Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией
Самый лучший управляющий - нуль без палочки. если нет настоящего хозяина.
И я. увидевший во всем этом бегство и прощание навеки, на самом деле присутствовал при передаче власти! Вот как можно обмануться.
Но русские смещали им все карты. Те самые танки. И старшая фон Камеке вышла из коляски и вернулась в замок. А неудавшийся план быстренько приобрел благозвучное название "эскапада".
Но Донат-то укатил-то ли прямо навстречу русским, то ли мимо них стороной, почем знать.
- А Донат удрал? - спросил я Амелию.
При этом имени она вздрогнула и вся подобралась. Видно было. что теперь она уже раскаивалась в своей болтливости.
И молча перевела глаза на потолок. В гостиной послышались чьи-то шаги. От одного их звука Амелия сразу осунулась и погасла.
Кажется, он вернулся, - едва слышно выдохнула она. Вскоре ее позвали.
Она понуро кивнула мне.
- Теперь мы в его власти. - только и сказала она.
Потом встала и заперла меня снаружи, то есть как бы посадила меня под арест-за то, что слишком много знал об их семье.
5
Когда она вернулась с хлебом и колбасой, я уже спал. Колбаса была домашнего копчения, нежно-розовая, с тонким ободком жира иод шкуркой-я ел такую лишь два раза в жизни. В первый раз, когда я перелопачивал картошку в погребе винокурни, Лобиг дал мне за работу ломоть хлеба и кусок этой колбасы: я пришел в такой восторг, что денег и не потребовал. В другой раз соседка дала матери ломоть хлеба с такой колбасой, и та, конечно, поделилась со мной. А теперь мне, мне одному, предназначался здоровенный кусок в полфунта весом - а я-то трачу время на сон! Любой, кому довелось бы поглядеть, как я на нее набросился, от души порадовался бы за меня. Любой, но не Амелия.
- Боже мой, как ты лопаешь!
- Ничего ты в этом не смыслишь, - буркнул я, а потом, набив полный рот и энергично двигая челюстями, добавил: - Значит, он опять тут.
- Прекрати!
Она сосала кончик большого пальца и напряженно думала. Обстановка в корне изменилась.
Потом она начала рассказывать:
- Он добрался до города и все получил. - Она имела в виду бумаги. Начальник земельного управления был давнишним другом их семьи.
- Ну и отчаянная же голова, - удивился я. - Значит, так по полевым дорогам и дул до самого города.
А танки, очевидно, и районный городок проскочили с ходу, держа курс на Берлин.
и чиновники земельно!о управления попрежнему сидели за столами и оформляли бумаги.
- Да, теперь мы в его власти, повторила Амелия.
Я ничего не понял.
И ей пришлось мне объяснить, как обстояли дела "наверху". Донат, мол. вернулся как- "принц, разгадавший все три загадки". Мать рывком выхватила бумаги у него из рук, и Донат даже хмыкнул от удовольствия, как будто это к нему, а не к бумагам она бросилась. А потом обвел взглядом комнату с таким видом, словно теперь имел право взять себе все, что придется ему по вкусу.
Как Амелия рассказывала! С каким убийственным юмором! И с каким неприкрытым страхом.
- Мама говорит, что мы должны век за него бога молить.
Когда Донат наконец оставил их одних, мать прилегла. В последнее время она вообще прихварывала. От любого волнения ноги ее отекали. Перехватив враждебный взгляд, которым Амелия проводила Доната, она бросила в лицо дочери непривычно резким гоном:
- Не доверяешь ему, вот и присмотрись поближе к его делам. Завтра же утром отправляйся в контору.
Сказано было всерьез.
- У нее всегда гак: сгоряча вобьет себе что-нибудь в голову и упрямо стоит на своем, что бы ни случилось.
- Не к делам его надо вам присмотреться, а к сапогам - язвительно вставил я.
Вот до чего дошло: я уже давал им советы! Я рассказал Амелии, откуда взялись его новые роскошные сапожки, напомнил о добрых духах, работавших на нашего "бога". который теперь командовал "обороной". Амелия быстро сообразила, что к чему. Значит -о боже! -не юлько они с матерью оказались у него в руках!
- Так ведь он...
Но только она открыла рот, чтобы сказать наконец вслух, кем, в сущности, стал он для Хоенгёрзе, как дверь подвала распахнулась и в проеме появился Донат.
Словно нутром чуял, что самое время. Зачем он сюда спустился, было неясно.
Может, за метлой из кладовки, где лежал мой карабин. Мы с Амелией, словно опытные вояки, как по команде разом и без единого шороха - вжались в пол. А Донат двинулся по проходу. Он не просто шел, нет, он заглядывал во все двери - он искал.
И в каждом помещении придирчиво оглядывал все углы и закоулки. Даже в садовый инвентарь сунул свой нос. Но глаза еще не привыкли к темноте, и он нас не заметил.
Когда он ушел и опасность миновала, я увидел, что на Амелии лица нет.
