Мюриэл Спарк - Мисс Джин Броди в расцвете лет
— Надеюсь, ты иногда видишься с мисс Броди? Надеюсь, ты не забываешь старых друзей?
— Мы виделись раза два, — ответила Сэнди.
— Боюсь, она вбивала в ваши юные головы разные идеи, — сказала мисс Маккей, понимающе подмигивая Сэнди, чтобы показать, что теперь, когда Сэнди кончила школу, она может без опаски откровенно рассказать о похождениях мисс Броди.
— Да, массу идей, — ответила Сэнди.
— Хотела бы я знать каких, — с неподдельным беспокойством спросила мисс Маккей, обмякая в кресле. — Потому что все это по-прежнему продолжается. Я хочу сказать: из года в год, класс за классом, а теперь она сколотила себе новый клан, и они настолько отличаются от остальных, эти девочки Броди! Они не по годам развиты. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Да, — сказала Сэнди. — Но на сексе вам ее подловить не удастся. А вы не хотите приглядеться к ее политическим убеждениям?
Мисс Маккей придвинула кресло почти вплотную к Сэнди. Разговор принимал деловой оборот.
— Дорогая моя, как тебя понять? Я не знала, что она интересуется политикой.
— А она ею и не интересуется, — сказала Сэнди, — разве что между делом. Она прирожденная фашистка, вы когда-нибудь об этом думали?
— Если ты мне это советуешь, Сэнди, я расспрошу ее учениц и посмотрю, что всплывет. Я и понятия не имела, что ты так серьезно относишься к международным проблемам, и я просто очень рада, что...
— Меня вовсе не волнуют международные проблемы, — сказала Сэнди, — меня волнует лишь, как пресечь деятельность мисс Броди.
Было совершенно ясно, что Сэнди шокировала директрису. Но, когда пришло время, мисс Маккей не преминула сказать мисс Броди: «Мне на это намекнула одна из ваших девочек, одна из вашего же клана, мисс Броди».
В конце года Сэнди должна была уезжать из Эдинбурга, и когда она зашла к Ллойдам попрощаться, она обвела взглядом мастерскую, заставленную полотнами, с которых ей не удалось выжить мисс Броди. Она выразила Тедди Ллойду свое восхищение экономностью его метода, а он ей — свое, по тому же поводу, и Диэдри недоуменно посмотрела на него, не понимая, что он имеет в виду. Если бы он знал, что я положила конец мисс Броди, подумала Сэнди, он бы понял, что мой метод еще экономнее. Она теперь была более неистовой поборницей христианской морали, чем сам Джон Нокс.
После летнего семестра тысяча девятьсот тридцать девятого года мисс Броди заставили уйти из школы, мотивируя это тем, что она пропагандирует фашизм. Сэнди, услышав эту новость, вспомнила отряды чернорубашечников, маршировавших на фотографиях, приколотых к стене класса. К этому времени католическая церковь уже приняла Сэнди в свое лоно, и она обнаружила там немало фашистов, куда менее симпатичных, чем мисс Броди.
