Рихард Вурмбрандт - Христос спускается с нами в тюремный ад
И последняя травка в рецепте- это надежда. Колесо жизни, может, и занесло в тюрьму царского врача, но оно вертится дальше. Оно может вернуть меня снова во дворец или даже на трон".
Я сделал небольшую паузу. Стояла тишина. "С тех пор я выпил целые бочки этой настойки, - сказал я,-иямогу рекомендовать ее вам. Она оказалась превосходной".
Когда я закончил лекцию, Ругояну встал и, ни разу не обернувшись, стал пробираться к выходу из собора. Я спустился с церковной кафедры. В собрании шла негромкая беседа.
На улице меня приветствовали студенты аплодисментами и возгласами одобрения. Каждый хотел протянуть мне руку. Я позвонил Сабине, она радовалась моим действиям, хотя и знала, что последуют ответные меры.
Уже на следующий день меня вызвали к моему епископу. Он сообщил мне, что Ругояну начал чинить мне препятствия. Он докладывал мне о жалобах на меня со стороны министерства по делам религий, когда в комнату важно вошел сам Ругояну. "Ах, вы! - воскликнул он. - Какие отговорки вы попытаетесь снова придумать? Поток антигосударственных высказываний! Я это слышал собственными ушами!"
Я спросил, что же все-таки ему не понравилось в частности. Все было плохо, особенно мое лечение против страданий.
"А какие недостатки вы все-таки нашли в моей настойке? спросил я. - С какой травкой вы не согласны?"
"Вы рассказали им, что колесо все еще вертится, - сказал он резко. - Но вы заблуждаетесь в своем контрреволюционном утверждении! Колесо не будет вертеться, мой друг! Коммунизм есть и останется здесь навсегда!" Его лицо было искажено от ненависти.
"Я не упоминал про коммунизм, - ответил я. - Я только лишь сказал, что колесо жизни постоянно вращается. Так я был в тюрьме, а сейчас свободен. Я был болен, а теперь чувствую себя лучше. Я потерял свой приход, но теперь могу снова работать".
"Нет, нет, нет, вы полагали, что коммунизм падет, и все точно знали, о чем вы думаете. Даже и не воображайте себе, что об этом было сказано последнее слово!" Ругояну собрал руководящих церковных служащих в резиденции епископа города Клужа, где меня обвинили в том, что я хотел отравить молодежь завуалированными нападками против правительства.
"Можете быть спокойны, он больше никогда не будет проповедовать", кричал Ругояну, все больше приходя в бешенство. Это производило отвратительное впечатление. Наконец, он закричал: "С Вурмбрандтом покончено! С Вурмбрандтом - покончено!" Потом он схватил шляпу и пальто и покинул здание.
Он прошел около ста метров, когда машину, которая хотела пропустить собаку, занесло, она въехала на тротуар и вмяла Ругояну в стену. Он скончался на месте.
Последние слова Ругояну и история о том, что за ними последовало, стали скоро известны во всей Румынии. В эти годы Господь очень часто подавал нам знаки.
Запрещение служить пастором, не мешало, однако мне проповедовать. Но теперь я должен был действовать тайно, как делал это тогда после войны среди советских солдат. Другую опасность представляли визиты бывших тюремных товарищей, которые приходили за советом и помощью. Многие из них уже стали шпиками и пытались одурачить меня. Эти несчастные люди ожидали слишком многого от своего освобождения. После того, как они убеждались, что их семейная жизнь была разрушена, они обращались в погоню за сексуальными наслаждениями и пытались наверстать потерянную юность. Это обычно стоило больших денег, которые они не могли достать. И кратчайший путь к новым отношениям с правительством и получение денег лежал через снабжение партии информацией. Свобода для мужчин была еще большей трагедией, чем их пребывание в тюрьме.
Лучшей защитой от шпиков были предостережения друзей, которые работали в тайной полиции. Многие наши братья по вере занимали какие-либо посты в партии. Так, в нашей среде были молодые супруги, которые в течение дня работали в отделе пропаганды. Вечера они проводили с нами в молитве. Иногда мы собирались на квартире одного из руководящих офицеров тайной полиции во время его отсутствия. Его домашняя работница также принадлежала к нашему кругу. Иногда мы встречались в подвалах, на чердаках, квартирах, сдаваемых внаем, и в крестьянских домах. Наши богослужения были такими же простыми и прекрасными, как у первых христиан 1900 лет тому назад. Мы громко пели. Если кто-то задавал вопросы, интересуясь, чем мы занимаемся, то мы отвечали, что праздновали день рождения. Христианские семьи, состоявшие из троих или четверых членов семьи, дни рождения праздновали иногда по 35 раз в году. Иногда мы встречались под открытым небом. Небо было нашим собором, пение птиц было для нас музыкой, цветы заменяли кадение. Звезды были нашими свечами. Ангелы были служителями алтаря, которые их зажигали; а поношенный костюм мученика, только что выпущенного из тюрьмы, был для нас дороже самых прекрасных облачений священников.
