Луиза Мэй Олкотт - Сестры Марч (сборник)
– Обменяй его в магазине, – посоветовала Джо.
– Будь я глупее, я так бы и поступила. Но ведь тогда Марми обидится, а она так старалась. Я понимаю, как глупо сетовать на цвет зонта. Попытаюсь не давать себе волю, вот и все. Тем более что есть вещи, которые меня действительно радуют. Шелковые чулки и две пары хороших перчаток настолько утешают и ободряют меня, что я готова забыть о зеленом зонтике. Я очень благодарна тебе, Джо, за одолженные перчатки. Как подумаю, что у меня есть две пары выходных перчаток, еще одна пара на каждый день, тут же начинаю казаться себе богатой и элегантной. У Энни Моффат на ночных чепцах розовые и голубые банты. Может, и мне пришить такие же? – спросила Мег, когда Бет внесла стопку чистого белья, которую вручила ей Ханна.
– Не надо. Нарядные чепчики не подойдут к простым ночным рубашкам. Бедным людям не стоит пускать пыль в глаза, – решительно заявила Джо.
– Не знаю, доживу ли я когда-нибудь до такого счастья, что буду носить настоящее кружево и красивые чепчики, – раздраженно проговорила Мег.
– Ну вот, а вчера ты говорила, что самая большая твоя мечта – поехать к Энни Моффат, – тихо произнесла Бет.
– Верно! – спохватилась Мег. – И я ведь действительно счастлива, что еду. Не буду ворчать. Вот так: чем больше получаешь, тем больше хочется. Верно? Ну, все готово, уложено, только бальное платье осталось. Но его обещала уложить мама. – И голос Мег зазвучал веселее. Она переводила взгляд с наполовину заполненного чемодана на множество раз штопанное и глаженное кисейное платье, торжественно именуемое бальным.
На следующий день, который выдался столь же погожим, состоялись торжественные проводы Мег – в ближайшие две недели ей предстояло развлекаться и вбирать в себя новые впечатления.
Миссис Марч неохотно отпускала дочь. Она боялась, что по возвращении будничная жизнь покажется Мег безрадостной. Но Мег так упрашивала, а Салли обещала присматривать за ней, что мать почла за лучшее не препятствовать. Тем более что после целой зимы непрестанных трудов дочери совсем не мешает встряхнуться и переменить обстановку. Вот так и получилось, что мать уступила, и Мег представилась возможность закружиться в вихре светской жизни.
Моффаты славились своею светскостью, и Мег, выросшая совсем в другой атмосфере, поначалу оробела и от роскошной обстановки в доме, и от элегантности хозяев. Но, несмотря на легкомысленный образ жизни, это были добрые люди, и гостья вскоре почувствовала себя свободно и уютно. Впрочем, от Мег не укрылось, что сквозь старательно нанесенную позолоту нет-нет да и просвечивает кое-где отнюдь не благородный металл: при всем блеске жизненного уклада Моффаты не отличались ни подлинной образованностью, ни интеллигентностью. Открытие это совсем не уменьшило того удовольствия, которое Мег получала от жизни в семействе Моффатов. Ей нравилась изысканная еда, полюбилось разъезжать в каретах и каждый день, отправляясь на очередное торжество, облачаться в выходное платье. Такая жизнь, лишенная забот и состоящая из одних лишь светских раутов, была вполне ей по душе, и она быстро переняла манеры и речь окружающих. Мег стала вдруг жеманной, она постоянно пересыпала речь французскими словечками и выражениями, волосы теперь тщательно завивала, постоянно переделывала платья и старалась по мере сил поддерживать разговор о моде. Мег с завистью разглядывала изящные безделушки Энни Моффат и мечтала стать богатой. Каким убогим вдруг показался ей родной дом, с какой тоской она вспомнила о своей работе! Несмотря на то что шелковые чулки и целых три пары перчаток были по-прежнему при ней, Мег чувствовала себя существом низшего порядка и страдала от унижения.
Впрочем, на страдания ей почти совсем не оставалось времени, ибо три юных особы со всей деловитостью, свойственной их возрасту, предавались веселью. Они разъезжали по гостям или по магазинам, или отправлялись гулять, или катались по городу. Они ходили в театр и в оперу и еще умудрялись по вечерам принимать гостей. У Энни было много друзей, и вечера получались очень веселые. Старшие сестры Энни были совсем взрослыми девушками, одна из них даже была помолвлена, что казалось Мег очень романтичным. Мистер Моффат, веселый, полный джентльмен средних лет, знал отца Мег и очень хорошо о нем отзывался. Не менее обаятельной представлялась Мег и миссис Моффат. Такая же веселая, полная, она, по мнению Мег, была столь же очаровательной, как и ее дочери. Все члены семьи наперебой старались сделать Мег что-то приятное, и это совсем вскружило ей голову.
Перед очередным приемом Мег убедилась, что ее поплиновое облачение никуда не годится, ведь остальные девочки облачились в нарядные шелковые платья. По сравнению с обновкой Салли кисейный наряд Мег выглядел совсем убогим.
Мег заметила, что при виде ее девушки обменялись сочувственными взглядами. Кровь бросилась ей в голову – несмотря на всю благовоспитанность, Мег была очень горда и ранима. Никто, разумеется, ни словом не обмолвился о ее платье, но каждая наперебой предлагала свои услуги: Салли вызвалась причесать Мег, Энни – повязать пояс, а Белл, та самая, у которой уже был жених, начала расхваливать белизну ее рук. Но за всем этим Мег без труда разгадала жалость, и это было так тяжело, что не было сил на общение с весело щебечущими сестрами. Мег грустно стояла одна, с завистью поглядывая на сестер Моффат, которые в своих легких нарядных платьях напоминали ей беззаботно порхающих бабочек.