«Вопрос о моих политических убеждениях, — писала мисс Броди в письме Сэнди, сообщая о своем уходе, — конечно, был просто предлогом. Они много раз пытались доказать мою аморальность, но им это не удавалось. Мои девочки всегда вели себя очень сдержанно. На самом деле начальство было против моей просветительской деятельности, достигшей апогея в годы моего расцвета. Как ты знаешь, я всю себя отдавала моим девочкам. Но начальство использовало мои политические взгляды как оружие против меня. Больше всего меня мучит и поражает то, что, если верить мисс Маккей, меня предала одна из девочек моего собственного клана, после чего и началось расследование. Знаю, что ты будешь поражена. Я могу писать тебе об этом, потому что ты одна из всего моего клана вне подозрения — у тебя не было причин предавать меня. Прежде всего я подозреваю Мэри Макгрегор. Может быть, она по своей глупости вынашивала на меня обиду — она ведь доводила меня до белого каления. Я допускаю мысль, что это сделала Роз. Может быть, ей было неприятно, что у мистера Л. я стояла на первом плане. Юнис — я не могу себе представить, что это могла сделать Юнис, но мне действительно часто приходилось решительно бороться с ее обывательскими взглядами. Она хотела пойти в скауты, помнишь? Ей нравилось болеть за команду, и ее привлекало чувство локтя — может быть, Юнис затаила против меня злобу? Что касается Дженни, то ты ведь ее знаешь и знаешь, как она позабыла про все на свете и стала совершенно неузнаваемой, когда решила быть актрисой. Она стала такой скучной. Ты не думаешь, что она могла обидеться на меня за то, что я говорила, что она никогда не станет новой Фэй Комптон, а тем более Сибил Торндайк? Остается еще Моника. Я почти склонна подозревать Монику. За математическим умом очень мало души, и, может быть, в одном из приступов ярости против Красоты, Истины и Добра, которых ей было не понять, она отступилась от меня и предала.
Тебя, Сэнди, как видишь, я исключаю из числа подозреваемых, потому что у тебя не было никаких оснований предавать меня, и именно с тобой я поделилась большей частью моих сокровенных мыслей и человеком, которого люблю сама. Попробуй догадаться, кто же мог предать меня. Я должна знать, кто из вас предал меня...»
Письмо Сэнди было загадочно и уклончиво, как ответ папы римского: «Если вы сами не предали нас, невозможно, чтобы вас предали мы. Слово «предательство» не годится...»
Она получила от мисс Броди еще одно письмо после смерти Мэри Макгрегор, которая металась по охваченному пожаром отелю из конца в конец, пока огонь не настиг ее.
«Если это случилось с Мэри в наказание за то, что она меня предала, поверь, я никогда бы ей такого не пожелала».
«Мне кажется, — написала Дженни, — что расцвет мисс Броди уже кончился. Она упорно хочет выяснить, кто ее предал. Это совсем не похоже на прежнюю мисс Броди: она всегда была так воинственно настроена».
После смерти мисс Броди ее имя все лето ласточкой перелетало от собеседника к собеседнику, но зимой воспоминания о ней угасли. Члены клана Броди всегда навещали Сэнди летом, потому что монастырь находился вдали от больших городов.
Когда Дженни приехала к Сэнди, ставшей теперь сестрой Еленой из монастыря Преображения, она рассказала Сэнди, что неожиданно влюбилась в Риме, но что из этого ничего не может получиться.
— Мисс Броди с удовольствием бы послушала про это, — сказала Дженни. — Она сама ведь была грешницей.
— Да нет, она была по-своему совершенно безгрешна, — ответила Сэнди, вцепившись в прутья решетки.
Когда приехала Юнис, она сказала Сэнди:
— Мы ездили в прошлом году на Эдинбургский фестиваль. Я разыскала могилу мисс Броди и положила цветы. Я рассказывала мужу разные истории про нее, про то, как она сидела под вязом и так далее, и он говорит, она была очень забавной.
— Да, если хорошенько подумать, то конечно.
— Конечно, была, — сказала Юнис, — в пору расцвета.
Моника приехала к Сэнди еще раз.
— Перед смертью, — сказала она, — мисс Броди говорила, что, наверно, это ты ее предала.
— Предать можно лишь того, кто заслуживает верности, — ответила Сэнди.
— А разве мисс Броди не заслуживала нашей верности?
— Только до определенной степени, — сказала Сэнди.
А потом наступил тот день, когда Сэнди посетил любопытный молодой человек, заинтересовавшийся ее необычной книгой о психологии, которая называлась «Преображение банального» и привлекала в монастырь так много визитеров, что Сэнди вцеплялась в прутья решетки с еще большим отчаянием.
— Что больше всего повлияло на вас в школьные годы, сестра Елена? Литература, политика, личные интересы? А может, это был кальвинизм?
Сэнди ответила:
— Нет. Это была некая мисс Броди в расцвете лет.
