Алессандро Барикко - Море-океан
-- Мне говорили.
-- Об этом трубят на каждом углу. Что вы хотите, когда в дело вмешивается политика...
-- Вот увидите, рано или поздно про это забудут.
-- Не сомневаюсь, дражайший Савиньи. Извольте получить ваши посадочные документы.
-- Премного вам благодарен, капитан.
-- Пустое.
-- Не скажите, вашему врачу я обязан жизнью... Он сотворил чудо.
-- Не будем о чудесах, Савиньи, их и без того хоть отбавляй. В добрый путь. Удачи вам.
-- Спасибо, капитан... Да, вот еще что...
-- Слушаю вас.
-- Этот... этот рулевой... Томас... Говорят, он сбежал из больницы...
-- Темная история. Разумеется, здесь бы такого не случилось. Но там, в простой больнице, можете себе представить...
-- О нем больше не было вестей?
-- Пока нет. В таком состоянии он не мог далеко уйти. Скорее всего, загнулся где-нибудь...
-- Загнулся?
-- А вы как думали, этакий молодчик... Простите, наверное, он был вашим другом?
-- Это будет нетрудно, Савиньи. Вам нужно лишь повторить то, что вы написали в своих мемуарах. Кстати, а вы, поди, зашибли на этом порядочную деньгу, признайтесь? В салонах прямо-таки зачитываются вашей книженцией...
-- Я спросил, обязательно ли мне являться в зал суда.
-- Ну, не то чтобы обязательно, просто сам этот процесс до того раздули... на него смотрит вся страна, работать как следует невозможно... Все строго по закону, черт знает что...
-- Там будет и Шомаре...
-- Еще бы ему не быть... Решил защищаться сам... Только у него ни малейшего шанса, ноль, народ хочет его головы -- и получит ее.
-- Виноват не он один.
-- Какая разница, Савиньи. Он был капитаном. Он посадил "Альянс" в эту лужу, он дал команду оставить судно, и в довершение всего он бросил вас в этом плавучем аду...
-- Ну, хорошо, хорошо. Довольно. Увидимся на суде.
-- Вот это другое дело...
-- Мне пора, Парпей.
-- Адвокат Парпей, с вашего позволения.
-- Прощайте.
-- Вам придется задержаться.
-- Ну, что там еще?
-- Так... вздор... плевое дело... Но, знаете ли, лучше заранее быть наготове... Короче, ходят слухи, будто кто-то вел... некие записи, что-то вроде дневника тех дней на плоту... какой-то моряк, что уже само по себе говорит, насколько все это серьезно... вообразите: моряк-писатель -- полная несусветица, впрочем, он, видимо, один из тех, кому удалось спастись...
-- Томас. Томас умел писать.
-- О чем это вы?
-- Не важно.
-- Есть в этом дневнике некоторые, как бы это сказать... щекотливые места... словом, там вся эта история подана не совсем так, как у вас и у других...
-- И читать. Книги. Он умел читать и писать.
-- Да вы меня не слушаете!
-- Что?
-- Постарайтесь понять: оклеветать человека ничего не стоит... Это может вас погубить... Короче, я подумал, готовы ли вы, если возникнет нужда, выделить известную сумму, вы понимаете, иначе от клеветы не защититься; с другой стороны, лучше придушить все это в самом зародыше, пока... Савиньи! Куда вы, черт подери! Савиньи! Нашли время обижаться... Для вашего же блага стараюсь: как-никак это мое ремесло...
-- Ваши свидетельские показания были весьма ценными, доктор Савиньи. Суд благодарит вас и просит занять место в зале.
-- ...
-- Доктор Савиньи...
-- Да, простите, я хотел...
-- Вы намерены что-то добавить?
-- Нет... точнее... да. Я лишь хотел сказать, что... море, оно не такое... Нельзя судить о том, что там происходит... Море -- это совсем другое...
-- Доктор, мы находимся в Трибунале Королевского флота: здесь прекрасно знают, что такое море.
-- Вы полагаете?
-- Поверьте, ваша прелестная книжица произвела на меня большое впечатление... пожалуй, даже чрезмерное для столь пожилой дамы...
-- Маркиза, помилуйте...
-- Скажу вам как на духу, доктор, ваша книга такая... такая жизненная; вот я читала ее и представляла себя на этом плоту, посреди моря, ах, прямо в дрожь бросает...
-- Вы мне льстите, маркиза.
-- Ничуть... ваша книга поистине...
-- Здравствуйте, доктор Савиньи.
-- Адель...
-- Адель, дочь моя, негоже столько канителиться: доктор крайне занятой человек...
-- А вы наверняка уже одолели доктора бесконечными вопросами о его похождениях. Не правда ли, Савиньи?
-- Беседовать с вашей матушкой для меня одно удовольствие.
-- За беседой и чаю недолго остыть.
-- Вы бесподобны, Адель.
-- Мерси.
-- Еще чашечку, доктор?
-- Темные глаза, говоришь?
-- Как есть темные.
-- Высокого роста, с черными гладкими волосами...