Опять арестован
Я, конечно знал, что рано или поздно меня вновь арестуют. После восстания в Венгрии положение с каждым месяцем становилось все труднее. Хрущев объявил новый семилетний план: "Все пережитки суеверия должны быть искоренены". Церкви были закрыты или преобразованы в клубы, музеи или зернохранилища. Тех, кого поносили в партийных газетах, как "мошенников в черных рясах" набралось около тысячи.
Я молился: "Господи! Если Ты знаешь в тюрьме людей, которым я могу помочь, и души, которые я могу спасти, тогда пошли меня туда назад. Я хочу это понести". Сабина помедлила немного, а потом сказала: "Аминь". В это время она была наполнена внутренней радостью, происходившей от сознания того, что скоро мы будем служить Христу более совершенным образом. Я снова размышлял о том, не ошибочным ли был тот образ, который мы составили о Богоматери, когда она стояла у Креста, наполненная скорбью. Не заполняла ли Ее и радость от мысли, что Ее Сын должен стать Спасителем мира? 15 января 1959 года в 1 час ночи меня забрали. Наша маленькая квартира на мансарде была перевернута верх дном во время четырех часового обыска. Мой сын нашел свой ремень за отодвинутым шкафом. "А говорят, что тайная полиция ни на что не годится, заметил он.
- Я искал его по все квартире". На следующий день его выгнали из вечерней школы за наглость.
Когда меня увели, Сабина подняла с пола мою Библию. На маленькой бумажке у меня была записана фраза из Послания к Евреям (часть 11, 35): "Верою... жены получали умерших своих воскресшими". А под этим я написал: "И на такой женщине я женат".
Снова тюрьма и ее плоды
Еще было темно, тротуары подмерзающей улицы были покрыты снежной грязью, когда мы прибыли в президиум полиции. Я прошел привычную процедуру приема. Потом охранники повели меня в камеру. Там я увидел одного мужчину в возрасте около тридцати лет по фамилии Драгичи. Это был один из руководителей по переобучению в Питешти, который не мог не вызывать в тех, кто его знал, чувство ненависти. Каждый раз, когда открывалась дверь, он вскакивал. "Простите, что я такой беспокойный, - говорил он.-Янезнаю, то ли меня поведут в ванну, то ли на расстрел. Я уже четыре года назад приговорен к смертной казни".
Драгичи рассказал мне историю своей жизни. Юношей он очень почитал местного священника. Однажды священник сказал ему: "Твой отец - часовщик, попроси его, чтобы он починил церковные часы за небольшую плату". Драгичи уговорил своего отца сделать работу бесплатно. Священник попросил его все же дать ему расписку в получении 500 лей. Так ему удалось присвоить деньги, полученные от церкви на починку часов. Драгичи добавил, язвительно ухмыльнувшись: "Наверное, я бы вырос христианином и год за годом жертвовал на церковь кучу денег, если бы не тот случай".
Его отец был пьяницей. Однажды он исчез вместе со всеми семейными сбережениями. В четырнадцать лет Драгичи добровольно вступил в Железную Гвардию, в основном, из-за зеленой униформы и маршей, и чтобы нравиться девушкам. Через несколько месяцев Железной Гвардии пришел конец. Драгичи отправился в тюрьму, а когда коммунисты захватили власть, он, как активный фашист, был автоматически приговорен к одиннадцати годам тюрьмы. После того, как он отсидел семь лет в Питешти, ему пообещали: "Если будешь избивать других заключенных, тебя выпустят на свободу".
"Тогда мне был 21 год, - рассказывал он, - у меня не было никакого желания оставаться в тюрьме. И я сделал так, как мне сказали. Я поверил им, а теперь должен за это умереть".
Мне казалось, что он уже был при смерти. У него был туберкулез. "Я не заслужил ничего другого", - сказал он.
Я лежал, не спал, слышал, как кашлял Драгичи и думал: "Если Господь призвал бы меня в этот момент и спросил: "Что ты думаешь о людях после 50 лет твоей жизни на земле?" Я бы ответил: "Человек - грешник, но настоящая вина лежит не в нем самом. Сатана и его злые ангелы постоянно трудятся над тем, чтобы сделать нас такими же отвратительными, как они сами".
Десять дней и ночей я дискутировал с Драгичи. "Вы стали преступником не по собственной воле, - сказал я, - однако чувство вашей вины требует искупления. Иисус принял наказание, которое заслужили вы по вашему собственному убеждению". На десятый день Драгичи разрыдался. Мы вместе с ним молились, и муки, терзающие его совесть так же, как страх были отняты у него. Так, уже в первые дни моего повторного заключения я получил ответ на свою просьбу - помогать другим заключенным.
