Валентина Немова - Лишний вес
В этот раз я опять позвонила, и он позвал. Тут снова начинается смешное. И я не хочу отказать себе в удовольствии об этом случае рассказать. Сначала мы сидели втроем на кухне: я, Дина и он, Денис. Потом перешли в гостиную. И я чуть не упала, взглянув на потолок. Он был весь исписан фломастером (разных цветов, красивым почерком с закорючками): то были изречения мудрецов всех веков и народов.
Один царь выразил сожаление, что он всего лишь царь. А кем бы он хотел быть? — спрашивается. Конечно, тем, кем был хозяин этой квартиры: писателем. Царь господствует лишь в одной, своей стране, а писатель, с помощью пера, может покорить весь мир, как Бальзак, например, или Л. Толстой… И какой же вывод можно сделать, прочитав этот афоризм? Денис Антонович, как и Иван Семенович, мечтал о мировой известности.
То, что Ненашев к этому стремился, и каким способом добился своего, это, разумеется, не смешно. А вот поползновения Чижовкина — увы!
Работая в подростковом возрасте, во время войны, на комбинате, он запасся интересным материалом. Роман о Магнитке, опубликованный Твардовским в "Новом мире", завершил цикл произведений о рабочем классе. И все. Больше не о чем ему стало писать. Ему не хватало биографии, писательской биографии. И он стал фантазировать. Выступил не как фантаст, а как фантазер, снабдив книгу хвалебными отзывами о себе самом, им же самим сочиненные. Писал рассказы о любви: о первой любви, о "непервой" любви. И в каждой героине мы, читатели, узнаем опять же Дину Григорьевну. И снова она бунтует и, разбушевавшись, бросается в волны…
Каждую свою книгу, хвалясь о том, что его печатают, и давая понять, что я потеряла, отказываясь вступить с ним в сделку, он дарил мне и делал такие дарственные надписи на титульных листах:
На книжке, изданной в 1985, написал (в ней идет речь о Магнитогорске): "Здесь наша любимая Магнитка, здесь часть судьбы нашего поколения, судьбы горькой, страшной и прекрасной". Валентине Немовой с огромным уважением.
23 августа 1987 г. Цветет тыква.
Приложение к "Огоньку". 1986 г.
Меня восхищает твоя душевная сила и красота. Она спасла тебя от неприятности Счастья тебе!
Валентине Немовой, которую черным монстрам не удалось загнать в немоту. Ты из тех нужных для сердца и судьбы людей, кто не унизил нашу общую историю Магнитогорска, духовного, литературного, человеческого.
Переделкино. Январь. Морозно. Снега.
1988 г. Книга о Магнитке.
Валентине Немовой, благодарный за мою маму, веря в удачу ее мемуаров, желающий счастья.
1990 г. Книга подарена моей дочери.
Здесь дыхание судьбы вашей мамы Валентины Немовой, ее родителей и ваших общих предков. Дарю в честь прекрасной вашей мамы. Счастья вам.
Переделкино. Сентябрь. Солнце.
Красивые слова. Были бы они от души сказаны и к чему-то его, автора этих слов, обязывали. Восхищается "красотой моей души, смелостью, трудолюбием", но ни разу не упомянул о моих творческих способностях, как будто у меня их вовсе нет. А если нет, то какого черта затянул ты меня в свое литобъединение и морочил мне голову семь лет, да еще старостой кружка сделал и давал мне слово на каждом занятии, чтобы я высказывала свое мнение о написанных моими товарищами стихах и рассказах. Напрашивается вывод: Чижовкин, подписывая мне свои книги, умалчивал о моих способностях, опасаясь, как бы я эти его автографы не использовала для поступления в литинститут. Вот до чего додумался, стараясь помешать мне пробиться. Грозился ведь, что не даст мне ходу, вот и не дает, — так я рассуждала. Всех бывших своих учеников из литобъединения пристроил — сначала в литинститут, а потом в союз писателей. Всех-всех, даже самых слабеньких, всех пьяниц, алкоголиков, а мне одной — отказ. Правда, одно время как будто изменил свое отношение ко мне и, узнав, что я собираюсь поступить в пединститут, попытался поступить в литературный, пообещал дать мне рекомендацию. Надо было сразу же, поймав его на слове, заставить сделать документ. Но я, доверчивая по натуре, не догадалась, что он хитрит, и не поступила, как следовало. И когда пришло время ехать в столицу и я пришла к Чижовкиным, чтобы получить обещанное, Дина сказала, что Дениса дома нет: уехал в Москву по делам. И пришлось мне отправиться туда без направления от литкружка. Я взяла с собой ту пьесу, которую Чижовкин велел мне переделать в рассказ. Два года занималась я этой глупой работой, и ничего у меня не получилось. И пьесу свою не переделала я, и ничего другого не написала. Два года потеряла по милости своего учителя. Как выяснилось впоследствии, переделывать в этой вещи ничего не надо было, надо было просто разделить ее на три части. Вторую часть — рассказ о воспитании детей в семье можно было представить в приемную комиссию литинститута. Ничего крамольного в ней не было. И это должен был подсказать руководитель кружка — Чижовкин, но не подсказал, потому что не желал мне добра. Писатели областного центра поступили точно так же, потому что тоже добра мне не желали. Рассуждали они, наверное так же, как Денис Антонович: "Ты шустрой оказалась очень, вот и пробивайся сама, не проси никого о помощи".