-- Связанными на затылке, сударь.
-- Моряк?
-- Смахивает на моряка. Но одет... как все, даже вполне прилично.
-- И не назвал своего имени.
-- Нет. Только сказал, что вернется.
-- Вернется?
-- Его обнаружили в таверне у реки... случайно... мы ловили двух дезертиров, а наткнулись на него... он называет себя Филиппом.
-- Он не пытался бежать?
-- Нет. Только возмущался, спрашивал, на каком основании его забирают... обычное дело. Сюда, Савиньи.
-- И что вы ему сказали?
-- Ничего. По нынешним временам полиция не обязана объяснять причину задержания. Мы, правда, не можем держать его долго, если не найдем достаточных оснований... Но об этом позаботитесь вы, не так ли?
-- Конечно.
-- Вот, проходите. Не надо слишком высовываться. Вон он, там, видите? Предпоследний справа.
-- Тот, что у стены...
-- Так это он?
-- Пожалуй, нет.
-- Точно?
-- Точно не он. Извините.
-- Однако приметы полностью совпадают.
-- Совпадают, но это не он.
-- Послушайте, Савиньи... Вы можете быть героем Королевства и близким другом всех на свете министров, но это уже четвертый человек, которого...
-- Не огорчайтесь. Вы и так потрудились на славу.
-- Да я не о том. Мы никогда его не найдем, и знаете почему? Потому что он мертв. Он сбежал из зачуханной больницы в этой зачуханной Африке, протопал черт-те сколько по какой-то чертовой пустыне и подох себе, изжарившись на солнышке. Все. Сейчас, в другой части света, этот субчик удобряет горстку песка.
-- Сейчас этот субчик уже в городе и скоро до меня доберется. Вот полюбуйтесь.
-- Письмо?
-- Позавчера его подбросили к моей двери. Читайте, читайте...
-- Всего одно слово...
-- Зато отчетливое, согласитесь.
-- Томас...
-- Томас. Вы правы, Пастор. Вам никогда его не найти. Но не потому, что он мертв. А потому, что он жив. Он живее нас с вами, вместе взятых. Он жив, как зверь, вышедший на охоту.
-- Савиньи, уверяю вас, что...
-- Он жив. И, в отличие от меня, у него есть все основания не умирать.
-- Но это безумие, Савиньи! Такой блистательный врач, знаменитость, именно теперь... когда перед вами распахнулись двери Академии... Вы и сами прекрасно знаете, что ваш труд о воздействии голода и жажды... словом, хоть мне он кажется скорее литературным, нежели научным...
-- Барон...
-- ... он тем не менее весьма впечатлил моих коллег, и я искренне рад за вас. Академия преклоняется перед вашим charme... равно как и перед вашим... печальным опытом... Все это я понимаю, но я решительно не могу понять, почему именно сейчас вы вбили себе в голову, будто вам нужно уединиться в богом забытой глуши и стать, вы только послушайте, сельским лекарем, кажется, это так называется?
-- Так, барон.
-- С чем вас и поздравляю... В этом городе не сыскать врача, который не хотел бы, да что я говорю, не мечтал бы о вашей известности, о таком блестящем будущем... А вы, что же вы такое надумали, голубчик? Удалиться на практику в какое-то захолустье... кстати, что это за дыра?
-- Это в глуши, барон.
-- Представьте, я догадался. Но где?
-- На краю света.
-- Как прикажете вас понимать? Выходит, и знать этого нельзя?
-- Таково мое желание, барон.
-- Экий, право, вздор. Вы несносны и непредсказуемы, Савиньи. Глаза бы мои на вас не смотрели. Я не нахожу никакого мало-мальски приемлемого оправдания вашему неслыханному поведению и... и... вынужден заключить, что вы попросту лишились рассудка!
-- Как раз наоборот: я не хотел бы его лишаться, барон.
-- А вот и Шарбон... Видите... во-он там, в низине.
-- Вижу.
-- Славное местечко. Вам здесь будет хорошо.
-- Будет.
-- Приподнимитесь, доктор... Так... Подержите-ка... Вот. Всю-то ночь бредили, надобно что-то делать. -- Я же не велел тебе останавливаться. Мари.
-- Что это вы?.. Неужто вставать замыслили...
-- Замыслил, Мари, замыслил...
-- Нельзя вам...
-- Кто из нас врач: ты или я?
-- Видели бы вы себя этой ночью... Ох и худо вам было... Ровно умом помешались... Все говорили с какими-то призраками, а кричали-то...
-- Кричал?
-- Опять на море серчали.
-- Ха-ха-ха, опять?
-- Все-то вы старое ворошите, доктор. А старое ворошить -- только жизнь себе мрачить.
-- Это зловредная жизнь. Мари, омрачает прошлое.
-- Но вы-то совсем не злой.
-- Злой не злой, а дел натворил. Страшных дел.
-- Что так?
-- Да вот так. Страшных. И нет мне прощения. Ни от кого.
-- Будет вам терзаться...
-- А самое страшное в том, что знаю про себя: вернись я сейчас туда, повторил бы все в точности.
