Редьярд Киплинг - Масонская проза
– Ну хорошо, а что теперь делать с мужчиной и женщиной? – спросил Азраил.
– А что тут сделаешь? Пока остаются какие-то временные меры… Слушайте!
Сатана поднял руку. К ним с трудом пробивался звенящий шепот, словно бывший одним целым со всем Пространством:
– Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?
– Это что, эхо такое? – спросил Гавриил. – Или повтор?
– Скорее, повтор. Мы обычно не придаем этому выражению большого значения. Наверное, обычное проявление истерии или суетности. Только гораздо позднее можно понять, в чем, собственно, дело.
– А что это за странный металлический лязг по окончании сигнала? – спросил Азраил.
– В случае с женщиной, – пояснил Сатана, – это было звяканье кольца о диадему, которую она надевала, чтобы идти ко двору. А во втором случае это лязг звезды какого-то ордена, который мужчине вручал его монарх. Лишнее доказательство того, что они вполне счастливы.
Прошло какое-то количество человеческого времени.
– А теперь какая-то музыка, – снова прислушался Гавриил. – Да еще со словами…
И та, и другие были тихими, но вполне различимыми:
Я спою тебе песню, о-о-о!
И ты спой мне песню, о-о-о!
Щелчок, пауза, а потом на практически невозможно высокой ноте, словно сыгранной на рвущихся струнах самой души:
Горе мне, горе, ла-ла!
Ради любви – и в море, ла-ла!
И звук падения тела.
– А! Так это на сцене где-то! – воскликнул Сатана. – Видимо, они решили побаловать себя театром. Они все делают по-своему. «Несчастные не могут сделать других счастливыми», видите ли. Ну что же, мы их послушали, а теперь мне пора. Увидимся… Азраил знает дату и время, когда им придет время отчитаться, и вот тогда посмотрим!
Заглянув в будущее, Азраил назвал дату и время, как они значились в памяти Земли, и они расстались.
Ангел Смерти возвратился в свою сферу, срезав путь через галактику, которой было отказано в знании о его существовании. Владыка этой галактики слышал доносящиеся до него разлитые во Вселенной слова, но не понимал их смысла:
Тяжкой ношей снабдили время,
В уста жизни вложили дыханье,
Трудом и плодами труда наделили людское племя,
Дав ему смерть и в смертной тени молчанье8.
Архангел Англичан, который, подобно своему народу, с годами все умнел, был как никогда преисполнен оптимизма. На этот раз он сообщил троице, что в полном соответствии с новейшими веяниями в области работы с массами он сам отобрал и обучает целый батальон душ, чьи коллективные усилия в направлении упрочения благосостояния мира, в сочетании с предоставленными им самим усовершенствованными средствами санитарной гигиены и системой стерильного бесплатного общественного транспорта, вскоре принесут желаемые плоды.
– Как же вы дальновидны и деятельны! – воскликнул Сатана. – А кстати, помните мужчину и женщину, которыми вы с таким интересом занимались некоторое время назад? «Мужчину и женщину сотворил их», не так ли? И насколько я помню, духом-хранителем женщины была Руяэль.
– Отлично помню, – ответил Архангел Англичан, который явно был готов к такому повороту разговора. – Они в некоторой степени… не в такой, конечно, как они сами считают, но все же в определенной степени проложили дорогу этим нововведениям. Я только имел честь немного подправить их, направить, подкорректировать со своего незаметного места за кулисами жизни…
– Хорошо. Я помню, вы о них положительно отзывались.
– Тем не менее… – Архангел сцепил руки на немного округлившемся животе. – Тем не менее, я бы не стал спешить с присвоением этим двоим титула спасителей общества. У нас в департаменте говорят: есть два типа общественной службы – спасители и служители, ха-ха!
– Как тонко! – Сатана тоже рассмеялся.
– Вы так считаете? Вообще-то это пошло от моих заметок на полях реестра иерархии. Все же я считаю, что эту парочку следует отнести в первому подклассу второго класса служителей общества.
– А что с ними было дальше? – продолжил Сатана.
Архангел Англичан посмотрел на Азраила.
– Оба прибыли, – ответил тот.
– Ну извините, извините, – раздраженно бросил Архангел. – Конечно, я пытался извлечь из них максимум пользы, насколько это было вообще возможно при условии их природных ограничений, и при этом практически ни в чем не поступаясь своей методологией. И я во многом преуспел. Кстати, я только что сочинил пропагандистский материал о взаимозависимости Истинного Счастья и Жизненных Усилий. Это займет не больше десяти минут…
Но снова оказалось, что его слушателей влекут прочь неотложные дела. И снова они встретились через некоторое время на Грани Бездны.
