыша, он без особой надежды посмотрел на женщин, сидящих в другом конце комнаты.
— И что же привело тебя сюда? — добродушно обратилась к нему Эмили.
Эммет пожал плечами и показал пальцем на свой рот.
— Н-н-нервы, — признался он. Теперь ему придется имитировать заикание, как человеку, который изображает иностранный акцент.
Эмили кивнула с одобрением.
— Тебе нужно познакомиться с Майклом. Он не может двигаться, а разговаривать и подавно. Мы его зовем Квадрат. Когда к нему приходят родители или кто-нибудь из докторов задает вопрос, который ему не нравится, он мочится. Это он так говорит «привет».
— Со мной он разговаривает, — сказал Брюс. — Только ночами, когда вы все спите.
— А как же, — сказал Дафна. — Смотри, не успеешь оглянуться, с тобой Иисус и его мамаша заговорят. Они вон уже с Маргарет разговаривают.
Брюс притворно ухмыльнулся, всем своим видом показывая, что Дафна просто не в состоянии понять глубинной тайны, лежащей в основе его жизни.
— Меня ищут, — сказал он. — Comprenez?[4]
— Ты в первый раз? — поинтересовалась Эмили, поворачиваясь к Эммету. Эммет кивнул, недоверчиво озираясь. До этого он не замечал замков на оконных рамах и армированного стекла, которое даже пуля вряд пробьет.
— А у меня всю семью упекли, — вдруг очень просто сказала Эмили. Тем же тоном она могла бы сообщить, что все ее родственники окончили один университет. — Ну нас, конечно, не миллион. Только трое, не считая каких-то там двоюродных, которых я не знаю. Только брат попробовал пожить, как нормальный человек. Женился. Несколько лет вытерпел, а потом устал. Однажды ночью убил жену, ее мать и их ребенка, пока они все спали на полу в гостиной. Потом вышел на улицу и сел на скамейку, прижимая к груди топор.
Эмили пожала плечами и запустила пальцы в волосы. Сигарета опалила волосы, несколько прядей съежились, как догорающие фитили.
— Это даже облегчение в своем роде. То есть ничего хуже быть уже не может. Сам подумай. Представь худшее, что может случиться. И вот оно случается. Куда это тебя приведет? Сюда, наверное, — сказала она, отмахиваясь от дыма. — Хотя должна признаться: и до того, как он их убил, я сюда попадала регулярно. Доктора говорят, у нас у всех не хватает какой-то хромосомы, а без нее в голове туман.