- Послушай, Амелия, - ласково сказал я. - Нам лучше отсюда убраться.
Этот совет дала мне еще Дорле.
- Да, выдохнула Амелия с явным облегчением. - Лучше убраться. - Но тут же забеспокоилась: - Только как это сделать?
- Завтра утром придет узкоколейка, - ответил я.
6
Когда любовь, как говорят высоким стилем, стремится к зениту, она ищет укромный уюлок. По возможности укрыгый от взглядов врагов, откуда бы они ни пожаловали.
Как выяснилось в ходе событий, для нас с Амелией самым надежным в этот день оказался клочок земли где-то между деревней и шоссе, неподалеку от проселка, обсаженного вишневыми деревьями. Точнее, возле сарайчика одного из арендаторов.
С собой мы прихватили рюкзак, набитый хлебом и копченой колбасой, три одеяла и "Антологию немецкой поэзии" 1905 года издания, составленную неким Фердинандом Авенариусом [Фердинанд Авенариус (1856-1923) немецкий писатель и издатель. "Антология немецкой поэзии" впервые издана в 1902 голу. - Здесь и далее примечания переводчика.] "ревнителем чистоты искусств". В ней были собраны стихи разных полов о весне, о луне и любовной тоске.
Кто о чем.
Поезд и впрямь пришел. Причем именно около девяти часов, как и предсказывала Пышечка. После пятидневного перерыва в это утро вдруг опять пришел. И знали об этом лишь очень немногие, как оказалось.
Он пришел с востока, но, поскольку рельсы, соединяя отдаленные деревушки, петляли вдалеке от шоссе, нигде с ним не соприкасаясь, избежал встречи с нескончаемо тянувшимися колоннами танков.
В то ясное утро поезд узкоколейки бодро описал последнюю дугу за орошаемым полем и двинулся прямо на нас. Мы сидели наготове в картофельном погребе винокурни. Прыжок на ходу в один из вагонов-и ту-ту на запад, через Шлему, Зиден и Циллихендорф, туда, где танков наверняка еще не видали и где Донату нас нипочем не достать.
С матерью я попрощался, и прощание наше прошло довольно весело.
Она спросила смеясь:
- Ну и что ты будешь делать, если она и вправду придет, узкоколейка-то?
В ответ я тоже весело рассмеялся. Пришло время доказать, что я взрослый.
- С такими вещами шутки плохи! - переменила она тон. - Лучше спрячься хорошенько, а ночью придешь, захватишь чего надо.
Вот как она понимала обстановку.
Но поезд узкоколейки все же пришел, причем несся на всех парах и был до того перегружен, что земля дрожала.
Мы стояли у самых рельсов, и перед глазами мелькали плечи, лица и шапки крестьян и солдат, набившихся в вагоны. Их мешки и чемоданы, их уголь и овощи-и их глаза, глаза затравленных тварей, с волчьей ненавистью глядевшие на нас.
- Трусливые скоты! - процедила Амелия сквозь зубы. От страха совсем осатанели. Ты только погляди!
В эту минуту мимо как раз прогрохотал последний вагон. Поезд не остановился, и по ту сторону полотна мы увидели еще одну пару, не менее нас раздосадованную неудачей: там стояли Михельман и его грузная супруга, у которой сердце со страху до того съежилось, что его теперь как бы и вовсе не было. Еще чуть-чуть - и мы пустились бы на поиски счастья в этом милом обществе.
- Как поживают Юзеф со Збигневом? - спросил я, просто так, чтобы вызвать его на разговор.
Но Михельман мигом повернулся и, не взглянув на жену, пустился наутек. То ли обратно к противотанковому заграждению на нашем проселке, то ли в лес - вешаться, а может, и к Донату - за подкреплением.
Мы с Амелией двинулись в другую сторону, сперва шли вдоль рельсов, потом свернули на полевую дорогу.
Возле стога соломы, принадлежавшего Лобигу, мы сели прямо на землю и очень долго сидели, уткнув подбородок в колени и не говоря ни слова. Когда стемнело, нам обоим пришла в голову отчаянная мысль попробовать обойти противотанковое заграждение. У стога мы не чувствовали себя в безопасности. Михельмановские подручные запросто могли устроить облаву и сцапать нас здесь. Внезапная тревога погнала нас напрямик через ржаное поле к сарайчику арендатора. Мне ничего не стоило взломать дверь. запиравшуюся на одну единственную задвижку. Для этого как нельзя лучше сгодился острый кусок кровельного железа: минутное дело раз нажал, и все.
Поздно вечером я даже рискнул вернуться к стогу, чтобы вытащить из-под самого низу две охапки сухой соломы, мягкой, как матрац из конского волоса. У противотанкового заграждения зашевелились и задвигались может, меня заметили. Тем не менее я благополучно добрался назад, к Амелии. И мы с пей устроили себе "постель" : просто расстелили солому по полу сарайчика, гак что ногой ступить было некуда. А уж раздеваться и вовсе пришлось снаружи.