В это время в комнату вошла горничная с коробкой цветов. Не успела горничная и слова вымолвить, как Энни открыла коробку. Увидев розы, переложенные папоротником, она захлопала от восторга в ладоши.
– Белл, это, конечно, тебе! Как всегда! Но сегодня Джорджи превзошел самого себя. Чудесные цветы!
– Посыльный сказал, что это для мисс Марч, – объяснила горничная. – И записка.
– Интересно, от кого это? А мы и не знали, что у тебя есть поклонники! – наперебой щебетали сестры, вмиг окружив Мег.
– Записка от мамы. А цветы прислал Лори, – просто ответила Мег.
Но в душе она ликовала. Лори не забыл ее просьбу!
– Ах вот оно что, – произнесла Энни, увидев, как Мег поспешно прячет в карман записку.
Мег действительно придала записке от матери особое значение. Ведь как раз сейчас она готова была впасть в отчаяние. Мамина записка представилась Мег настоящим талисманом: он спасет ее от дальнейших неприятностей! Ласковые мамины слова вселили в нее бодрость, а роскошные цветы придали уверенность в себе.
Счастливая Мег отложила немного роз и зелени для себя, а из остальных сделала маленькие букетики и украсила ими юбки, корсажи и волосы сестер. Все это она проделала с таким изяществом и деликатностью, что старшая сестра Клара прониклась к ней еще большей симпатией. Она заявила, что в жизни не встречала такого прелестного существа, как Мег. Другие сестры тоже были от нее в полном восторге. От уныния не осталось и следа. Когда сестры пошли показаться миссис Моффат, Мег посмотрелась в зеркало и осталась вполне довольна. Теперь, когда ее волосы и платье украшали цветы, наряд не казался таким убогим, и, поняв это, она зарделась от удовольствия.
Вечером Мег веселилась и танцевала как никогда. Все были с ней очень обходительны, и трижды за вечер она удостоилась похвалы. Когда Мег по просьбе Энни спела, гости похвалили ее чудесный голос. Потом на нее обратил внимание майор Линкольн:
– Откуда взялась эта красавица с ангельским взглядом?
А мистер Моффат сказал, что должен обязательно станцевать с ней – она так хороша в танце! Короче говоря, все было замечательно до той поры, пока случайно Мег не услышала разговор, повергший ее в отчаяние.
Мег сидела в оранжерее и ждала, пока очередной кавалер принесет ей мороженое. Вдруг за цветочной стеной раздались голоса.
– Сколько ему лет?
– Думаю, шестнадцать или семнадцать.
– Для этого семейства было бы огромной удачей, выбери он одну из старших дочерей. Салли говорит, они очень подружились. Старик в них просто души не чает.
– Наверное, у миссис Марч все запланировано. Думаю, она сыграет наверняка. Девочка-то вроде пока не отдает отчета в собственном счастье, – сказала миссис Моффат.
– И все-таки она соврала про записку. Так мы и поверили, что записка от мамы! А как она покраснела, когда принесли цветы! Бедняжка! Представляю, как бы она была мила, если бы ее модно одеть и обучить светским манерам… Как вы думаете, она не обидится, если мы одолжим ей на четверг платье?
– Вообще-то она очень гордая, но, думаю, не станет возражать. Ведь у девочки ничего нет, кроме этого убогого кисейного платья. Хоть бы оно порвалось! Отличный предлог предложить ей приличную одежду! И объяснять ничего не надо!
– Там видно будет. Знаете, а приглашу-ка я Лоренса. Ей это доставит удовольствие, а мы понаблюдаем за ними. Вот будет забавно!
В этот момент возвратился партнер Мег. Он удивленно посмотрел на нее. За те несколько минут, что он ходил за мороженым, Мег совершенно изменилась – раскраснелась и была явно чем-то встревожена. Сейчас только гордость и воспитание помогали ей скрыть гнев и отвращение! Несмотря на молодость и наивность, Мег прекрасно поняла, о чем сплетничали сестры Моффат и их мать. Слова: «У миссис Марч все запланировано», «соврала про записку» по-прежнему звучали в ушах, причиняя ей все новые и новые страдания: намеки были слишком прозрачны, и Мег поняла всю их оскорбительность. Ей хотелось убежать домой и, разрыдавшись на груди у матери, спросить совета, как жить дальше. Но дом был далеко, и, взяв себя в руки, Мег притворилась, что по-прежнему от души веселится. Нервозность, в которую поверг ее невольно подслушанный разговор, в данном случае помогла ей справиться с собой, и всем казалось, что она как ни в чем не бывало радуется вечеру. Никто не догадывался, какой выдержки стоило ей такое поведение. Мег облегченно вздохнула, только когда оказалась в своей комнате. Улегшись в постель, она вволю предалась гневу и неистовствовала до тех пор, пока ее пылающее лицо не увлажнилось слезами. Пустая болтовня семейства Моффат посеяла в душе Мег сомнение. Мир, в котором она жила, теперь не казался ей таким прочным и незыблемым, как раньше. Все вызывало у нее сомнение: и чистота дружеских отношений с Лори, и помыслы матери. «Раз Моффаты считают, что у Марми все спланировано, значит, у них есть на то основания», – думала она. Поколебалась и внушенная матерью уверенность, что бедной девушке следует довольствоваться скромным гардеробом. Откровенная жалость сестер Моффат, искренне полагавших, что нет большего несчастья на свете, чем скверное платье, подействовала на Мег не менее сильно, чем рассуждения миссис Моффат, которая все на свете мерила своим аршином.