– Будь у меня чувства, – сказал Сатана, – наш юный друг меня бы потешил, как он сам выражается. Что он там тебе говорил, когда мы ушли?
– Да ну, – нехотя ответил Азраил. – Наша межведомственная комиссия не оправдала его ожидания. Мы не достигли консенсуса при попытке сформулировать modus moriendi9.
– А потом, – добавил Гавриил, – он добавил, что Азраил мыслит не как юрист.
– Да с какой стати-то? – воскликнул Азраил. – Я же исполнитель, и всё. И у меня инструкции: распределять Милость. A propos, что было с той парой, которую вы обсуждали?
– Сейчас, минуту. – Сатана огляделся по сторонам. Свет от его нимба пронесся по всем отделениям Ада, где при приближении луча вспыхивали ответные отблески, чем дальше – тем ярче. Он задал в Пространство бессловесный вопрос и через мгновение утвердительно кивнул. – Ну и чудно, – сказал он. – Она уже тут у нас в одном цеху, проходит испытания на предельную деформацию. И он тоже на подходе. Мы… – Сатана изобразил Архангела Англичан, сложив руки на животе. – Мы взяли на себя смелость предположить, что из него можно еще кое-что извлечь в связи с исполнением им на Земле обязанностей служителя, уже после того, как наш юный друг сбросил его сюда. Вот мы и решили: пусть отрабатывает. Он сейчас коротает срок в благотворительной ночлежке с неизлечимой болезнью на средства своих друзей. На наш взгляд, за последние пять лет его самореализация на выходе окупила все издержки на переоборудование.
– А он знает? – спросил Гавриил.
– Вряд ли. Он совсем пал духом, как говорят на Земле. Я вам их обоих покажу через минуту. Впервые они встретились… на перроне, да? Отлично. Пойдемте со мной и проверим.
– Так, посмотрим… перрон. – Гавриил указал на стенд с приклеенными газетами: – «Всё заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного». В общем, всё реконструировали?
– Ну конечно же. Мы не болтаем о прогрессе, мы его делаем.
– А тогда почему… – Гавриил закашлялся, потому что локомотив выпустил огромный столб дыма. – Почему вы не электрифицируете свою систему? И что это за топливо? Сроду такого не нюхал.
– А я нюхал, – заметил Азраил, настоящий специалист и практик, – по-моему, – он еще раз принюхался, – закись азота, веселящий газ, своего рода анестетик.
– Он самый, – сказал Сатана. – Этот запах освежает память.
– А в чем смысл? – спросил Гавриил.
– Всё просто. Довольно значительное число лиц во Времени имеет слабость брать на себя различные обязательства, точнее клясться, как ни грустно это признавать, в том, что будут любить то или иное другое лицо всю Вечность. Большинство этих обязательств забываются или постепенно меркнут под наслоениями последующих событий, которые приобретают первостепенную, по сравнению с ними, важность. Но остаток – скажем, процента два, – попадает сюда. Естественно, они представляют собой особый тип, с высоким уровнем развития личности, страстей, постоянства, а ведь именно такие люди и обладают потенциально наивысшим уровнем реакции на наши методы работы с клиентами. Сначала мы их сажали в колодки и пороли. С изобретением дилижансов мы стали набивать их, как сельдей в бочку, в точные копии самых дешевых придорожных гостиниц. А с дальнейшим развитием транспортной сети нам пришлось воссоздать здесь точные копии всех лондонских станций, – вам стоит как-нибудь навестить парочку из них в субботу вечером. Но это всё детали. Сама суть нашей идеи состоит в том, что здесь эти души вечно ждут поезда, который привезет – или не привезет – к ним ту, другую, душу, которой они обещали провести с ней Вечность. Здесь очень буквально воспроизводится земное выражение «ждать – не дождаться».
Сатана усмехнулся и снова оглядел перрон. Он выглядел точь-в-точь так, как положено выглядеть перрону в конце жаркого, безветренного, липкого, пропитанного запахом бензина летнего вечера в конце августа, когда неясно, полседьмого или полвосьмого, но людям на платформе это совсем не все равно.
Подошел поезд. Дежурный выкрикнул номер пути, часть толпы сгрудилась за перилами, но кое-кто остался под часами: мужчины затягивали узлы галстуков, женщины поправляли шляпки. Какая-то пожилая дама с хозяйственной сеткой в руке сказала стоявшему рядом господину: «Я считаю, лучше всегда стоять там, где сказал. Так меньше шансов разминуться». «Да-да, конечно, – ответил ей собеседник. – И я всегда так делаю». А потом оба внезапно дернулись в направлении перил, словно их за веревку потянули.