Чижовкин, как я теперь догадываюсь, не по своим делам сбежал в Москву, когда я должна была прийти к нему за нужным мне документом, а по моим. Разобравшись в нем теперь я поняла: он отправился тогда в столицу, чтобы раньше меня нагрянуть в литинститут и рекомендовать меня по-своему, внушить комиссии, что я — неблагонадежная и доставлю много хлопот руководству института, если меня примут. Он своего добился. Меня не приняли, указав на то, что окончив один институт, педагогический, я должна сперва отработать три года по направлению, а потом уже поступать в другой…
Отказывая мне в поддержке, Чижовкин не стеснялся обращаться ко мне за помощью, когда сам нуждался в ней. Он просил меня: как будешь в Магнитке, пожалуйста, навещай мою старенькую маму. Я буду тебе очень благодарен. И я навещала, конечно. Угощала ее тем, что выращивали мои родители в своем саду, выполняла ее мелкие поручения. Мы с нею интересно проводили время: играли в карты, беседовали. Она рассказывала мне о себе, о своем любимом сыне, о своих и его предках, о той женщине, которую Денис оставил, чтобы жениться на Дине. Клавдия Спиридоновна не любила сноху. Не могла ей простить, что увела она Дениса у женщины, которая фактически была уже его женой. Как будто, говорила Клавдия Спиридоновна, мало ей было холостых. И на то не посмотрела, что у этой женщины был от Дениса сын, внук старушки… Узнала я из ее рассказов, что дед Дениса по ее, материнской линии, был кулак, его раскулачили и выслали куда-то из родных мест. Этот факт из своей биографии Чижовкин тщательно скрывал. Очень много интересного рассказала мне его мать (Чижовкина). И то, что я сейчас пишу о нем, это не мой "художественный вымысел", а истинная правда…
Я не понимала, почему он, Денис Антонович, хоть и не старался помочь мне пробиться, не отказывался от общения со мной. Со временем это дошло до меня. Он знал, что в трудную минуту на меня можно положиться. Попросить о помощи, и я помогу, не считаясь с тем, что он мною пренебрегает как литератором.
Была еще одна причина для того, чтобы он стремился к общению со мной. Но я о ней умолчу.
Пока была жива его мама, он старался не терять меня из вида, а я не теряла надежду, что он все же сделает что-то для меня. Клавдия Спиридоновна, с которой мы подружились, обещала мне, что постарается уговорить его позаботиться обо мне. "Неужели же ты хуже других?" — спрашивала она у меня. — Но я ей, конечно, не говорила, почему ее сын палец о палец не хочет ударить, чтобы меня приняли в этот московский союз, где он стал секретарем партийной организации писателей, проживающих в столице…
Однажды, когда одновременно и очень тяжело заболели жена Чижовкина и его мама он, не дожидаясь, когда я приеду в Магнитку или в Москву, написал мне письмо, в котором попросил "взять на себя его маму". Подружившись уже с нею, разве я могла отказать ему в этой просьбе?
Не только Клавдия Спиридоновна Дину, но и она свою свекровь не переносила. Взаимно, в общем, не любили они друг друга.
Когда мама Дениса была помоложе и могла сама себя обслуживать в быту, она отказалась переехать к сыну в Москву из Магнитогорска, хотя он и приглашал ее. Она боялась, что не уживется со снохой. Когда же ей исполнилось восемьдесят лет и привязалась неизлечимая болезнь, старушка стала проситься к сыну, но он не взял ее, потому что Дина воспротивилась этому. А он слушался ее, как ребенок.
За Клавдией Спиридоновной стала ухаживать дальняя родственница, бывшая жена его двоюродного брата, Лида, а я ей подсоблять. Лида в то время работала проводницей на железной дороге, уходили в рейс раз в месяц. Две недели отсутствовала, две недели дома. Когда она уезжала, старая женщина оставалась полностью на мое попечение…
