Вольтер - Избранные сочинения

Но ты пред сим страшилась.

Я боле не страшусь.

Молва распространилась,
Что страшный изречен Танкреду приговор;
Он смертью всем грозит, кто б смел с ним в заговор…

Я слышала о нем, и ужасом смутилась;
Но верная любовь, скажи, когда страшилась?
О Фани! мной любим бестрепетный герой;
Бестрепетна и я.

Ужель и над тобой
Жестокий сей закон возможет совершиться?
Одной лишь черни в страх он, верно, возвестится.

Танкреда он гнетет, и ненавистен он!
О, сколь сих рыцарей достоин сей закон!
Ах, нет! не так себя их предки прославляли;
Не так они страны и души покоряли.
Италия, признав господство воев сих
И их меча страшась, любила кротость их;
Завистная вражда их душ не помрачала,
И честь – сих витязей сердца соединяла.
Они вселяли страх в одних своих врагов;
Народ любил их власть и лил на битвах кровь
Для славы рыцарей и собственной свободы.
Смирялися тогда византские народы,
И мавра грозного не трепетал сей град.
А ныне что в нем зрю? бессильный лишь сенат,
Подозревающий, враждою разделенный,
Страшащий сам себя и гражданам презренный.
Чрезмерно, может быть, мой дух воспламенен;
Предубеждением, быть может, ослеплен;
Но всё, что не Танкред, – я всё то ненавижу;
Я в мире ничего, кроме его, не вижу;
Танкред один везде, всегда в моих очах,
И каждый враг его – Аменаиде враг!

Удар сей перенесть, друзья, мне дайте силу…
Не мнил я низойти с бесчестием в могилу!
(К дочери, со вздохами, прерываемыми гневом)
Беги, несчастная, не возмущай собой…
Беги…

Что слышу я? и ты, родитель мой…

И имя ты сие произносить дерзаешь,
Когда отечеству и чести изменяешь?

Погибла я!

Постой и зри ток слез моих.
Ах! что ты сделала?

Так, черты сии преступницу винят,
Изобличают всё и сердце мне разят!
Итак, всё истинно? Ты отвечать не смеешь?
Скажи, ах, нет! молчи, когда отца жалеешь.
Почто до бедствий сих велел дожить мне бог,
Велел мне зреть… Ах! что ты сделала?…

Мой долг;
Ты совершил ли твой?

Ах, рода поношенье!
Или себе ты в честь вменяешь преступленье?
Беги, оставь меня убитого тоской;
Закроются глаза мне чуждою рукой.

Нет боле сил!

Друзья, в сем страшном положеньи,
Как дочь обличена в бесчестном преступленьи,
Простите старцу вы его прискорбный стон:
Внемля отечеству, природе внемлет он.
Вы не потребуйте, чтобы отец стенящий
В ваш грозный приговор вмешал свой глас дрожащий
Увы! не может быть невинной дочь моя;
Но вдруг произнести мой срам и смерть ея?…
Нет, нет, не требуйте, чтобы отец несчастный
Превыше сил своих исполнил долг ужасный.

Почтенного отца мы горести делим
И тяжких язв его в душе не растравим, —
Но сам, Аржир, ты зрел несчастной начертанье;
Зрел в нем преступное изменницы желанье.
Гонец захвачен с ним близ стана самого,
И дерзкий Соламир мог видеть казнь его.
Их злые замыслы открыты слишком были
И явной гибелью отечеству грозили.
Его опасность, долг, народа общий глас
Не суетных угроз днесь требуют от нас.
Отцовской жалости законы не внимают;
Пред ними всё молчит.

Чего они желают,
Я знаю, знаю я, чего ей должно ждать;
Но ах! она мне дочь – вот мой несчастный зять.
Я скорбию убит… вам жребий мой вверяю,
И прежде дочери лишь умереть желаю!

Уже поведено ей с стражей здесь предстать.
Так, без сомнения, прискорбно нам взирать
На юность, красоту, на деву толь почтенну,
С надеждой двух домов в могилу заключенну.
Но на бесстрастный суд, друзья, мы призваны.
За поругание мы веры мстить должны;
Отечество равно отмщенья ожидает:
Изменница в наш град злодея призывает!
Видали в Греции и жен мы и граждан,
Что, славы отложась и веры християн,
Передавалися неверным мусульманам,
Сим алчным хищникам, презренным сим тиранам;
Но чтобы дочь отца, почтенного всем нам,
Для клятв супружеских вступая в божий храм,
Свершила заговор толь гнусный и презренный!..
Неслыханным наш град злодейством посрамленный,
К примеру вечному желает казнь узреть.

Стеня, произнесу: ей должно умереть.
Чем род ее славней, важней тем злодеянье.
Известно мавра нам надменное мечтанье,
Любовь к изменнице и дар его – пленять,
Вселять разврат в сердца и взоры ослеплять.
К нему относится в письме ее воззванье:
«Приди и царствуй здесь». Преступное желанье
Нам возвещает их открытый заговор;
О прочем умолчу, (к Орбагссану) скрывая твой позор
И общий стыд. – И кто, всему в бесчестье граду,
Здесь кто из рыцарей, по древнему обряду,
Отважится мечом измену защищать
И, презря чести долг, злодейство оправдать?

Обиду, Орбассан, мы все делим с тобою,
И в ратном поле мы ее омоем кровью.
Изменой прерван брак, забудь преступный взор:
Немедля казнь ее отмстит за твой позор.

Ужасна казнь ее… Верна или неверна,
Я был ее жених… и грусть моя безмерна.
Но стражей вижу я – и вот сама она!
Темниц ведома в мрак, цепьми отягчена…
Позорище сие мне стыд и оскорбленье!
Друзья! оставьте с ней меня.

О провиденье!
Не оставляй меня ты в час сей роковой.
Предмет любви моей ты знаешь, боже мой!
Виновна ли я в чем, мое ты сердце знаешь.

Преступницу сию еще ты зреть желаешь?

Хочу.

Пойдем, друзья; но, говоря ты с ней,
Законы помни, честь и святость алтарей;
Они поруганы и мести ожидают.

Всё знаю; долг и честь мне то напоминают.
(К стражам) Вы удалитеся.

Что смеешь ты начать?
Иль хочешь ты меня при смерти упрекать?

Не постыжу себя жестокостью такою.
Супругой избрана была самим ты мною;
И, может быть, любовь внушала выбор сей.
Не знаю, помнит ли душа моя об ней
Или уже скорбит, что власть ее познала;
Но я не потерплю, чтоб честь моя страдала;
Я думать не хочу, что презрен Орбассан
Для нечестивого владыки мусульман,
Для вечного врага священной нашей веры —
Злодейства равного неслыханны примеры!
Для чести сей страны, для собственной моей
Я верить не хочу ужасной вести сей.
Со дня сего тебе супругом нареченный,
Твоим бесславием сам лично оскорбленный,
Честь защитить твою за долг считаю мой.
Законы рыцарей определяют бой,
В котором мощь руки суд божий[114] совершает;
В нем меч решит, и он невинность возвращает.
На бой сей я готов.

Ты?

Я один, и льщусь,
Что после подвига, к которому стремлюсь,
Который честию пред всеми оправдится,
Принадлежавшее мне сердце вновь потщится
Меня достойным быть. Входить не стану я,
Была ли юная пред сим душа твоя
Коварного врага соблазнена прельщеньем,
Иль, ослепленная минутным заблужденьем,
Противилася ты вступить во брак со мной.
Над благородною, чувствительной душой
Благотворение власть сильную имеет;
Над добродетелью – один упрек успеет.
Не сомневаюся о чести я твоей;
Но мало мне сего: от гордости ль моей
Или то от любви, – хочу, по праву власти,
Увериться в твоей нелицемерной страсти.
Клятв строгих требуют законы в сих странах;
Я требую одной – не той, какую страх
Иль принуждение у слабых исторгают,
Что чувствам вопреки во храмах расточают:
Ты прямо говори моей душе прямой.
Скажи – и меч в руке, и я готов на бой,
Готов на смерть – но с тем, что я любим тобою.